Поединок с самим собой - Раевский Борис Маркович - Страница 6

Ну, спустился по лестнице во двор, вдруг видит — что за цирк?

По асфальту вниз головой, на руках, ходит какой-то дядька. Смешной такой. Ну ладно бы — парень молодой. Нет, дядька уже солидный, даже с лысиной. Лет ему, наверно, тридцать. Если не больше.

И вот ходит он вниз головой, в тренировочных штанах и майке. Похоже, что поставил себе дядька цель. Задание. Обязательно весь двор вот так, на руках, обойти. Двор, правда, не ахти как большой, но все-таки. Это ж тебе не комната! Двор!

Стоит Юла, смотрит. А дядька идет, и идет, и идет… Ноги над собой то вместе держит, то стрижет ими в воздухе, как ножницами. Обмерил так-таки весь двор. Опустился. Юльке подмигнул. Доволен.

Ну ясно. Когда какое-нибудь задание выполнишь — всегда приятно. Так уж человек устроен.

«Интересно, — подумал Юлька. — Откуда взялся этот циркач?».

Всех жильцов своего дома Юла вроде бы знает. А этого дядьку впервые видит. Забавный, между прочим, дядька. На щеке у него шрам. Как скобка. И еще — зубы очень приметные. Железные. Все подряд — железные, ровные-ровные. И когда смеется, кажется, у него их не тридцать две штуки, а все пятьдесят — так сверкают. Аж зайчики от них скачут.

Неужто он из какого-то другого дома специально утром к ним во двор забрался, чтобы вверх ногами походить? Странно.

Стоит Юла, размышляет, а лысый дядька меж тем взял гантели (они тут же, возле тумбы, лежали) и стал их поднимать-опускать и по-всякому ими размахивать. А гантели большие, чугунные.

«Наверно, в каждой штуковине килограммов пять, — прикинул Юла. — А может, и шесть? Очень даже просто».

А дядька вдруг, как нарочно, говорит:

— Алло, мальчик! Возьми-ка! — и небрежно так протягивает ему гантели. Обе вместе. Чтобы он их, значит, на тумбу положил.

Ну, Юла — пожалуйста! С радостью! Схватил чугунные эти чушки и — чуть не присел. С виду-то они не очень уж… А тяжелые — жуть!..

А дядька смеется.

Все пятьдесят зубов своих показывает. Рад. Это он, значит, пошутил.

…Пришел Юлька в школу. Где уж там задачки списывать- еле к звонку поспел. На уроке урывками, шепотом рассказал Веньке про циркача этого. Откуда такой объявился?

Венька сидит с Юлой за одной партой. Сидит чинно и смотрит физику прямо в рот. Будто Венька весь — сплошное внимание. А сам левым ухом Юлу слушает. Потому что Юла — слева.

Физик у них строгий. «Инквизитор». По школе ходят слухи, что он не просто учитель, а уже много лет диссертацию пишет. Значит, очень ученый. Самый ученый во всей школе. Потому что больше никто из учителей диссертаций не пишет. Это уж точно. Это десятиклассники говорили. И даже название его диссертации говорили. Но оно такое длинное и мудреное, Венька и то не запомнил. А Юла — и подавно.

Слушает Венька Юлу левым ухом, а потом шепчет:

— Все понятно… Он теперь в тридцать шестой квартире будет жить. Вместо бабки Насти. Он вчера переехал.

Шепчет Венька, как чревовещатель. Это в цирке такие выступают. Животом говорят. Вот и у Веньки — губы почти не шевелятся. Физик, конечно, не слышит. А Юла слышит.

А! Теперь все ясно. У них на лестнице, на той же площадке, где Юла, только в соседней квартире, с давних времен жила бабка Настя. Сколько помнит Юла, всегда она была старая- престарая. А последние годы и вовсе на улицу не выходила. Куда ей на четвертый-то этаж лазать?

Жила она тихо, неслышно, как мышь. Серенькая, маленькая. Только иногда откроет дверь на лестницу, ждет. Долго. На табуретку сядет и ждет. Увидит Юлу, попросит в магазин сбегать. Булку, да сахару, да чаю купить. Юле казалось, что, кроме чая с булкой, бабка ничего и не ест.

И никаких у нее ни детей, ни родных, ни друзей — совсем никого.

И вот недавно умерла бабка Настя. Умерла ночью тихо тихо, как и жила. Комнату ее управхоз запечатал большой сургучной блямбой. Так и стояла целый месяц пустая.

— А теперь, значит, вот этого циркача вселили.

— Он не циркач, — шепчет Венька, глядя прямо в рот физику. — Он офицер. Демобилизованный.

