Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Мортон Генри Воллам - Страница 24

Там стоят трое полицейских и внимательно вглядываются в непрерывный поток рабочих, покидающих верфи. Время от времени они кого-то останавливают и отводят в тесный офис возле ворот. Там еще один полицейский подвергает проштрафившегося тщательному обыску — очевидно, чтобы тот не смог вынести боевой корабль с собой на ланч.

На ближайший час на Девонпортской верфи воцарилась гробовая тишина, и в этом безмолвии в док проскользнул длинный серый эсминец. Возможно, у него возникли какие-то проблемы в машинном отделении или неполадки с боевыми орудиями… или, может, повредилась обшивка, или просто бедняга растянул лодыжку во время морского плавания.

И вот корабль явился в док в полной уверенности, что доктор Девонпорт померит ему давление, посчитает пульс и успокоит:

— Все в порядке, дружочек, мы скоро тебя поставим на ноги!

Девонпорт является одновременно и доктором, и нянькой, и матерью для всего английского флота — в первую очередь любящей матерью. И трудам Девонпортской верфи (как и любой хорошей матери) не видно ни конца ни края. Круглый год ее огромные стальные сыновья возвращаются домой — отдохнуть, подлечиться. И каждый год новое потомство рождается в Девонпорте и покидает его, чтобы разбрестись по всем уголкам света.

Глава четвертая

Край земли по-корнуолльски

В Корнуолле есть нечто странное. Вы ощущаете это сразу же, как только минуете переправу Тор-Ферри.

Первое, что я увидел, — коротко остриженная девушка гнала корову с кривым рогом. Я тут же понял, что попал в Волшебную страну! Затем на глаза мне попалась деревенька, пытавшаяся вскарабкаться на холм. Один беленый домик достиг вершины, остальные застряли на полпути, да так там и остались: стоят в окружении своих садиков и удивленно таращатся на мир поверх колпаков дымовых труб. В этих очаровательных заросших садиках я обнаружил популяцию самых древних стариков, какие мне только встречались, — похоже, они обрели смысл жизни у бобовых грядок.

Когда я попросил воды, чтобы залить в радиатор, то женщина вынесла мне ее в кувшине! И речь у нее была такая же протяжная и напевная, какая обычно бывает у жителей Уэльса. Подобно валлийцам, эти люди говорят с той характерной кельтской плавностью, которая обволакивает и усыпляет бдительность — так что травящий байки корнуоллец выглядит куда более убедительным, чем говорящий правду сакс.

А чего стоят корнуолльские имена! Вы только загляните в карту, как это сделал я. Святых здесь — что белых маргариток в поле. Создается впечатление, будто это самая безгрешная страна на земле. Вот краткий перечень географических названий: Сент-Остелл, Сент-Энтони, Сент-Мьюэс и Сент-Ивз; Сент-Агнес, Сент-Неот, Сент-Пиннок и Сент-Меллион; Сент-Джерманс, Сент-Бреок, Сент-Эвал и Сент-Колем — будто колокольный перезвон разливается над лугом. И что за странные святые! Корнуолл был обращен в христианство кельтской церковью, а Англия — римлянами. Так что имена, сохранившиеся на карте Корнуолла, принадлежат святым из числа ирландцев и валлийцев, тем самым, что бережно хранили имя Христа у себя в горах — в то время как Англия усилиями возвратившихся легионов превратилась в поле боя, где воевали и люди, и боги.

Проезжая мимо поля, я увидел женщин, копавших картошку: юбки подоткнуты, рядом с каждой маленький деревянный бочонок, куда кидают клубни. Такую картинку запросто можно наблюдать в Бретани.

Дорога взбегала на холм, и с самой вершины я бросил взгляд на устье реки. Приливная волна плескалась прямо среди деревьев! Удивительное зрелище — деревья, подступающие к самой кромке воды. Там же были разбросаны маленькие белые домики. Выглядели они робкими и застенчивыми, словно пугливые феи, которые неожиданно вышли на опушку леса. И все вокруг, даже сама местность, свидетельствовало о том, как быстро жизнь возвращается к старому укладу. Рыба, в сетях, фрукты на деревьях — все, как в далеком золотом веке. Хотелось бы знать, насколько счастливы люди в таком месте? Наверное, здорово наблюдать, как прилив подступает и просачивается сквозь живую изгородь из роз. Мне кажется, человек, раз увидевший такое, вряд ли прельстится блестящей перспективой жить в Лондоне и еженедельно зарабатывать сорок два шиллинга в скучном офисе.

