Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 40

Ладно, жду еще час – и если Валера не перезвонит, пойду на презентацию. Во-первых, Горский просил принести первый номер. Во-вторых, там наверняка можно будет чем-то разжиться.

Хорошо еще, что тетрагидроканнабиол на вызывает зависимости.

Вестибюль «Красных ворот» был забит народом. Из глубины доносилась музыка, какая – трудно разобрать: слышались только низкие частоты. Озираясь в поисках знакомых, Антон увидел Алену с братом.

– Привет, – сказал Антон.

– Jah live! – ответил Вася. В знак приветствия они по-растамански сдвинули сжатые кулаки.

– Это Антон, – сказала Алена. – Он как раз за тебя и расплатился.

– Спасибо, брат, – ответил Вася, поправляя трехцветную вязаную шапку, из-под которой выбивались светлые дреды. – Но вообще ты зря парился. Они позитивные ребята, все понимают… Сам подумай – с афганки-то разве можно не въехать?

– Позитивные? – И Антон вспомнил двух быков, которым отдал деньги.

– Да ты на измене, мэн. Тебя бычит. Небось, и денег они у тебя не взяли, да?

– Хули не взяли, – с некоторой обидой сказал Антон. Получалось глупо: заплатил девятьсот баксов и даже благодарности не услышал. Можно, впрочем, посчитать это заслугой и успокоиться.

– Потому что ганджа – такое дело, – продолжал Вася. – Она на могиле царя Соломона выросла, ты знаешь, да?

Антон кивнул и уже собирался спросить Селезня, нет ли у него с собой, как вдруг увидел Леню Онтипенко в костюме и галстуке, изрядно пьяного. На носу сверкали золотые очки.

– Меня Сашка Воробьев пригласил, – объяснил Онтипенко. – Он типа финансирует все это.

Вася тем временем продолжал:

– Разборки – это из-за героина или там кокса. А ганджа – позитивный наркотик, ты рисунок его когда-нибудь видел? – и он ткнул пальцем в зеленый листик на своей футболке. Это же цветик-семицветик, исполнитель желаний. Сказку в детстве читал?

Онтипенко вздрогнул и сказал Да, хотя спрашивали Антона.

– Ну вот, – сразу переключился на Онтипенко Вася. – Ганджа – она и есть цвет семи цветов. Как радуга, сечешь? Расклад такой: есть Бабилон и Зайон, а между ними – радуга, по которой надо пройти. И ганджа – это и есть Путь, въезжаешь?

– Бабилон и что? – переспросил Онтипенко.

– Зайон. Сион по-русски. Потому что на самом деле настоящие сионисты – это растаманы. Эфиопы – это подлинные евреи, еще Маркус Гарви доказал.

– А я думал, настоящие евреи – это русские, – пошутил Онтипенко, нервно поправляя очки.

– Точно, – откликнулся Вася. – Все русские – растаманы в душе. Знаешь, что слово «кореш» значит «корешок», то есть «корень»? «Человек-корень» – это же «рутман», въезжаешь?

– Нет, – честно сказал Онтипенко.

– Ну, – пояснил Вася, – есть такое понятие в растафарайстве – «рутс», корни. Верность своим корням, Эфиопии, Хайле Силассие, Богу Джа и тэ дэ. А Рутман – это человек корней. У Гребенщикова, небось, слышал: «Рутман, где твоя голова? Моя голова там, где Джа», или вот «Чтобы стоять, я должен держаться корней».

– Я думал, это почвенное, про корни, – сказал Леня. – А про кореша Альперович говорил: «кореш» – это Кир на иврите. То есть в Торе Кир называется «Кореш». А Кир был хороший царь – в смысле, евреям друг, кореш ихний. И потому в Одессе так и говорили, если человек хороший – значит, кореш.

– Ну, это то же самое. Кир же был персидский царь. А где Персия? Где сейчас Иран с Афганистаном. Афганка, я же тебе говорил? – повернулся он к Антону. – Все сходится.

Неожиданно для себя Антон подумал, что Вася прекрасно мог бы сыграть главную роль в пропагандистском фильм о вреде наркотиков, типа «Конопляного безумия». И под конец – титр «Минздрав предупреждает: употребление наркотиков может серьезно сказаться на ваших умственных способностях».

