Шерлок Холмс. Дыхание Бога - Адамс Гай - Страница 2

– Я не говорил, что верю в это. – Я прикурил трубку и бросил спичку в камин. – Просто надо держать свой разум открытым для всего.

– Открытым? – Холмс закатил глаза и откинулся в кресле. – Ни одно выражение не способно наполнить меня таким ужасом. Открытый разум… Как можно даже помышлять об этом? Открытый разум в океане хлама. Все равно что плыть по Темзе с широко разинутым ртом и без конца глотать всякую мерзость…

– Вы сами говорили, что ошибочно строить теории, не опираясь при этом на факты. Вы утверждали, что хороший детектив сначала впитывает всю информацию, а потом делает соответствующие выводы.

– Всю имеющую значение информацию, – уточнил Холмс. – Надо доверять логике и чувству рационального и отсеивать мусор, не имеющий отношения к делу. Разум не такой эластичный – не стоит лопатами загружать в него бессмысленный вздор. Факты надо накапливать аккуратно, избирательно, чтобы в результате сформировалось точное видение дела.

– И каким вам видится наш возможный клиент?

Холмс бросил визитную карточку на обеденный стол и занял наблюдательный пост у окна.

– Время покажет. Но логика подсказывает, что он либо шарлатан, либо дурак.

Я вздохнул. Продолжать спор не имело смысла: мой друг не из тех, кто охотно меняет свою точку зрения. Карточка принадлежала доктору Джону Сайленсу. Я с ним не встречался лично, но его репутация была мне известна. В Лондоне трудно отыскать специалиста в области медицины, который бы не слышал о враче, провозгласившем себя доктором-медиумом. Будучи человеком состоятельным (правда, никто не мог сказать, откуда у него такое состояние), Сайленс предлагал свою помощь тем, кто не мог себе позволить лечение за деньги. Многие люди моей профессии, включая и меня самого, конечно, практикуют какое-то количество часов в работных домах или других подобных местах, где требуется бесплатная врачебная помощь, но большинство из нас не может посвящать этому львиную долю своего времени.

Но не только щедрость была причиной широкой известности доктора Сайленса. В последние годы он переключил свое внимание с чисто физических аспектов медицины на то, что называл душевными расстройствами. Вопрос же, что именно доктор Сайленс имел в виду под этим термином, был предметом активных дискуссий в медицинских кругах. Его речи об одержимости демонами и вмешательстве потусторонних сил в земную сферу не играли на руку его репутации (и, конечно, способствовали столь категоричной реакции со стороны моего друга, преданного сторонника рационального взгляда на мир). Хотя нашлись и такие, кто рассматривал деятельность Сайленса как работу психиатра в более широком смысле этого слова.

Впрочем, как бы это ни называли, существовало немало свидетельств от людей, которым доктор Сайленс действительно помог. На что Холмс, естественно, возразил бы, что многие из тех, кто посещает так называемых ясновидящих, после часового театрального действа вполне могут почувствовать прилив сил, но это не означает, что надо поощрять шарлатанов.

Я тоже был весьма скептически настроен по отношению к ясновидящим, но отзывы о докторе Сайленсе были настолько положительными, что я считал правильным уделить его персоне хоть толику внимания. На мой взгляд, прежде чем судить о Сайленсе, следовало с ним встретиться и предоставить ему возможность рассказать о своей практике. Холмс смотрел на это иначе, но тем не менее согласился на встречу. За отсутствием других причин, пожалуй, только любопытство могло заставить его пожертвовать собственным временем.

