Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам - Страница 44

Это место изобиловало старинной роскошью и великолепием. Помню, однажды я пришел туда, чтобы встретиться с другом, который вот уже несколько лет жил в Париже и самым неожиданным образом приехал в Лондон. Меня провели в его спальню, которая, к моему изумлению, оказалась роскошными апартаментами с расписным потолком и гобеленами. Посреди всего этого великолепия возвышалась огромная четырехспальная кровать, на которой возлежал мой друг. Рядом, на маленьком столике, стояла бутылка шампанского. Вполне возможно, в каком-нибудь современном лондонском отеле и вам доведется отыскать, при схожих обстоятельствах, своего друга, но эта сцена, я уверен, не задержится у вас в памяти, более того, не покажется вам сколько-нибудь интересной. А в «Аделфи», неразрывно связанном с эпохой индивидуализма, пропитанном его духом, современные люди выглядели воспринимались как актеры — эксцентричные, романтические или комические.

Прогуливаясь по Стрэнду, я вдруг подумал, что уже несколько лет не заходил в Сомерсет-хаус. Хотя каждый день мимо этого здания проходят тысячи людей, оно принадлежит к тем местам, которые посещают либо исключительно по делу, либо из-за любви к архитектуре. Помимо прочего, оно является штаб-квартирой Управления налоговых сборов — не того отдела, который рассылает налогоплательщикам темно-желтые бланки резкого содержания, а несравнимо более высокой инстанции, пользующейся пишущими машинками, поэтому большинство предпочитает обходить это здание стороной.

Сомерсет-хаус может похвастаться весьма бурным прошлом, к которому в значительной степени причастны женщины. Впрочем, теперь ему приходится расплачиваться за прошлое своим уныло-статистическим настоящим. Это огромное здание палладианского стиля было построено во второй половине восемнадцатого века на том месте, где лорд-протектор Сомерсет не успел достроить свой величественный особняк, поскольку в 1552 году был казнен. Сомерсету грезился дворец, способный соперничать с Уайтхоллом и Хэмптон-Кортом. В качестве архитектора лорд пригласил Иоанна Падуанского, архитектора Генриха VIII, который построил Лонглит в Уилтшире и ворота Кайес-колледжа в Кембридже. Чтобы добыть необходимый для строительства дворца камень, Сомерсет приказал снести некоторое количество лондонских зданий, в том числе и часовню на кладбище собора Святого Павла. Лондон ему этого не простил.

Когда Сомерсета обезглавили, недостроенный дворец перешел во владение короны; впоследствии его судьба оказалась тесно связанной с судьбами королев Англии. Первой поселившейся в нем женщиной стала принцесса Елизавета, которая переехала во дворец незадолго до собственной коронации. Позднее вошло в обычай передавать этот дворец в качестве приданого за королевой либо вдовствующей королевой. Анна Датская, жена Якова I, принимала участие в маскарадах, Генриетта Мария во времена Карла I держала здесь свой католический двор, а Екатерина Браганца пыталась найти покой, устав от беспутств, которым предавался в Уайтхолле Карл II. В этом дворце ничто не выбрасывалось — и ничто не восстанавливалось. Его история есть история нарастающего упадка. В правление Георга III этот дворец сочли настолько старомодным и неудобным, что решили его снести и обеспечить королеву Шарлотту другим жильем. Королева получила очаровательный дом из красного кирпича, обитель королевы Анны, которая находилась в Сент-Джеймском парке и впоследствии превратилась в Букингемский дворец.

Когда во второй половине восемнадцатого века старый дворец Сомерсета начали сносить, изумленным взглядам собравшихся открылось невероятное количество всевозможного хлама. Оказалось, что дворец был настоящим музеем сломанной мебели, превратившихся в лохмотья шелковых занавесей, протертых гобеленов, обтрепанного бархата и парчи. В это невозможно поверить, однако на чердаках и в кладовых отыскалась мебель эпохи правления Эдуарда IV, в течение трех столетий покрывавшаяся гнилью и плесенью.

