Заговор двух сердец - Куксон Кэтрин - Страница 23

— Нет, Люк, спрашивай о нем, если хочешь.

— Джон рассказал, что тебе худо пришлось, то есть, вам обоим, но тебе досталось больше.

Она не отозвалась, и он, опустив голову, пробормотал:

— С седыми волосами ты еще красивее.

Тилли продолжала молчать.

Люк поднял на нее глаза и спросил:

— Ты, конечно, снова выйдешь замуж?

— Нет, Люк, никогда.

— Ерунда! Во всяком случае, я не могу себе представить, что ты останешься одинокой.

— И, тем не менее, останусь.

— Почему?

— Не могу тебе сказать, но я не должна… я…

— Не глупи, Тилли. — Он наклонился вперед и приблизил свое лицо почти вплотную к ее лицу.

— Никакая любовь не длится вечно. Особенно если твой возлюбленный не подкидывает дровишек в огонь. Ладно, ты любила Мэтью, согласен, и он тебя любил. Да нет, — он сделал резкое движение, будто отмахнулся от чего-то, — он тебя не любил, его чувства к тебе я назвал бы лишь манией. Ты его подавляла, даже когда он был мальчишкой, это ненормально.

— Не говори так, Люк.

— Я должен, ведь это правда, ты и сама знаешь. Чтобы иметь тебя только для себя, он был готов запереть тебя в клетку. И отчасти, — он кивнул, — я понимаю его чувства. Но это была не обычная любовь — это была одержимость, и ты не должна была давать ей портить тебе жизнь. Тилли, — он поймал ее руку, и она позволила ему удержать ее, — я хочу задать тебе вопрос, хотя, пожалуй, ответ знаю заранее. Значит так: зачем ты удочерила Жозефину?

Создалось впечатление, что все мускулы ее лица одновременно свела судорога. Тилли стеклянными глазами смотрела на Люка, потом облизнула языком губы:

— Потому что ее мать… отказалась от нее… она была такой крошечной, так нуждалась в заботе.

— И никакой другой причины?

Она снова облизала губы:

— Нет.

— Ты лжешь. Я точно знаю, что никто, будучи в своем уме, не удочерит черного ребенка, разве что миссионер. Девочка не африканка, не китаянка, она не испанка, и даже не чистая индианка или мексиканка. Должна быть достаточно веская причина, чтобы ты взяла на себя эту обузу. — Люк отпустил ее руку, отвернулся и лег на диван, закинув одну руку за голову. — Когда Мэтью в первый раз вернулся из Америки, мы виделись лишь однажды, и провели весь день вместе. Как водится между мужиками, речь зашла об удовольствиях, которые мы себе позволяли. Я припоминаю, что его ответ был достаточно грубым. У одного фермера было три мясистых дочери и, как он выразился, они напоминали кобыл в ожидании случки, но без кольца, ни-ни. Еще он сказал, что единственными красивыми женщинами в Америке были мулатки. Я поинтересовался, знал ли он кого-нибудь из них, ты понимаешь, о чем я. Помню, он состроил гримасу, а потом сказал, что по крайней мере с одной из них такое случилось. Но распространяться на эту тему он не стал, только сильно занервничал, и мне пришло в голову, что это событие имело последствия, которые он предпочел бы забыть. Вот что, Тилли, — Люк мрачно взглянул на нее, — должен признаться, что когда я увидел девочку в первый раз, я даже вздрогнул. Мне пришла в голову мысль, и не мне одному, а всякому, кто видит вас вместе: зачем эта женщина удочерила цветного ребенка, похожего на маленького эльфа, прекрасного, но такого чужого? Почему? Немного подумав, я догадался. Девочка — дочь Мэтью, верно, Тилли?

Губы Тилли задрожали, взгляд расширенных глаз остановился. Люк снова поймал ее руку и посочувствовал:

— Бедняжка Тилли, неужели обязательно было взваливать на себя его ублюдка…

— Она не ублюдок!

Ее резкий тон удивил Люка, и он прошептал:

— Прости, Тилли, пожалуйста.

— Если она ублюдок, то и Вилли тоже.

— Тилли, Тилли! — Люк подвинулся поближе и взял ее и за вторую руку. — Тилли, ты самая замечательная женщина на свете. Ты это знаешь? И вот что я хочу тебе сказать. Я не прошу тебя забыть Мэтью — потому что ты все равно не сможешь. Но не надо цепляться за прошлое. Выходи замуж. Обещай мне… Пообещай, что ты снова выйдешь замуж. Я не могу видеть, как такая женщина увядает в одиночестве.

