Горячие и нервные - Андерсон Сьюзен - Страница 52

– Герт и Пи-Джей уже уехали?

– Да.

Она поднялась, обошла стол и остановилась, опершись бедрами о его передний край. Положив ладони на край стола, она наблюдала за Джоном, который остановился, прислонившись к косяку двери.

– Тебе не кажется, что Пи-Джей выглядела грустной?

Он прижался плечом к стене.

– Мак разыскала ее мать и побеседовала с ней, так что Пи-Джей завтра отправляется в Пуэбло.

– О, правда? Я надеюсь, это хорошо для нее?

– Не знаю. Из всего тем о, что я слышал о ее матери, не скажешь, что она образец материнства, и я знаю, что Джаред не в восторге от этой идеи.

– Но для Пи-Джей она мать.

– Да. И никто из нас не может запретить Присцилле Джейн вернуться домой.

– Это ее настоящее имя? Присцилла? – Виктория замолчала, потом улыбнулась. – Оно ей подходит.

– Да. Сначала так не кажется, потому что порой она абсолютно неуправляемая, но у нее добрая душа, правда? – Он покачал головой. – Она так обрадовалась, когда ты подарила ей кукольный домик. Ты не обделила своих заказчиков?

Виктория улыбнулась:

– Я сделаю другой.

– Вероятно, эта девочка не была избалована подарками в своей жизни.

– Думаю, это единственный подарок, и поэтому он особенно дорог ей. Она не послушалась Герт, которая говорила, чтобы она поставила домик на заднее сиденье, и держала его на коленях, пока они отьезжали.

Виктория рассмеялась, затем сменила тему:

– Удалось ли тебе сегодня узнать что-нибудь важное?

– Да. – Джон покачал головой. – Представляешь, они заставляют маленьких девочек, немногим старше Эсме, посещать этот… да, класс «Котильон».

Она удивленно заморгала:

– Что? – Это было совсем не то, что она рассчитывала услышать.

– Тебе надо было видеть это, Тори. Маленькие дети, одетые как взрослые, маршируют с точностью, которой могла бы позавидовать морская пехота. И отправляются строем в класс, где, как сказал Фрэнк, их учат бальным танцам и манерам, готовя из них будущих членов клуба. – Засунув руки в карманы брюк, он оторвался от стены и направился к ней через комнату. – Ты не собираешься водить Эсме на эти занятия, правда? Я против. Я понимаю, что манеры и дисциплина – это хорошо. Черт, кто бы спорил! Но я хочу, чтобы мой ребенок представлял собой нечто большее, чем выдрессированную, изнеженную принцессу, которая дрожит над своими атласными туфельками и боится, как бы, не дай Бог, песок не попал в носки. Я хочу научить ее полезным вещам, а не этому вздору.

Виктория скрестила руки на груди.

– И что же это такое?

– Не знаю, что-то полезное… Например… как выжить в экстремальной ситуации. Или жить тем, что дает тебе земля… как найти дорогу из леса, если ты потерялась. Умение отличить хорошие ягоды от плохих, чтобы не отравиться…

– Да, теперь я вижу, с чем связаны твои запросы к ее будущей жизни. – Она не знала, смеяться ей или плакать. С одной стороны, он проявлял неравнодушие к жизни своей дочери, что было бы естественно, если бы он всегда занимался ее воспитанием. Она начала нервно постукивать ногой. Потому что с другой стороны…

– Что-то подсказывает мне, что мои слова разозлили тебя…

Он подвинулся ближе, и ей пришлось откинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Гамильтоны не позволяют себе проявлять чувства, – холодно парировала она.

– Нет? Почему, детка? Разве это вульгарно?

– Именно, – подтвердила она. – Мы умеем держать себя в руках, мы всегда собранные и хладнокровные. Но когда на нас начинают давить, мы можем и рассердиться.

Он подвинулся слишком близко, так близко, что его дыхание коснулось ее губ.

– И ты сейчас рассердилась на меня?

– Чуть-чуть.

– Почему? Ты же сама сказала, что я должен узнать Эс получше. Разве это не означает, что мне следует интересоваться ее жизнью?