Холмс уже несколько месяцев пребывал в дурном расположении духа, о чем после моего возвращения поспешила мне сообщить миссис Хадсон. Женившись, я, естественно, съехал с нашей съемной квартиры. Но после безвременной кончины моей Мэри одиночество и, не буду скрывать, затруднительное финансовое положение подтолкнули меня к возвращению. Миссис Хадсон не сомневалась, что именно недостаток моего успокаивающего влияния на Холмса послужил причиной столь сильной перемены в его настроении. Честно говоря, я вовсе не обладаю способностью влиять на Холмса, – скорее, он способен влиять на других. Его же настроение может меняться, как курс лодки, выброшенной в океан. Одно я могу заявить с полной ответственностью: на поведении Холмса сказались обстоятельства его профессиональной деятельности, которые изменились не в лучшую сторону. Девятнадцатый век под занавес преподнес ему несколько интересных дел. В течение ближайших лет моему другу предстояло оставить практику – уйти, несмотря на все прогнозы, в отставку и тихо, спокойно жить в деревне в Сассексе. Последние же годы Холмс был буквально завален предложениями, которые он считал недостойными своего внимания. Он всегда с пренебрежением относился к моим попыткам познакомить широкую публику с его работой, и время показало, что у него были на то причины. Практика Холмса стала настолько известна, что требующие немедленного вмешательства дела просто стопорились из-за объема получаемой почты. В большинстве писем не было и намека на какое-то дело. Их содержание варьировалось от жестких просьб принять на работу (их присылали биографы в отставке, уверенные, что справятся с этой задачей лучше меня) до пламенных признаний в любви.

Признания приходили особенно часто и никогда не переставали меня удивлять. Я уже говорил о том, что Холмс, хоть и ценил привлекательные качества женщин, никогда не жаждал общения с ними. Злые языки пытались представить это так, будто его предпочтения лежат в другой области, но на самом деле его просто-напросто не интересовал этот вопрос. Холмс не был человеком плоти, о чем свидетельствовало его индифферентное отношение к потребностям собственного тела, – он был человеком разума, и количество надушенных страниц в конвертах никак не могло на это повлиять.

Каждое утро Холмс усаживался по-турецки у камина и просеивал корреспонденцию в поисках писем хоть с каким-то представляющим профессиональный интерес содержанием, и к дыму от сжигаемых любовных посланий и прочего вздора примешивался дым от его трубки. Потом наступал черед писем о пропавших без вести и посланий от ревнивых супругов. Холмс давно отказался от попыток удовлетворить бесчисленные просьбы всех тех, кто внезапно обнаруживал, что количество членов его семьи уменьшилось. Люди исчезают каждый день, и большинство из них не хотят, чтобы их кто-то нашел.

Меня несколько удивил тот факт, что письмо Джона Сайленса преодолело оба этапа отсева и достигло священной вершины – доктору была назначена встреча. Правда, к тому времени, когда он явился, настроение Холмса оставляло желать лучшего. Проведя несколько часов за неудачными химическими опытами, мой друг обреченно улегся на кушетку. Его руки, в пятнах от кислоты, безвольно свисали по бокам. Холмс курил сигарету за сигаретой и напоминал опрокинутый и накрытый старым халатом паровой двигатель.

– К вам гость, сэр, – доложил в назначенный час Билли, мальчик-слуга Холмса. – Доктор Сайленс. Утверждает, что приглашен на встречу.

Холмс только зарычал в ответ и бросил то, что осталось от очередной сигареты, в сторону камина. Окурок не долетел до цели и прожег еще одну черную метку на ковре прежде, чем я успел его подхватить.

– Пригласи его наверх, Билли, – сказал я, твердо решив для себя, что хотя бы один из нас проявит уважение к гостю.

Доктор Сайленс оказался совсем не таким, каким я его себе представлял: ничего показного или мистического. Мужчина лет сорока, с безукоризненно подстриженной бородкой, худощавый. Одет соответственно случаю – официально, но без излишнего шика. Костюм сшит скорее для комфортного существования в своей среде обитания, чем для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Одним словом, мне доктор Сайленс показался человеком благородным и элегантным. Будучи хорошо знаком с дедуктивным методом Холмса, я невольно взглянул на его брюки ниже колен и обратил внимание на пару коротких светлых волосков. Шерсть животного, слишком толстая для кошачьей: скорее всего, Сайленс держит дома собаку. А еще на нем были новые кожаные туфли, и отсутствие грязи на них я бы не поставил ему в заслугу.