Честно говоря, я понятия не имел, куда мне ехать в Корнуолле. Все дороги были одинаково хороши. Я снова обратился к карте, и одно название сразу же привлекло мое внимание. Не думаю, что во всей Англии можно найти более красивое имя. Однако здравый смысл подсказывал: влюбиться в имя — все равно что влюбиться в голос по телефону. Есть риск сильно разочароваться при очной встрече. Может, отказаться и не рисковать? Нет, невозможно противиться соблазну… Я дважды прошептал заветное название, затем решительно свернул на нужную дорогу, которая, если верить карте, вела в Сент-Энтони-ин-Роузленд! [22]

И вот я пишу в крошечной спаленке домика в той самой деревушке с названием Сент-Энтони-ин-Роузленд. Соломенная крыша нависает так низко, что изнутри кажется, будто верхняя оконная рама снабжена неровной бахромой, на манер грубой щетинистой бороды. Выглянув в окошко, я могу рассмотреть группу деревьев и зеленое куполообразное поле; за ним простирается пустое безбрежное небо. Это означает, что внизу плещется такое же безбрежное море. Отсюда мне его не видно, но я могу слышать мерный шум волн, накатывающихся на скалистый берег. Этот шелестящий шум да пение птиц — единственные звуки в Сент-Энтони-ин-Роузленд.

Я уже говорил, что приехал сюда исключительно из-за понравившегося названия. При этом был готов к самому худшему: что очаровавшее меня имя окажется обманкой, за которой прячется, скажем, грязная шахта или унылая улочка с однообразными магазинами. Возле Трегони я свернул с центрального шоссе и углубился в лабиринт проселочных дорог и тропинок, порой таких узких, что машина на ходу задевала дверцами живые изгороди, которые плотной стеной стояли вдоль обочины. Зеленые ветки растений, казалось, хватали меня за руки и нашептывали: «Остановись, не езди дальше! Безумец, который надеется, что Сент-Энтони-ин-Роузленд оправдает свое сладостное название, рискует сильно разочароваться».

Однако я не послушался и продолжил путь. В конце концов я подъехал к улочке, которая выглядела темным туннелем, — это был самый странный туннель из всех, какие я видел. По бокам дорожки сплошной стеной рос кустарник; ветви соединялись поверху, образовывая живую арку. Плавно понижаясь, дорога уходила в глубь зеленого полумрака — все дальше и глубже, а затем круто забирала вверх и влево. Я уже наблюдал такой фокус в корнуолльских деревушках: там тоже тропинки резко изгибаются и совершенно неожиданно приводят на высокий утес, откуда открывается потрясающий вид на море (оно, оказывается, совсем рядом, бьется о каменистый берег) и вырастающую за морем череду холмов с аккуратно возделанными полями. Итак, я миновал неожиданный поворот и очутился в Сент-Энтони-ин-Роузленд.

А теперь, мой читатель, вспомните: случалось ли с вами такое, чтобы самые смелые надежды не обманулись; чтобы ваша мечта сбылась — вы получили то, о чем грезили, и объект ваших вожделении в полной мере оправдал ожидания? Если вам знакомо подобное счастье, то вы сможете понять, что я пережил, увидев Сент-Энтони.

Два десятка крошечных беленых домиков прятались за высокими цветущими изгородями. Во многих садиках торчали пресловутые корнуолльские ивы — деревья, которые вырастают на двенадцать футов в высоту и выбрасывают пучки листьев, по виду напоминающие зеленые штыки. В поле зрения не было ни почты, ни гостиницы, а ближайший магазин, как выяснилось позже, находился пятью милями дальше, в поселке под названием Герранс. Маленький Сент-Энтони-ин-Роузленд, казалось, навечно затерялся среди здешних холмов, но выглядел при этом абсолютно счастливым и довольным — так старая кошка, которую все оставили в покое, дремлет на солнышке и видит сладкие сны.