Тилли откинулась на спинку дивана и устало выдохнула:

— Да не могу я, не могу, Люк.

— Объясни, почему? В чем еще причина, кроме твоих чувств к Мэтью?

Тилли глубоко вздохнула и призналась:

— Да, есть причина.

— Сказать можешь?

Она пристально посмотрела на него. Надо что-то придумать, иначе он не отстанет от нее.

Люк не дал ей время на размышления:

— Ты, случайно, не больна?

— Да, нет. — Тилли снова глубоко вздохнула и сказала: — Я пообещала Мэтью перед его смертью, что никогда не выйду замуж.

Люк прищурился, будто хотел получше ее разглядеть.

— Ты что?

— Не стоит повторять, Люк, ты меня прекрасно слышал.

— Надеюсь, что ослышался. Неужели ты сказала, что перед смертью пообещала Мэтью никогда не выходить замуж? Только не говори, что он вырвал у тебя это обещание.

Тилли опустила глаза, и это взбесило Люка:

— Милостивый Боже! Ну конечно… — Он отпустил ее руки, вскочил с дивана и принялся ходить по ковру, расстеленному перед камином. — Думать противно, но он мог так поступить. Как же! Я просто наяву вижу эту сцену: «Обещай мне, Тилли, что другой мужчина никогда не коснется тебя».

— Люк, не надо!

Раздвинув ноги и уперев руки в бедра, стоя на середине ковра, Люк уставился на нее.

— Будь он проклят! Он был моим братом, но я говорю тебе, Тилли, будь он проклят. Нельзя быть таким эгоистичным и самовлюбленным маньяком, каким был он. А ты-то, зачем ты давала это обещание?

— Я могла думать только о том, что он умирает. И в других обстоятельствах я поступила бы так снова.

Он наклонился к ней и сказал:

— У тебя впереди длинная жизнь, Тилли. Ты одинока, это видно по твоим глазам. Когда ты смеешься, они остаются грустными. Только подумай, сколько лет у тебя впереди. И зная это, ты утверждаешь, что снова дала бы такое обещание. Бог ты мой! Если бы я не был твоим родственником, я уж добился бы, чтобы ты его нарушила. Слышишь? Но никто не может жениться на жене брата. Правда, думаю, с тебя уже достаточно нашей семейки. Но если бы я мог сделать это по закону, Тилли, уверяю тебя, я бы тебя извел. Я ведь тоже тебя любил. Конечно, не так как Мэтью, в моей любви не было ничего маниакального, или как отец, которому требовалось утешение. Нет! Я любил тебя как обыкновенный мужчина любит женщину… Да не отодвигайся ты от меня. Между нами ничего уже не может быть, я это понимаю. И я не вел жизнь святого из-за того, что не смог заполучить тебя. Нет, конечно, у меня было много женщин. И именно поэтому я знаю, чего ты себя лишаешь. И позволь мне сказать, тебе это необходимо прямо сейчас. Я умоляю тебя, забудь об этом дурацком обещании у постели умирающего и найди себе мужа, который стал бы отцом этим детям, потому что они в этом нуждаются. И эта их нужда не меньше твоей.

Когда он выговорился, Тилли заметила, что лоб его вспотел. Люк, помолчав, добавил:

— Наверное, сейчас мне следует извиниться, сказать, что виноват, но я совсем не чувствую себя виноватым, Тилли. — Он отступил на шаг, и они долго молчали, глядя друг на друга. Потом он снова заговорил: — Ты должна подумать о моих словах. Скажи себе, что мертвые мертвы. А что может быть мертвее мертвого человека. Меня по ночам иногда преследуют мертвые, которых мне довелось видеть. Я знаю, им некуда податься. Рай слишком мал для всех умерших, погибших в боях, из-за болезней или погромов. У мертвых нет места, где хотя бы их души могли жить, Тилли. Поэтому, они не могут иметь над тобой власти. Мэтью мертв. Он никогда не узнает, сдержала ли ты обещание, которое он у тебя вырвал, или нет. Твое старание сохранить ему верность бессмысленно. Это все равно, если бы я застрелился из-за того, что помню, как много моих друзей погибло.

Тилли снова опустила голову. Она услышала удаляющиеся шаги и стук закрывшейся двери. Ей хотелось закричать, но она зажала рот ладонью. Правда, на этот раз она не прошептала: «О, Мэтью, Мэтью!», а взмолилась: