Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 35

Когда-то я считал: денег должно быть много, думает Роман. Когда-то я был нищим мальчиком в стране, где не было богатых и бедных. Когда-то я был нахрапистым комсомольским боссом в стране, где состояния делались за месяц. Когда-то мне казалось – жизнь показывает мне новые возможности, как сутенер – длинноногих блядей на Тверской.

Я смотрю на этого парня. Он моложе меня лет на восемь. Драный рюкзак, тертые джинсы. Альперович в его возрасте выглядел примерно так же – и вряд ли мог предположить, что через десять лет у него будет свой бизнес, офис, машина, шофер. Но мы в двадцать лет жили в стране, где время остановилось, а этот Антон – в стране, где возможно все. Интересно, понимает ли он? Знает ли он, что его самые сокровенные желания могут исполниться? Готов ли он к этому?

Мы поднимаемся на лифте, я открываю дверь, кидаю плащ на вешалку, не снимая ботинок иду на кухню. Проходи, говорю я Антону.

Когда-то я считал: денег должно быть много. Мне казалось: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Квартира в сталинском доме, евроремонт, итальянская мебель, финская джакузи, японская техника. Огромное зеркало в спальне, уж не помню чьего производства.

Я любил смотреть, как Женя раздевается. Она была длинноногая, стройная, с красивой грудью. Модель, да и только. В первый раз, когда я оприходовал ее, подумал: с такой не стыдно появится на людях. Хороший товар, достойное соотношение цена/качество.

Я открываю холодильник. Там пусто, я разочарованно захлопываю дверцу. Большой немецкий холодильник. Лучшее, что можно было найти на рынке. У нас с матерью был старенький ЗИЛ – и в нем всегда что-то стояло: кастрюля с супом на завтра, два последних яйца, маленький кусочек сыра, которого должно было хватить на неделю.

Только у богатого человека может быть такой пустой холодильник, как у меня. И такая же квартира – пустая и холодная. Мебельный каталог. Выставка бытовой техники.

Отличная квартира, говорит Антон.

Это я для нас с Женькой купил, объясняю я. Но Женька ее не полюбила. Будто чувствовала – не жить ей здесь.

Когда мне было столько, сколько сейчас Антону, я не понимал, что такое прожить с женщиной четыре года. Я не был красавцем, но подружки у меня всегда были: может, потому что от освобожденного секретаря многое зависело. Даже когда у меня не было денег, я мог выбирать. Я старался их не баловать: отодрал разок-другой, – и до свидания. Может, я мстил за те времена, когда на школьной дискотеке мне так и не нашлось пары?

Я рассказываю Антону про Женьку. Говорю: мы вместе уже четыре года. В твоем возрасте, говорю я, еще не понимаешь, что такое прожить с женщиной четыре года. А мы вместе с девяностого года. Она редактором работала, а я компьютерами торговал и машины возил из Японии. Тогда все этим занимались, кроме тех, кто сразу понял: правильный выбор – нефть и алюминий. Я ей в первый же вечер кольцо подарил, на заказ сделанное, цветик-семицветик, ну, ты уже знаешь.

Я думал тогда: денег должно быть много. Золотая оправа, каратник по центру, четыре лепестка оторвано, три осталось. Дорогая вещь. Я верил: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Купить золотое кольцо, получить за него женщину. Длинные ноги, большая грудь, рыжие волосы. Как на рынке, как на Тверской. Хорошая вещь в хорошую цену.

Конечно, задним числом трудно назвать это удачной инвестицией. Женя умерла, да и кольцо куда-то пропало. Не могу найти. Вроде всегда на пальце было, а смотрю – нету. Может, в морге сняли, не знаю. Жалко. Хорошая вещь, дорогая.

Помню мальчишник перед свадьбой. Мы напились, Поручик требовал девок с Тверской, а Сидор вдруг встал и сказал: ходить по блядям перед свадьбой – не уважать ни себя, ни невесту. Я тогда очень смеялся. Конечно, я ее не уважал. Кто уважает товар, который покупаешь? Качество ценишь, конечно: длинные ноги, рыжие волосы, красивую грудь. Это как на собачей выставке, сказал я. Экстерьер. Вот и все, чем одна сука отличается от другой.

Я не уважал ее. И не любил, конечно. Глупо любить товар, за который платишь. Даже при хорошем соотношении цена/качество.

