Попытка говорить 1. Человек дороги - Нейтак Анатолий Михайлович - Страница 44

"Ты про эти стекляшки в медных сетках?"

"Про них, про них. Умно сделано: взгляд из одной точки можно обмануть даже простой иллюзией, а вот для обхода взгляда из трёх точек требуется на порядок большее мастерство. К тому же сочетание бездушной слежки с живым наблюдением особенно эффективно. И повышает общую надёжность системы ещё на порядок".

"А если эти стекляшки заблокировать?"

"Через одну, максимум две минуты по тревоге прибудут дежурные боевые маги и разъяснят нам, как глубоко мы были не правы. И ещё. Надеюсь, ты обратил внимание на процедуру, которой нас подвергли при оформлении?"

"Ты про снятие слепка? Обратил, ещё как обратил… сам в своё время выполнял такие же точно… процедуры. По отношению к задержанным до выяснения".

"Тем более. Зачем спрашиваешь про систему наблюдения, если заведомо ясно, что бежать успешно не удастся?"

"Так. Нервничаю малость…"

"Ну так сделай что-то такое, чего от тебя не ждут".

"А что?"

В мысленном "тоне" Айса отчётливо запахло юмором:

"Ну, не знаю. Вроде бы некоторым пение помогало…"

Пение? В первый момент я попросту офигел. А потом тоже развеселился – чего Айс от меня и добивался, собственно. Ох… как говорил накушавшийся волк, щас спою! Точно.

Только не про "сижу на нарах, как король на именинах", не "Мурку" и не прочую классику. Меня просили того, чего от меня не ждут? Ну, держитесь. За стенки.

On a dark desert highway

Cool wind in my hair…

"Hotel California" от Eagles я, как оказалось, до сих пор помнил наизусть.

- Это с твоей бывшей родины? – поинтересовался Айс на "финальном проигрыше", воспроизведённом по памяти с помощью заклятия воздуха.

- Ага. А хотите на моём родном?

И, не дожидаясь согласия, затянул:

Светит незнакомая звезда,

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлётные огни аэродрома.

Надо только выучиться ждать,

Надо быть спокойным и упрямым,

Чтоб порой от жизни получать

Радости скупые телеграммы.

Надежда -

Наш компас земной,

А удача – награда за смелость.

А жизни

Довольно одной,

Чтоб только о доме мне пелось…

- Простенькая мелодия, – заметила Лада, чуть хмурясь из-за незнакомых слов, смысл которых моё ламуоне смогло передать во всей полноте. – Но приятная.

- Дыкть. По центральному телевидению во времена моего детства-отрочества что попало гонять бы не стали. Эпоха попсы настала позже.

Подумав секунду, я затянул Высоцкого:

Сто тысяч дорог позади,

Далеко, далеко, далеко.

А что там еще впереди?

Дорога, дорога, дорога.

Ты сердце свое успокой,

Напрасна, напрасна тревога,

У нас просто адрес такой -

Дорога, дорога, дорога.

Я выйду живым из огня,

А если погибну до срока,

Останется после меня

Дорога, дорога, дорога.

Очень в тему пришлось. Опять-таки: сам забыл, что я помню и ЭТО. Странная штука – наша память. Ох, странная…

Где один Высоцкий, там и второй:

Заказана погода нам удачею самой,

Довольно футов нам под киль обещано,

И небо поделилось с океаном синевой,

Две синевы у горизонта скрещены.

Неправда ли, морской хмельной невиданный простор

Сродни горам в безумстве, буйстве, кротости.

Седые гривы волн чисты как снег на пиках гор,

И впадины меж ними словно пропасти.

Служение стихиям не терпит суеты,

К двум полюсам ведет меридиан.

Благословенны вечные хребты,

Благословен великий океан.

Айс почему-то морщился. И не дослушал.

- Ну, Рин, – с толикой разочарования заметил он, – такие песни и у нас поют. Ты можешь выдать что-нибудь такое, чего в Пестроте не услышишь?

- Легко.

На меня напало игривое настроение, и я позволил багровым отсветам Мрака плеснуть на дне зрачков. Тревожить Двойника только ради того, чтобы спеть по-настоящему… глупость, просто опасная глупость.

Но такая человеческая!

Рухнул мир, сгорел дотла.

Соблазны рвут тебя на части:

Смертный страх – и жажда зла,

Словно пари.

В темноте рычит зверьё,

Не видно глаз – но всё в их власти.

Стань таким, возьми своё -

Или умри…

Я пел, и эхом моей памяти рычали в камере электрогитары. Рычали, и выли, и плакали – с бессильной горестной злобой. Как там писала одна из моих любимых писательниц – "сперва он смеялся, когда смертные попытались воссоздать музыку Ифэрэни, а потом послушал, и…"

Я пел и вспоминал. Айс слушал, ретранслировал ментальный фон моих воспоминаний Ладе, и хилла совершенно по-человечески бледнела, обмирая. Ну да, без всякой подготовки, без "Битлов", без "Скорпов", даже без "Машины времени" – и вдруг сразу поздняя "Ария".

Ха!

Будь наготове: всюду рыщет стража.

Линия крови путь тебе укажет

Прочь!

Ты был одним из нас.

Но

Ангел тебя не спас…

Я допел в поистине мёртвой тишине. После довольно-таки долгого молчания:

- Говоришь, в твоём родном мире нет ни вампиров, ни иных рас, ни магии?

- Нет.

"И потому люди на моей родине склонны излишне их романтизировать…"

- А чего-нибудь полегче не припомнишь?

- Легко, – повторил я. И улыбнулся.

Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк.

Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк.

Если ты ходишь по грязной дороге, ты не сможешь не выпачкать ног.

Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад,

Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад,

И твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад.

"Вот уж мой зад нынче сел так сел… и башка вскорости ответит".

"Правда всегда одна", – это сказал фараон.

Он был очень умён,

И за это его называли:

Тутанхамон.

Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно.

В доме было 10000 дверей, но она выходила в окно.

Она разбивалась насмерть, но ей было всё равно.

Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами,

Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами,

Ты бы не стал ходить по грязи и разбрасываться волосами…

- Не понимаю, – не выдержала Лада. – Как в одном доме может быть десять тысяч дверей? И зачем делать так, как…

Тихий смех.

- Это метафоры, малышка. Не все песни можно понимать буквально.

- Да, – чужим голосом добавил Айс. – Я тоже знал… одну женщину. Рин, ещё!

И я, дурак, выдал ещё.

Одинокая птица, ты летишь высоко

В антрацитовом небе безумных ночей,

Повергая в смятенье бродяг и собак

Красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,

Тебя манит незримая миру звезда.

А в глазах у тебя – неземная печаль.

Ты – сильная птица… но мне тебя жаль.

Одинокая птица, ты летаешь высоко.

И лишь безумец был способен так влюбиться.

За тобою вслед подняться,

За тобою вслед подняться,

Чтобы вместе с тобой – разбиться.