Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Мортон Генри Воллам - Страница 13

Да, говорил один, дела в саду поправились бы, если б выдалась солнечная неделька. Эх, если бы…

Дзинь! Лопата чиркнула о подвернувшийся камень.

Речная вода серебрилась в налетевшем порыве ветра, золото на небе загустело и потускнело; над ним начал проступать серый перламутр — не столько наступление темноты, сколько рождение нового, неземного света…

В сельской местности на закате всегда наступает такой миг, когда кажется, будто весь окружающий мир замер в вечерней молитве. Я всякий раз удивляюсь, почему другие люди не чувствуют того же — ведут себя, как последние несмышленыши: что-то обсуждают, бредут куда-то с лопатами на плече, — вместо того чтобы все бросить и упасть на колени прямо в траву. Ведь в эти краткие мгновения благословенного затишья — перед тем, как зажгутся первые звезды на небе — вся вселенная ждет Божественного откровения. Так и чудится, будто облака вот-вот разойдутся, тьма рассеется, и человеку откроется его судьба…

Тем временем ночь окончательно утвердилась в своих правах, в окнах начали зажигаться огоньки. На дороге прозвучали чьи-то шаги, кто-то громко рассмеялся… и все, очарование момента исчезло, испарилось… И моя мечта так и осталась нереализованной.

Если вы хотите увидеть средь бела дня привидение, вам непременно надо посетить развалины аббатства Бьюли. Вряд ли найдется другое такое место на Земле. Причем, что характерно, это не какие-то зловещие, завывающие и гремящие цепями призраки, которых изображают в фильмах ужасов. Нет, скорее всего, это будет вполне себе безобидный послушник, направляющийся к бывшей прачечной с корзиной белья. Или же медленно бредущий по направлению к кухне с блюдом лущеного гороха. Присмотритесь: вот он приостановился, чтобы украдкой полакомиться па-рой-тройкой горошин… или вытряхнуть камешек из своего башмака. Это мирное место, в котором обитают милые и добрые привидения.

За прошедшие века среди мягкой травы поднялись высокие стволы деревьев; развалины монастырских зданий сплошь заросли мелкими голубенькими цветочками; а стены бывшего капитула облюбовала целая колония первоцвета. В послеобеденные часы, когда косые лучи солнца падают на серые каменные стены, в воздухе разливается ленивая истома — кажется, будто он загустел от несмолкаемого жужжания пчел. Пожалуй, самым мистическим местом является поляна, где некогда стояла главная церковь аббатства. Генрих VIII милостиво разрешил монахам остаться в своих жилищах, но повелел, чтобы от церкви и камня на камне не осталось. Естественно, приказ его выполнили — церковь разрушили до основания, однако фундамент остался, сохранив очертания древнего храма. Глядя на него, вы инстинктивно снимаете шляпу, ибо чувствуете: это святое место. Здесь, посреди заросшей травой поляны, четко вырисовывается гигантский крест, поперечная перекладина которого проходит на месте бывших трансептов. Узкая протоптанная дорожка, похожая на козью тропу (если только козьи тропы бывают идеально прямыми), ведет к центру того, что некогда служило главным нефом. Раньше здесь стоял главный алтарь королевского Бьюли, курившийся голубым фимиамом.

Вот такой получился диковинный храм: небо ему служит куполом, дрозд в зарослях тисового дерева исполняет роль хора, а ночная роса участвует в обряде освящения.

Местные жители верят, что это место облюбовали себе привидения, и избегают надолго оставаться на руинах древней церкви. Хотя вообще-то уцелевшие здания активно используются в общественной жизни прихода: так, например, Домус [13]служит для проведения многочисленных выставок и праздничных мероприятий; а бывшая монастырская трапезная превращена в приходскую церковь. Поговаривают, будто нынешний викарий, который уже свыше тридцати лет добросовестно и со всей душой заботится о Бьюли, находится в прекрасных отношениях с призраками бывших монахов-цистерцианцев, но это, скорее всего, просто слухи.

