Время перемен - Куксон Кэтрин - Страница 15

— Почему я должна радоваться? — спросила она вместо этого.

— Мне показалось, ты обрадовалась, услышав о сыне Ферье.

Они смотрели друг на друга молча, теперь уже с неприкрытой враждой.

— Каждый мужчина в итоге получает то, что заслуживает, — медленно проговорила мать. — И я хочу, чтобы ты об этом не забывал…Сара, нарежь хлеб, — обратилась она к невестке, которая стояла у стола, опираясь на свой костыль.

Качая головой, Сара бросила на мужа жесткий взгляд. Заученным движением она повернулась, поддерживая себя костылем, и захромала к буфету. Одной рукой взяла доску, положила на нее хлеб и вернулась к столу. Сара отодвинула стул и села, прислонив костыль к краю стола. Отрезав два куска, она перевела взгляд на мужа, сидевшего на противоположном конце.

— Мама говорит, что ты можешь высадить меня в Хексеме. Она хочет, чтобы я для нее кое-что купила, правда, ма? — Так как стоявшая у плиты Констанция не повернулась и не проронила ни слова, Сара продолжала: — А обратно меня кто-нибудь подвезет.

Майкл медленно опустил в миску полную ложку каши, не донеся ее до рта.

— Я, кажется, ясно сказал, что еду один. Если что-то нужно, сделаешь это в пятницу.

— А мне надо поехать сегодня.

— Нет, не надо, — медленно качая головой, возразил Майкл. — Все, что тебе надо, это устроить сцену, чтобы вынудить меня взять тебя в Ньюкасл. Разве не так?

— Почему ты так упорно хочешь ехать один?

Глядя на жену, Майкл почувствовал на себе взгляд матери. Обе женщины смотрели на него злыми глазами. Они видели его уже в новом свете, как до этого Джим Уэйт. И чтобы закрепить в их сознании, что пришло время перемен, Майкл решительно поднялся из-за стола и заявил:

— Я сейчас еду в Ньюкасл один. Это только начало. И я говорю вам обеим… — Он взглянул сначала на одну, потом на другую. — …Если мне нужен выходной, я его возьму и проведу его один, или с дочкой, если захочу. Примите это к сведению. — С этими словами, твердо ступая, он вышел из комнаты.

Женщины переглянулись, не нарушая молчания. Как всегда в подобных случаях у Сары задрожали губы, но глаза остались сухими. Констанция все также молча вернулась к плите и задумчиво уставилась в широкое закопченное отверстие дымохода. Будущее представлялось ей не светлее сажи, плотно облепившей дымоход.

Уже одетый в дорогу, Майкл зашел в спальню дочери и склонился над спящей девочкой, чтобы поцеловать.

Она открыла глаза, обвила руками его шею и сонно пробормотала:

— Здравствуй, папочка.

— Здравствуй, моя любимая, — он обращался к ней так, только когда они были одни.

— Ты куда-то уезжаешь?

— Да.

— А куда?

— Далеко, в Ньюкасл.

— Нью-касл, — повторила она нараспев.

Он кивнул.

— А меня не берешь?

— В этот раз — нет, а в следующий — возьму обязательно. Что тебе привезти?

Глазки у нее заблестели.

— Я хочу обезьянку на палочке. В прошлом году у меня была такая, но я ее разбила. А еще привези морских ракушек.

— Договорились, будут тебе обезьянки и ракушки, а теперь до свидания. — Он снова поцеловал ее. — Будь умницей.

— Хорошо, папочка.

В дверях Майкл обернулся и посмотрел на дочь: милое нежное дитя… и такое невинное. В ее чертах ни злобы, ни упрека. Но очень скоро Сара с его матерью постараются заразить ее своей озлобленностью и ожесточенностью.

Майкл вышел из здания железнодорожного вокзала в Ньюкасле и оглянулся. Каждый раз, приезжая сюда, он любовался массивным фасадом здания. Ему вновь стало жаль, что такая красота — сплошь покрыта копотью и загажена птицами. Майкл перешел дорогу и направился к дальнему концу вокзала, где со стены взирало на мир вырезанное из камня, крылатое существо. Выражение его лица навевало Майклу покой и доброту. Какая досада, что таким мастерским работам суждено оставаться не замеченными на здании какого-то железнодорожного вокзала! Он осуждающе покачал головой.