В кухонном шкафу я нашел бутылку водки. Российская водка с дурацким названием «Привет». Будешь? спросил я Антона. Он покачал головой. Как хочет. Я выпью и один, прямо из горлышка.

Теперь я знаю: денег не должно быть очень много. Литр водки в день – и нормально. Полгода такой жизни – и будет совсем все равно.

В ночь перед свадьбой мне захотелось чего-то особенного. Сутенер предложил взять двух сразу, и не просто двух девок, а маму и дочку. Я согласился и драл их всю ночь во все дыры. Бляди как бляди, такие же, как и другие. Лесби-шоу вот было смешное, деньги зря не пропали, хороший товар.

Я думаю часто: на деньги, что я трачу за день, мы с матерью жили бы год. Ну и что? Я все равно не могу перекинуть ни цента в то время – и трачу их здесь.

Я думал когда-то: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Оказалось, выбор не так уж велик. Одежда, еда, квартиры, машины, путешествия, водка и девки – собственно, все. Маме памятник на могилу. Скоро – памятник Женьке, когда-нибудь – мне.

Почему я женился? Наверное, мне показалось, что пора инвестировать, вложиться по-крупному. Что подружки на пару ночей слишком дешево стоят: не стоят совсем ничего. Хороший товар не бывает дешевым, и трахать блядей – как питаться фаст-фудом. Удобно и быстро, но слишком уж дешево. Трудно поверить, что это хороший товар.

А с Женькой деньги летели. Съездить за платьем в Милан, на уикэнд слетать в Вену, про бриллианты и золото я даже не говорю. В конце первого года супружеской жизни я подсчитал, сколько стоили мне удовольствия в спальне и выходы в свет, – и почувствовал к ней уваженье.

Я опять спрашиваю Антона: правда, водки не хочешь? Качает головой, спрашивает: А вы часто ругались?

Последний год – да. Сейчас кажется – из-за пустяков. Я не знаю, что ей было надо. Уверен, я был хорошим мужем: не изменял, денег не жалел, не ревновал попусту. Но мне было плохо, чудовищно плохо. Мне казалось, она ускользает. Утекает сквозь пальцы. Я не чувствовал ее больше. Может, даже сейчас, когда умерла, стало легче. Вот фотографии, вещи, кассеты. Можно смотреть, можно трогать, можно чувствовать запах, с каждым днем, правда, меньше и меньше. А тогда мне казалось, что я обнимаю фата-моргану. Что меня обманули.

Я верил: денег должно быть много, чем больше – тем лучше. Оказалось – без разницы. Есть такое, что нельзя получить – ни за деньги, ни просто так.

Да, я знаю, говорит Антон, есть вещи, которые нельзя купить. Которым деньги только мешают.

Я смотрю на него, я смеюсь. Ты не понял, я объясняю, деньги здесь не мешают. И не помогают. Деньги здесь ни при чем. Ее просто нельзя было заполучить, понимаешь? Никому и никак, ни бесплатно, ни по любви, ни за деньги.

Последние сутки мы даже не говорили. Не сказали друг другу ни слова, как чужие.

А мне казалось, говорит Антон, вы разговаривали с ней, совсем незадолго до смерти, там, на галерее, на даче. Кто-то сказал: «Женька, ты же знаешь, я люблю только тебя».

Я смотрю на него, я смеюсь. Вот ведь блядь, говорю я, экая новость! Ты думаешь, я не знал, что у нее был любовник? Раньше Женька была мне верна, а потом изменила, где-то полгода назад. Я что, мальчик? Я что, не заметил: моя баба гуляет налево? И я знаю: он был там, у Сидора, он и убил. Ни у кого другого она б не взяла этой дряни. Я не знаю – зачем, почему, но чувствую: он и убил.

Кто это – он?

Я даже перестаю смеяться, я смотрю на Антона в изумлении: Если б я знал – заказал бы давно.

Даже если это кто-то из своих? спрашивает Антон и тогда я ору, как не орал уже много лет. Я стою посреди кухни с недопитой бутылкой в руке и ору: У меня нет своих! Они все мне чужие! И сейчас чужие, и в школе были чужиеОни ж презирали меня! Я же был нищий! Я же выслуживался! Я был комсоргом! Мне характеристика была нужна для института! Я же первый деньги начал зарабатывать! Мне же больше всех надо было! А сейчас – мне уже достаточно, я уже остановился! А им все завидно! Да любой из них убил бы Женьку, лишь бы мне насолить! У меня нет своих, понял?