– Да, но… – Она глубоко вздохнула и тут же выдохнула. – Окей, это правда. Я растила Эсме в одиночку в течение шести лет. И естественно, что мне бы хотелось услышать от тебя, какую хорошую работу я проделала, воспитывая ее. Ты же, не сказав ни слова благодарности, начинаешь выговаривать мне… или, что еще поразительнее, учить меня, что важнее для моей дочери!

– Я не сказал… – растерянно проговорил он. – Нет.

Он прищурился.

– Что ж, это справедливо.

– Что ты имеешь в виду? – вспыхнула она. – Ты хочешь справедливости? Но разве справедливо указывать мне, что я должна была делать?

Он отошел назад, сжав кулаки.

– Что за вздор ты несешь? Я ничего тебе не указываю. Я просто сказал, какой бы мне хотелось видеть Эсме в будущем.

Она воздержалась от замечания, но лицо ее покраснело от гнева.

– Другими словами, ты считаешь, что я ничего собой не представляю? Да? Так… рафинированная барышня со светскими манерами? И тебе ненавистна мысль, что она будет такая же?

– Нет! Господи… – Он провел рукой по волосам, стащил резинку, удерживающую его хвост, и, не обращая внимания на то, что волосы упали ему на лоб, уставился на нее пристальным взглядом: – Ты посещала класс «Котильон»?

– Конечно.

– И это тебе так нравилось, что ты спишь и видишь, когда же наконец поведешь туда Эсме?

Она смотрела на него и с удивлением понимала, что их перепалка, как ни странно, доставляет ей удовольствие. И не только потому, что ей нравилось отстаивать свою позицию, хотя это, безусловно, имело место. Кроме того, она была по-настоящему взволнована тем, что они вместе обсуждают будущее Эсме. Но было и еще кое-что, и она была вынуждена признаться себе в этом: больше всего ее волновала близость мужчины, который стоял перед ней. И стоило протянуть руку, или сделать шаг, или… Его несомненная притягательность действовала на нее безотказно, и ей доставляло наслаждение наблюдать, как нежный румянец выступил на его скулах, а в темных глазах вспыхнуло желание.

Внезапно она поняла, что уже несколько бесконечно долгих дней они не занимались любовью. И, пытаясь скрыть смущение, провела рукой по волосам.

– Я ненавидела класс «Котильон», – призналась Тори. – Но если мы и дальше будем жить в Колорадо-Спрингс, это волей-неволей станет частью жизни Эсме. Ей придется посещать его. Надеюсь, что по мере того, как она будет взрослеть, у нее появятся друзья и из других слоев общества. Но сейчас она дружит с Ребеккой, и ты можешь быть уверен: если Ребекка вздумает посещать класс «Котильон», Эс последует ее примеру. А мне бы хотелось, чтобы она принимала решения самостоятельно и делала то, чего хочет сама.

Он обдумывал ее слова.

– Мне кажется, это правильно. – Нахмурившись, он отступил назад и покачал головой. – Но, черт, я-то надеялся, что ты будешь и дальше спорить!

– Зачем? Чтобы ты продолжал спорить просто ради спора?

– Нет, дорогая. Чтобы я мог убедиться, что этот широкий стол за твоей спиной годится для того, чтобы уложить тебя на него и…

– Джон! – Она так сильно сжала край стола рукой, что оставалось только удивляться, как это он не треснул. – Я думаю, это не очень… – Ее голос внезапно сорвался до тоненького фальцета, и она вынуждена была прокашляться, прежде чем продолжить: – Не очень хорошая идея.

– Я понимаю. Но он такой твердый.

Она невольно опустила глаза на его джинсы пониже пояса.

Заметив это, Рокет громко рассмеялся:

– О да, и он тоже. Но я имел в виду не его, хотя вынужденный отказ нервирует нас обоих и…

– И чуть-чуть сводит с ума?

– Да, черт возьми… – Он засунул руки в карманы брюк. – Но мы договорились – никакого секса, когда рядом ребенок. Так? Поэтому сделай одолжение, садись за стол, а я расскажу тебе, что мне удалось узнать, пока я играл в гольф с Олсоном и Хэмлином.

Глава 23

«Мы приносим наши извинения, но аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Разозлившись, Джаред швырнул трубку. Уже третий раз он пытался дозвониться до Пи-Джей по тому номеру, что она оставила ему, и все без толку. Но зачем давать телефон, если по нему нельзя дозвониться?