При этом Антон был во всем согласен с Васей: трава – в самом деле позитивный наркотик, психоделики – к которым как раз вырулил Вася, – в самом деле расширяют сознание («Это как ворота в другой мир, мужик. Ну это… Джим Моррисон… двери восприятия»), с жесткими наркотиками их можно путать только по невежеству или специально – чтобы дискредитировать марихуану, грибы и ЛСД. Да, все так, но слушать Селезня было невыносимо… может, потому, что Вася уже покурил, а Антон – нет.

Он увидел Никиту и Пашу, подошел к ним, сказал привет.

– Классная тусовка, – сказал Никита.

Антон давно понял: тусовки интересовали Никиту больше, чем вещества и музыка. Казалось, он слушает и курит только за компанию. Интересно, что он делает, когда остается один?

– Да, круто, – ответил Антон, – а журнал ты уже видел?

– Журнал – фуфло, – ответил Паша. – Пизженный дизайн и голимые тексты.

– А по-моему – ништяк, – сказал Никита. – Все пропрутся по полной.

– На тему пропереться, – спросил Антон, – ничего нет?

Паша и Никита переглянулись и хором сказали:

– Нет.

Это могло означать все что угодно – и что в самом деле ничего нет, и что попросту не хочется делиться, и что им уже хорошо.

– Сейчас ничего нет, – пояснил Паша, – но вчера мы закинулись ДМТ. Очень рекомендую – полный пиздец. Смерть и воскрешение в одном флаконе.

Подошел Вася с бутылкой «Seven Up» в руке.

– Знаете хохму? – сказал он. – Seven was Up, «Twenty Five» was Getting Down. Это мой каламбур, сам придумал. Типа «Севен Ап» выпит, «двадцать пятая» проглочена.

– Да я нормальной «двадцать пятой» сто лет не видел, – сказал Никита, а Алена пожала плечами:

– У Димы всегда есть.

– У Зубова? – спросил Онтипенко.

– А вы знакомы? – удивился Вася.

– Ну да, – замялся Онтипенко. – Он, кстати, здесь должен быть… он ведь вроде в этом журнале работает?

– Поди найди здесь кого, – сказал Никита.

От неожиданности Антон даже забыл про облом с травой. Онтипенко знал Диму, мог брать у него кислоту. Антон выполнил просьбу Сидора, нашел дилера! Впервые за время расследования у Антона вот-вот появятся не психоделические, а самые настоящие доказательства. Надо только спросить у Зубова, правда ли, что Онтипенко брал у него марку. Сам позвоню или Алену попрошу, подумал Антон.

Но Зубов уже не мог ответить на вопросы. Его тело увезли из тихого двора в районный морг, а душа отправилась туда, где деньги не имеют цены, и нет никакой нужды в наркотиках.

Что значит убить человека? Сделать существовавшее – несуществующим, живое – мертвым? Что значит окончательно разделить душу и тело? Какой силой надо обладать, чтобы сделать это, какой властью? Чувствуешь ли себя подобным Богу – или всего лишь Его орудием? Или – не задумываешься об этом?

Хрустальный шар под потолком родительской комнаты, боль и унижение школьных коридоров, мальчик должен быть сильным, быть настоящим мужчиной, сожми зубы, сдержи слезы, скажи себе: я их всех убью.

Что ты чувствуешь, когда убиваешь? Что ты чувствуешь, когда понимаешь – твоя власть сильнее любой другой? То, что не купишь за деньги, то, что дает тебе силу. Что ты чувствуешь, когда сбывается твое сокровенное желание?

Сколько раз я мечтал об этом, сколько раз представлял: энергия ударяет в меня, я вырастаю до неба, наделенный властью, безжалостный, неуязвимый, почти бессмертный. Мужчина должен быть сильным. Мужчина не должен прощать детских обид.

Да, папа, теперь я сильнее всех. Я с ними рассчитался, хотя они об этом даже не знают. Мне кажется, все те, кто унижал меня когда-то, кто смеялся надо мной, выкручивал руки, отрывал пуговицы, играл портфелем в футбол – все они лежат сегодня в районном морге, с дырой в груди, в окровавленной футболке.

Почему я убил Зубова? Почему ненависть моя была так сильна, что, усиленная обрядом билонго, превратилась в пулю, пробивающую грудь? Я не мог простить смерти Милы Аксаланц? Не мог простить своего детского унижения?

Мужчина должен быть сильным. Мужчина не должен прощать детских обид. Я не мог предать мальчика, который лежал, глядя на хрустальный шар под потолком родительской комнаты, глотал слезы, сжимал зубы, хотел быть сильным, обещал себе: я их всех убью.