Нынешний Сомерсет-хаус выигрышнее всего смотрится со стороны Темзы. Теперь, когда больше нет Аделфи, он является самой приметной достопримечательностью между Вестминстерским аббатством и собором Святого Павла. Когда его строили, набережной Темзы еще не существовало, так что река омывала фасад здания. Массивные ворота, подземная сцепка для трамвайных маршрутов северного и южного Лондона, изначально представляли собой береговой заслон. Вход со стороны Стрэнда, который намного изысканнее, чем мы себе представляем, проезжая мимо на омнибусе, ведет в чудесный внутренний дворик, вокруг которого возвышаются величественные резиденции Управления налоговых сборов, Канцелярии дел о наследстве и Департамента генерального регистратора.

Когда я размышлял о том, с кем именно мне следует повидаться (в Сомерсет-хаусе неодобрительно относятся к праздно слоняющейся публике), мне вдруг пришло в голову, что я бы, наверное, приобрел копию собственного свидетельства о рождении. Меня провели в приемную Зала изысканий, где я увидел столы с бланками, помеченными цветными полосами: красная полоса означала рождение, зеленая — брак, черная — смерть. Помещение заполняли люди, выказывавшие, в отличие от меня, практический интерес к этим важнейшим моментам человеческой жизни.

Заполнив красный бланк и положив его на стойку, я оплатил «взнос за поиск» и прошел в Зал изысканий. Там помещались толстенные, переплетенные в жесть фолианты, куда были занесены все рождения, браки и смерти, имевшие место в Англии и Уэльсе с 1837 года.

Себя я нашел сразу же — в квартальной книге соответствующего года, столь знакомое имя под датой моего рождения. Я обнаружил, что являюсь единственным Генри Мортоном, родившимся в тот квартал во всей Англии и всем Уэльсе. У меня нашелся однофамилец, но его нарекли Гарри. Еще в том квартале появились на свет три Альфреда, два Джеймса, четыре Анны, три Эдит и три Мэри — все урожденные Мортоны.

Пока служащий выписывал мне свидетельство о рождении, я наблюдал за другими посетителями, которые усердно искали даты рождений, браков и смертей. Некоторые из них, очевидно, были частными детективами — впрочем, может быть, это мне только показалось. Наверняка там были и стряпчие, кто-то пытался найти состояние или доказать законность своего рождения, многие добивались подтверждения права на получение пенсии по возрасту. В этом зале столько пожилых людей, не способных отыскать свои свидетельства о рождении, что по распоряжению начальника службы регистрации актов гражданского состояния тома соответствующих годов собраны в одном месте. И шестидесятилетние мужчины и женщины сидят и переворачивают страницы в поисках официального уведомления о появлении на свет.

Если ранним утром отправиться в Ковент-Гарден, по пути обязательно увидишь одно из самых крупных скоплений транспорта в Лондоне. Солнечным весенним утром, когда лучи светила падают на ряды выставленных на продажу белых и желтых нарциссов, вид кажется восхитительным, а на протяжении дня, когда торговля на рынке набирает обороты и тысячи повозок, грузовиков, фургонов и ручных тележек выбираются из толчеи и развозят фрукты, цветы и овощи по всему Лондону, непрестанно изумляешься тому порядку, в который благодаря многолетнему опыту превращается рыночный хаос.

Думаю, посещение рынка Ковент-Гарден — самый доступный способ познакомиться с Лондоном Хогарта. Представьте себе, что толпы добродушных, охрипших от постоянного крика торговцев, которые собираются здесь каждое утро, одеты в костюмы восемнадцатого столетия, — и вы сразу же окажетесь в той эпохе. Посещая Ковент-Гарден, я часто вижу лица, достойные кисти Хогарта.

Вдобавок этот рынок — наилучший пример жизнеспособности рынков как таковых. Каждый, кто видит огромную толпу людей и массу транспортных средств, сосредоточенных на столь малой площади, должно быть, задается вопросом, откуда возникла традиция устраивать такую давку и почему она продолжает существовать. Все началось очень просто — проще не бывает. Когда во времена Карла I в этой части Лондона принялись строить дома, садовники из близлежащих деревень стали размещать здесь свои палатки и продавать обитателям новых домов капусту, редиску и салат. Чем люднее становился район, тем обширнее делался рынок. В итоге капустные ряды вытеснили местных жителей, и каждый день здесь можно увидеть горы фруктов и овощей и ворохи цветов, доставляемых в том числе и из самых отдаленных уголков мира.