Роковая любовь - Кэмп Кэндис - Страница 12

Неудивительно, что сразу она почувствовала к нему неприязнь. Сердце ее разрывалось от боли и, казалось, было готово выскочить из груди.

Клэй не любил ее! Он даже не существовал в действительности!

Она зарыдала от безнадежности и беспомощности.

По Новому Орлеану моментально распространились слухи о причастности Клэя Ферриса ко взрыву торпед на реке и о его таинственном исчезновении в ту же ночь.

Каждый высказывал предположение, что его демонстративное ухаживание за Энэлайз Колдуэлл было продиктовано намерением попасть к ним в дом и похитить чертежи и планы.

Прекрасная Энэлайз выглядела бледной, апатичной, явно не хотела обсуждать происшедшее, и все решили, что она влюбилась в Клэя Ферриса.

Представить только — гордая прекрасная мисс Колдуэлл, по которой вздыхало не менее половины всех мужчин Нового Орлеана и которая не отдала предпочтения никому из них, влюбилась в шпиона, который использовал ее для того, чтобы выведать секреты ее отца! Так рассуждали отвергнутые поклонники Энэлайз, до сих пор безнадежно вздыхавшие по ней.

Но и подруги, которых она затмевала красотой, не отставали в злословии.

Бекки Олдвэй, якобы пришедшая утешить Энэлайз, смотрела на нее с таким любопытством с примесью злорадства, что Энэлайз очень хотелось залепить ей пощечину,

Но самая бурная реакция была у брата Эмиля. Услышав все городские сплетни, он вихрем влетел в гостиную, где была сестра. Его глаза гневно сверкали.

— Негодяй! Подлец! Изменник! Предатель! — закричал он сердито.

— Но только не своей армии, — улыбнулась Энэлайз, надеясь шуткой унять гнев Эмиля. Ей совсем не хотелось обсуждать с братом то, что вызывало в ней такое страдание.

— Может, я с тобой и соглашусь, но он все равно подлец, — сказал Эмиль. — Поставить тебя в такое положение, сделать твое имя достоянием всех этих сплетников — это непростительно!

— Ну что теперь об этом говорить, Эмиль? — ответила Энэлайз. — Бывают вещи и похуже.

Эмиль взглянул на нее.

— Я предполагал, что он может и не посчитаться с тобой. Так оно и вышло. Неужели ты не видишь этого? Теперь люди будут сплетничать, что ты уступила ему. Ты даешь им основание так думать, потому что стала затворницей и перестала бывать в обществе. Знаешь, ты не должна так себя вести. Тебе нужно бывать в обществе и показать им всем, как мало тебя все это затронуло.

У Энэлайз слезы хлынули из глаз, и она повернулась лицом к брату.

— Но, Эмиль, вся беда в том, что это очень затронуло меня. Видишь ли, я влюбилась в него.

— Не может этого быть. Ты же ведь знаешь его так мало, — сказал он.

Энэлайз пожала плечами, а Эмиль, немного помолчав и подумав, снова продолжил:

— Ну, даже, если это все так и произошло, ты все равно не должна позволять им знать о твоих чувствах!

— Почему? Что из этого? — спросила она. — И какое мне дело до того, что они думают обо мне? — воскликнула Энэлайз в сердцах. — Ты сейчас похож на маму. Все, что ее беспокоит, так это «честь семьи», а что касается моих чувств, так до этого никому нет дела. Когда она услышала об этом, то тотчас же сказала мне:

«Ну, слава Богу, что ты не наделала ничего дурного и не влюбилась в него, как сделала та бедняжка Маккин, влюбившаяся в картежного шулера в прошлом году. Как переживала по этому поводу ее семья. Не думаю, что я смогла бы пережить это». Вот, что значит это для нее, Эмиль. Но, честно говоря, брат, я ничего другого от нашей матушки не ожидала. Но ты, Эмиль…

Эмиль нахмурился. Лицо его было озабочено. И вдруг Энэлайз поняла, что он был таким же, как и их мать, как и все в обществе. Имя и репутация для него были важнее всего.

Она вздохнула и вытерла набежавшую слезу. Глупо было бы, с ее стороны, ожидать от них чего-то другого. Это она была среди них странной, слишком странной, чтобы быть ими понятой.

— Мне жаль, Эмиль, — сказала она нежным голосом. — Мне не хотелось бы разговаривать с тобой таким образом. Боюсь, что мои нервы не выдержат больше.