Ну, Веньке можно верить. Он всегда все знает.

И бывает же так: сразу как-то очень заинтересовал Юлу этот офицер. Хотя, казалось бы, чего он такого особенного сделал? На руках походил?

На следующий день Юла опять нарочно вышел из дому пораньше. И опять во дворе увидел лысого офицера.

Тот прыгал через скакалку. Да, Да! Как девчонка: крутил витую сине-красную веревочку и прыгал через нее. И на одной ноге, и на другой, и двумя вместе.

Юла немного удивился, но чинно сказал:

— Здравствуйте.

— Привет! Привет! — говорит офицер, не переставая вертеть пеструю скакалку.

Потом опять стал он махать гантелями, как прошлый раз. А Юла стоит возле тумбы, ждет. Очень хочется ему с офицером поближе познакомиться. Но как?

Однако офицер, наверно, сам это почувствовал. Кинул гантели на землю, сел возле Юлы на тумбу. Передышка, значит.

— Ну, — говорит, — как успехи в боевой и политической подготовке?

И скобка на щеке сжимается — разжимается.

А Юла отвечает:

— А мы, между прочим, с вами соседи.

— Да ну?! — удивился тот и даже блеснул всеми своими железными зубами. Обрадовался, значит. — В самом деле соседи?

А Юла отвечает:

— Точно. Вы ведь — в тридцать шестой?

— Ага.

— А я — в тридцать седьмой. На той же площадке.

— Вот это здорово! — говорит дядька. И видно — рад. Не придуривается, а в самом деле рад. С чего бы? — Понимаешь, — говорит лысый. — Ты собак любишь?

— Конечно, — отвечает Юла.

Кто ж собак не любит? У них в доме, правда, есть такой тип. Старик из сорок девятой. Ну, тот зануда известный. Как выведет кто собаку, старик сразу ворчать начинает: безобразие, мол, развели всяких тварей, от них одна грязь, да вонь, да бациллы. Ну, этого зануду весь дом знает. Никто на него и внимания не обращает.

— Если собак любишь, тогда и с моим Квантом подружишься. Так?

— Так! — обрадовался Юлька.

— У меня, сразу тебе скажу, есть тут прямой шкурный интерес. Мне иногда погулять с Квантом времени нет. А ты поможешь. Согласен?

Еще бы! Юла от радости чуть не запрыгал. Он давно мечтал заиметь хоть какую-нибудь собачонку. Хоть самую махонькую. Хоть дворняжку. Но мать сказала: «Только через мой труп». А когда она говорит «только через мой труп», значит, считай — всё. Крышка.

А тут так повезло!

— А Квант у меня — дог, — говорит лысый. — Собачища — у-у! Красавец. Силач. И ростом — почти с тебя. Одна только беда… — Он поманил Юльку к себе поближе и понизил голос: — По секрету. Как мужчина — мужчине… Жена у меня Кванта не жалует. Женщины, брат, такой народ. У них своя точка зрения…

— Ага, — сказал Юла.

— Что — ага?

— У моей матери тоже… Точка зрения… Насчет собак.

— Ну, вот видишь. Вообще-то у меня жена молодчага. Но вот насчет Кванта… И еще гантели… Тоже не уважает. Говорит: неинтеллектуально.

— Поэтому вы утром во двор и выскакиваете? Да?

— Угадал, брат. Ну, да все это мелочи. На дворе еще и лучше зарядочку делать. Простор. И воздух. И не смахнешь мимоходом какую-нибудь вазочку. — Он усмехнулся. — Я, брат, общим счетов уже четыре вазочки кокнул! Из них одну — хрустальную. — Он подмигнул и засмеялся. Юла тоже засмеялся.

— А теперь давай чин-чином познакомимся, — сказал офицер. — Только имя у меня, понимаешь ли, заковыристое. — Он поскреб пальцем переносицу. — Зовут меня Гоэлрин.

— Как-как? — Юла никогда такого имени не слышал.

— Гоэлрин, — повторил офицер. — Это, понимаешь, у меня отец очень увлекался электричеством. А тогда в Москве был принят план ГОЭЛРО. Не слыхал? Ну, план электрификации России. Вот отец на радостях и назвал своего первенца, новорожденного, меня то есть, Гоэлрином. А теперь я всю жизнь отдуваюсь за его остроумную выдумку. — Он опять смешно поскреб пальцем переносицу. — Но ты зови меня просто Григорием. Григорий Денисович. Понятно?

— Понятно.

— Заходи вечером, — сказал офицер. — Часов так в восемь. Я тебя с Квантом познакомлю. Идет?