Мужчина прошелся вдоль пристани и вышел в город. Картины шумной городской жизни волновали Майкла, хотя он не находил в них красоты. Проходя по одной из узких улочек, он миновал ночлежку, успев заметить лежавших на полу мужчин. Одни что-то лениво жевали, другие спали. Горевший в печи огонь немного смягчал это жалкое зрелище, но исходившее из комнаты зловоние заставило Майкла брезгливо поморщиться. Навозный дух был ничто, по сравнению с этим смрадом… Несколько раз женщины легкого поведения пытались навязать ему свои услуги. Майкл внезапно ощутил в себе потребность воспользоваться их предложением, но подавил искушение, поскольку был в этих делах очень щепетильным.

На его пути встретился собор. Внутрь Майкл не заходил никогда. Церкви оставляли его равнодушным. Но эта каменная громада впечатляла своей мощью.

На Пилгрим-стрит Майкл с большим аппетитом поел. Затем прогулялся по Коллингвуд-стрит, любуясь роскошными витринами магазинов. Он пожалел, что не взял с собой Ханну, ей бы здесь понравилось. Майкл запретил себе думать, что Сара тоже не прочь была бы взглянуть на такое великолепие.

Адвокатские конторы размещались на Перси-стрит. Вся процедура подписания документа, удостоверяющего право Майкла на владение десятью акрами плодородных пастбищ, прилегающих к южной границе его фермы, заняла не более получаса. Еще один документ, о покупке земли за тридцать фунтов у лорда Алвина, был заверен клерком.

Когда Майкл поинтересовался у адвоката, сколько он должен заплатить, тот ответил, что счет будет выслан. Майкл возразил, объяснив, что предпочитает расплатиться на месте. Адвокат сделал недовольное лицо и вызвал клерка. Через несколько минут тот положил на стол хозяину листок с расчетами. Адвокат повернул бумагу к Майклу. «Три гинеи», — прочитал тот вслух, достал деньги и расплатился. Затем, пожав адвокату руку на прощание, вышел на улицу.

Территория фермы увеличилась на десять акров, но факт этот не заставил его сердце радостно забиться. Майкл не питал особой любви к земле, как и ко всему прочему, что касалось фермы. Жизнь представлялась ему чередой обязанностей и обязательств, которые следовало в определенном порядке выполнять. Однако с этого дня он стал смотреть на жизнь с несколько иных позиций. Майкл сказал себе, что в дальнейшем будет не только формально считаться хозяином фермы, но и добьется того, чтобы все признали это. И какая разница, что он внебрачный сын собственного дяди, а не мужа матери. Ферма принадлежит ему, и он намерен втолковать это всем, начиная от матери и кончая самым младшим из Уэйтов.

У него в запасе осталось еще полтора часа. Майкл не спеша направился к реке, глядя на мосты и кипевшую вокруг них работу. Большие и маленькие суда, лодки нескончаемым потоком двигались вверх и вниз по течению. Самому новому разводному мосту было лет двенадцать. От реки Майкл снова направился в город. Он прошел сквозь рынок, углубившись в элитную часть города, где вдоль широких улиц выстроились большие и красивые дома.

Он пересек Ловейнскую площадь, вошел в узкий переулок и вдруг увидел, как с противоположной стороны к нему приближается высокая женщина с тремя детьми. Детям было не более трех лет. Двоих женщина вела за руки, а третий, выглядевший немного старше, весело приплясывая, бежал впереди. Майкл сначала не мог определить, мальчик это или девочка. И понял, когда мальчуган поравнялся с ним, и Майкл остановившись, коснулся черных кудряшек, выбившихся из-под соломенной шляпки. А малыш рассмеялся и сказал: «Здравствуйте».

Майкл поднял глаза на женщину, ожидая, когда та подойдет, но она замерла на месте. В ту же секунду впервые за много лет Майкл почувствовал, что у него есть сердце. Оно неистово заколотилось, и стук его превратился в оглушающий грохот. Сквозь застилающую глаза пелену лицо и фигура женщины сначала виделись смутно, но затем очертания стали проясняться. Майкл несколько раз моргнул и наконец смог как следует ее разглядеть. Это была не та Барбара, чей образ сохранился в его памяти. Ничто не напоминало прежнюю Барбару. Перед ним была взрослая женщина и такая красивая, что он почувствовал даже легкое головокружение. Она стояла, словно в ожидании чего-то, но чего? В ушах Майкла зазвучал голос Сары: «Я хочу поехать с тобой, почему ты так настойчиво хочешь ехать один?».