Единственный человек, кто знает все наверняка, это мисс Эйми Чешир, молодая женщина, живущая в полном одиночестве на развалинах бывшего аббатства. Она занимает большое помещение на месте бывшей монастырской спальни. Это фрагмент каменного здания, и внизу, в единственной комнате, довольно холодно и темно, но зато наверху, под дубовыми балками, получилась вполне уютная спаленка для мисс Чешир. Ей пришлось, конечно, провести себе электричество, иначе жить там было бы уж слишком неуютно. Представляете, каково это — коротать вечера при свете свечи в таком уединенном месте? Слабенький огонек не разгоняет тьмы и лишь порождает зловещие качающиеся тени на стенах комнаты. На ночь аббатство запирается, и мисс Чешир оказывается полностью отрезанной от внешнего мира — с тем же успехом она могла бы находиться где-нибудь в сердце пустыни. А что за вид открывается из ее узких, глубоко утопленных окошек! Отшлифованные временем камни ярко блестят в лунном свете, через всю поляну протянулись темные тени от старых могучих тисов, там и сям вздымаются полуразрушенные закругленные арки, трава и желтофиоль, растущие поверх монастырских стен, придают им странный взъерошенный вид. Мисс Эйми остается один на один с прошедшими столетиями. Семьсот лет… Из них триста тридцать пять лет — с 1204 по 1539 год — на месте нынешних развалин кипела активная жизнь. Увы, царили здесь не тихие молитвы, но буйство и порок, ибо, как я уже говорил, аббатство охотно принимало под свою крышу всевозможных грешников (за исключением, конечно, еретиков и святотатцев).

— И вам никогда не страшно здесь одной? — спросил я мисс Чешир.

— Нет, — улыбнулась она. — Сейчас уже нет. Два года назад, когда я только решила переехать сюда, мои друзья буквально умоляли меня пригласить кого-нибудь, чтобы провести в компании хотя бы первую ночь. Но я не послушалась их совета. Я твердо знала: если струшу в первую ночь, то так и буду дрожать всю первую неделю, затем вторую… а потом придется сдаться.

Мы сидели в просторной монастырской комнате, за маленькими окошками со свинцовым переплетом ярко светило солнышко. Ручная малиновка, распушивши свой хвостик, уселась на край ширмы.

— Не каждая женщина осмелилась бы жить одна в таком месте. Вам ведь достаточно чуть-чуть раскиснуть, чтобы начать воображать себе всякое.

— Здесь и в самом деле происходят странные вещи, — пожала плечами мисс Чешир, — но тут уж ничего не поделаешь. Я в таких случаях просто отворачиваюсь к стенке и стараюсь поскорее заснуть.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, например, по ночам я часто слышу шаги или такой звук, будто кто-то поворачивает ключ в замочной скважине. Видите ли, раньше здесь спали монахи, и обычно кто-нибудь еще затемно приходил будить их на заутреню. Некоторые люди, находясь в этих кельях, слышали хоровое пение. Это происходит не слишком часто — иногда ночью, иногда днем — и чаще всего с людьми, которые разбираются в подобных вопросах… ну, вы понимаете, что я имею в виду. Что касается меня, то я не слишком интересуюсь такими явлениями, потому что считаю это неправильным. К тому же я знаю многих людей, которые потеряли здоровье на занятиях всякими спиритуалистическими штучками.

— А вам… простите, конечно, мой вопрос… вам все это не мнится?

— Нет. Я не из тех людей, которым что-то кажется. Будь у меня склонность воображать себе всякие страсти, то, живя в подобном месте, я бы постоянно что-то видела (или думала, что вижу), и тут уж прости-прощай душевный покой. Поющих монахов слышали двое моих друзей, которые, между прочим, ни во что такое не верят и пришли специально, чтобы опровергнуть все слухи. Все случилось внезапно, когда мы сидели в этой самой комнате после ужина. Я их ни о чем не предупреждала, чтобы посмотреть, кто услышит призраков первым… да и услышит ли вообще. Так вот, они оба слышали пение.

Малиновка перепорхнула через всю комнату и уселась неподалеку от меня. Я почувствовал приступ легкой нервозности: было что-то зловещее в том, как эта женщина сидела в залитой солнцем комнате и преспокойно рассуждала о потустороннем мире.