На разных широтах, долготах... - Кудинов Владимир Михайлович - Страница 16

Мой отец был полной противоположностью деду. Человек весьма умеренный во всем, хороший столяр, умелец. Положительный во всех отношениях. Но над нашим родом, должно быть, какой-то злой рок: представители всех четырех поколений побывали в тюрьме. Отец провел в тюрьме шесть месяцев. По рассказам матери, его подвел подрядчик при строительстве одного из домов: он совершил какую-то махинацию с деньгами заказчика, не выполнил обязательств, сам сел в тюрьму и «потащил» за собой отца и еще нескольких строителей. А меня черт попутал. Несколько лет назад надоело мне шоферить и я решил сделать перерыв в работе на два-три месяца. Как-то встретил на улице в Аделаиде, где я живу, своего давнего приятеля. Он предложил мне поразвлечься: поехать с ним поохотиться на кенгуру. Я принял предложение, но я и не предполагал, что это будет не охота, а варварское уничтожение животных. Нас прихватили на следующий же день. А накануне мы убили больше двадцати кенгуру. На полянке, где мы их разделывали, осталось много следов, в том числе и отрубленные головы животных. Мои товарищи по «охоте» полагали, что служба охраны в это время где-то далеко. В результате я «отдохнул» три месяца. Простить себе не могу. Теперь уже поздно говорить, но я не подозревал, что такое может твориться, хотя иногда пробегал глазами газетные заметки, в которых рассказывалось о хищническом истреблении кенгуру. Ну, что говорить об этом… Я только надеюсь, что ни мой сын, ни моя дочь — представители пятого поколения — в тюрьме не побывают.

— А как вы оказались в Мурманске? — спросил я Вильямса.

— Была же война.

Австралия вступила во вторую мировую войну третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года. До этого времени я спокойно плавал на сухогрузе машинистом. Мне было почти двадцать семь лет, вполне взрослый, самостоятельный человек, к тому же два месяца как женатый.

С начала войны в Австралии началась подготовка к отправке в Европу, в помощь Англии, австралийских войск. И я, как моряк, оказался на одном из транспортных судов, входивших в Первый конвой. Мы вышли из Фримантла двадцатого января сорокового года в составе одиннадцати транспортов и двух крейсеров охранения — «Австралии» и «Канберры».

Как сейчас помню… Мое судно шло в левой колонне. Между нами и судами, идущими в центральной колонне, шел крейсер «Австралия». Крейсер «Канберра» шел между судами, идущими в центральной и правой колоннах. И я тогда не знал, — заметил мимоходом Вильямс, — что крейсер «Канберра» будет потоплен в августе сорок второго года, во время боя с японской эскадрой в районе Соломоновых островов. Но это было много позже… А пока мы шли по Индийскому океану, и главной задачей транспортных судов и кораблей охранения было доставить на Ближний Восток тринадцать тысяч солдат и офицеров шестой дивизии и новозеландских частей.

Шли долго. Каждый день по правому борту от нашего судна я видел трехтрубный крейсер «Австралию», его четыре двухорудийные башни с восьмидюймовыми пушками. Война только началась, немецких подводных лодок в Индийском океане еще не было, и переход прошел спокойно. Двенадцатого февраля Первый конвой в полном составе вошел в египетский порт Исмаилию. Оттуда австралийские войска отбыли в Газу…

— А что было потом? Вы возвратились в Австралию за новым контингентом войск?.. — спросил я.

— Новые австралийские войска отправлялись на Ближний Восток, но уже без меня..

— А почему?

— Дурацкая история… Когда мы стояли в Исмаилии, я, спускаясь по трапу в машинное отделение, оступился, упал на стальную палубу и сломал руку и ребро. Меня поместили в госпиталь. А по выздоровлении назначили на английский пароход, на котором я и попал из Александрии в Англию. Очень хотел вернуться в Австралию… Жена ждала ребенка… Но война есть война! На Австралию в ближайший месяц судов не ожидалось, а тут на английском судне умер машинист.

— А как вы оказались в Мурманске?

— Очень просто, наши страны были союзниками.

— Но Австралийский Союз не был нашим прямым союзником.