— Конечно, — согласился он и, улыбнувшись, тронул ее за руку. Он очень хорошо был знаком с тем, что такое женские нервы. — Тебе нужно немного отдохнуть. Почему бы тебе не подняться к себе и не прилечь?

Энэлайз послушалась его совета и пошла к себе не потому, что ей захотелось отдохнуть, а потому, что ей захотелось побыть в одиночестве. Никто не понимал ее чувств, кроме, возможно, Полины, которая сама страдала от неразделенной любви. Но даже Полине она ничего не сказала — насколько глубока была ее душевная рана. Ей было слишком стыдно признаться, что она настолько была обманута шпионом, что отдалась ему. Это больно ранило Энэлайз, оскорбило ее самолюбие и заставляло думать о том, что она упала к нему в руки, как зрелая слива.

Без сомнения, теперь он бахвалится перед своими друзьями-янки легкой победой над южной красавицей, которая среагировала на его ухаживания, как сучка в период течки! О, как она ненавидела его за обман! Как могла она позволить ему так легко себя одурачить?!

Джон Колдуэлл решил выехать со слугами на плантацию в «Белль Терр», где они все обычно проводили жаркие месяцы, чтобы приготовить дом к приезду всей семьи. Энэлайз, зная, как мало способен отец распоряжаться слугами, все распоряжения им сделала сама, приказав вымыть дом, вычистить мебель, ковры. Отец был очень опечален тем, что любимая дочь несчастна.

Энэлайз не переживала по поводу его отъезда, так как никто не мог ее сейчас утешить. Она только хотела, чтобы он взял с собой сразу мать, потому что суетность и глупость Терезы сейчас ее особенно раздражала. Но отец не хотел оставлять Энэлайз одну. Чтобы отвлечься, она проводила время, разбираясь в конторских книгах.

В пятницу, 18 апреля, когда Тереза громко восхищалась коробкой шоколадных конфет, купленной у беженца, а Энэлайз читала книгу, раздавшийся отдаленный шум нарушил тишину и спокойствие.

— Что это было? — воскликнула Тереза, испуганно раскрыв глаза и театрально приложив руку к сердцу.

— О чем ты? — взглянула на мать Энэлайз, оторвавшись от книги.

— Боже праведный! Только не говори мне, что ты ничего не слышала? Какой-то странный звук!

В этот момент звук повторился, и Тереза торжествующе сказала:

— Вот! Слышишь? Слышишь?

Энэлайз пожала плечами.

— Это — гром, — сказала она и вернулась к чтению книги.

Звук опять повторился, и миссис Колдуэлл вышла на веранду. Вернувшись, она заявила:

— Это не может быть громом. На небе нет ни облачка!

— Наверное, гремит где-то вдалеке, мама, — пояснила Энэлайз.

— Это ружейная стрельба, — сказала многозначительно Тереза. — Я в этом уверена.

— Ружейная стрельба? — переспросила Энэлайз. — Какая может быть ружейная стрельба, если сражения идут за семьсот километров от нас?

— Тем не менее я уверена в этом, — сказала Тереза. — Так гремело, когда салютовали из ружей четвертого форта герою, приплывшему в Новый Орлеан. Как это его звали? Не помнишь? Нет, конечно, ты ж ведь тогда еще не родилась, — сказала Тереза.

Энэлайз встала и закрыла книгу. Теперь она отчетливо слышала гул и согласилась, что он не был похож на раскаты грома.

— Мама, ты полагаешь, что это может быть форт сражается с янки? Неужели янки поднялись вверх по реке? — спросила Энэлайз.

— Поднялись вверх по реке? — повторила Тереза, вытаращив глаза. — Не глупи! Они никогда не смогут пройти форты, и я уверена, что они не настолько глупы, чтобы даже попытаться.

— Янки что-нибудь предпримут, — сказала Энэлайз озабоченно.

Когда появилась служанка, Энэлайз сказала, обратившись к ней:

— Джевел, пошли мальчишку в город узнать, что это был за шум. Нет, погоди, скажи, чтобы сходил Джозеф и узнал все точно и достоверно.

— Да, мэм, — сказала Джевел и поклонилась. Энэлайз отметила какой-то странный взгляд у чернокожей женщины, но она не придала этому значения, решив, что Джевел была также обеспокоена странным звуком.

Гул прекратился. Воцарилась тишина, и обе женщины посмотрели друг на друга.