— Почему не был? Поскольку он и поныне доминион Англии, значит, во время войны входил в состав Великобритании, следовательно, в то время мы были союзниками. Судно, на котором я плавал, было определено в состав конвоя, и в январе тысяча девятьсот сорок второго года я оказался в Мурманске. Нам повезло. Всего лишь один транспорт был поврежден торпедой, да один английский эсминец охранения был потоплен немецкой подводной лодкой. После выгрузки обратный путь до Англии наш караван судов прошел спокойно. Не всем так везло.

Наше счастье, что мы прибыли в вашу страну в январе. Тогда у немцев в норвежских портах и шхерах было не так много кораблей, как в середине тысяча девятьсот сорок второго года, когда шел конвой PQ-семнадцать. К июлю, как я помню, в Норвежском и Баренцевом морях немцы сосредоточили три линкора, крейсеры, эсминцы и подводные лодки для действий против конвоев. Я до сих пор тепло вспоминаю свое пребывание в Мурманске. Мне нравятся ваши песни, — неожиданно заключил свой рассказ Джером и вдруг тихим, не лишенным приятности голосом напел мелодию «Катющи», а затем и «Широка страна моя родная».

— Слов не знаю, по мелодии этих песен до сих пор напеваю или насвистываю, — не без гордости сказал Вильямс и добавил: — Знаете ли, когда я веду свой автопоезд по бесконечным дорогам в течение долгих часов, то, чтобы не одуреть от монотонной езды и не уснуть, напеваю все известные мне песни. А если не знаю слов, просто насвистываю мелодии.

— Давно вы водите автопоезда?

— Почти семь лет. Легковые машины и легкие грузовики я водил уже с конца тридцатых годов. Конечно, пришлось еще подучиться. Один из старых друзей пригласил меня в Дарвин, где он работал автомехаником. Два месяца тренировок, и я с напарником выехал в Алис-Спрингс. Автопоезд состоял из тягача и трех прицепов — «собак», как называют их на тамошнем жаргоне. Ехали мы с напарником хорошо, без помех, и я даже не успел заметить, как мы преодолели тысячу пятьсот километров, тем более что в тех местах я был впервые и все меня интересовало.

— Ваш основной груз — скот? — спросил я.

— Да. Мы называем его точнее — мясным скотом. Экспорт говядины и телятины дает Австралии около миллиарда долларов…

— А какое количество скота живьем вывозится из Северной Территории?

— Могу только сказать о перевозках автопоездами. За год около ста двадцати тысяч голов, главным образом в штаты Западная Австралия, Квинсленд и Южная Австралия. Скот также экспортируется, около трех тысяч голов в год, в Гонконг.

— А как развита сеть скотопрогонных дорог?

— В северных районах Австралии эти дороги начали строить еще во время войны, когда опасались вторжения японцев из Новой Гвинеи. Ведь потребовалась переброска войск, техники, снабжения. А затем, с начала шестидесятых годов, правительство приняло большую программу строительства скотопрогонных дорог стоимостью в сотни и сотни миллионов долларов. Если говорить только о Северной Территории, то здесь уже эксплуатируются новые дороги протяженностью около двух с половиной тысяч километров. Причем две трети из них асфальтированы, а остальные с гравийным покрытием.

Естественно, что в эксплуатации находятся и все старые дороги, которые время от времени подновляются. Первые автопоезда в Австралии начали ходить в тысяча девятьсот тридцатом году…

Вы представляете, каких усилий и сколько времени требовал перегон скота в прежние времена из глубинок до порта, более или менее крупного населенного пункта, до скотобойни. А какие потери были… за сотни километров пути, особенно во время засушливого периода. Скот терял в весе, животные гибли от жажды и голода. А во время дождливого периода тоже было не легче. Площадь Северной Территории составляет миллион триста сорок шесть тысяч квадратных километров. На ней могут с комфортом разместиться Франция, Испания и ФРГ, вместе взятые. И хочу еще добавить: восемьдесят один процент площади Северной Территории находится в тропической зоне, остальная — в полосе жаркого климата. И когда в период муссонов, с ноября по апрель, свирепствовали тропические ливни, скот буквально увязал в грунте и зачастую вообще не мог двигаться… Приходилось пережидать, когда спадет вода и подсохнет земля. Ясно, что на перегоны уходило много времени — месяц, два, а то и больше, и гуртовщики соглашались на такую работу только за высокую плату, причем весьма неохотно.