Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам - Страница 13

Разительным контрастом сравнительно мало пострадавшему зданию служил расположенный напротив маленький садик, принадлежавший той же гильдии. Бомбардировки его не пощадили. Впрочем, вскоре после пожара сторож (или кто-то другой, не менее заботливый) навел здесь порядок и посадил цветы. Так в саду появились гладиолусы, алтеи и георгины. Там рос и довольно высокий платан, в тени которого среди цветов завтракали служащие. На воротах сада красовалась наградная доска Общества лондонских садов, на которой значилось: «За превращение в сад района Сити, пострадавшего во время бомбежек. 8 ноября 1948 года».

Продолжая свою прогулку, я подумал, что, по сути, история Лондона есть история упорной борьбы кирпичей и строительного раствора против травы, цветов и деревьев. На эту тему сложен один замечательный стишок:

Со времен королевы Елизаветы разраставшийся Лондон все более жадно поглощал сельские окрестности. Сегодня мы стали очевидцами обратного процесса, в ходе которого трава, цветы и деревья появляются вновь — в самых старых и плотно застроенных районах Сити. Многих поражает скорость, с которой растительность покрывает места, пострадавшие от бомбардировок. Откуда берутся эти цветы? — задают они вопрос. Понятно, что ветер повсюду разносит семена растений, но ведь в этой каменной пустыне невозможно найти место, где семена сумели бы прорасти и дать всходы.

После Большого пожара 1666 года, в пламени которого погибла значительная часть Сити, главным захватчиком, покрывшим опустошенные районы, оказалась лондонская фиалка — Sisymbrium irio. Ныне этот цветок стал настолько редким, что его вряд ли можно отыскать даже в разрушенных бомбардировками районах. В своей замечательной книге «Естественная история Лондона» Р. С. Р. Фиттер пишет, что лондонскую фиалку постепенно вытесняет кипрей. Это растение несколько лет назад было замечено на Стрэнде. Тогда еще пустовало место, где стоит теперь Буш-хаус. Сегодня кипрей можно найти практически во всех городских районах, пострадавших от бомбардировок. Мистер Фиттер сообщает, что в 1869 году кипрей полагали редким растением, которое можно встретить главным образом на песчаных берегах и в лесу. Во всем Миддлсексе оно росло только в восьми местах, среди которых были лес Кенвуд и Паддингтонское кладбище. Выходит, впоследствии кипрей завоевал все пустующие земли центрального Лондона? Мистер Фиттер указывает, что кипрей любит свет и потому активно заполняет пустыри; также кипрей предпочитает почву, которая подверглась тепловому удару, а «одно молодое растение способно произвести восемь тысяч семян за сезон, причем для распространения семян достаточно малейшего ветерка». Поэтому нет ничего удивительного в том, что, изучая флору подвергшихся бомбардировкам районов Лондона, директор Королевского ботанического сада доктор Солсбери обнаружил кипрей на девяноста девяти процентах территории этих районов. Кроме того, именно на листьях кипрея плодятся гигантские бражники, оккупировавшие центр Лондона.

Необычным обитателем почти половины разрушенных районов является оксфордский крестовник, настоящая родина которого — Сицилия, где он буйно растет среди вулканического пепла. Первое сообщение о нем, сделанное в Оксфорде, датируется 1794 годом. Судя по всему, он распространился именно из ботанических садов и в 1867 году появился в Лондоне. Возможно, впрочем, что тогда его просто впервые заметили. Теперь он встречается почти в каждом втором из разрушенных кварталов Сити.

Другой захватчик, который, как выражается мистер Фиттер, «окреп благодаря бомбардировкам», — канадский мелколепестник, о появлении которого в Лондоне впервые было упомянуто в 1690 году. В 1862 году он разросся на месте выставки в Южном Кенсингтоне, а уже пятнадцать лет спустя захватывал пустыри и карабкался на железнодорожные насыпи. Он настолько плодовит, что со временем нас, вероятно, ожидает настоящая эпидемия этого растения.

С каждым годом увеличивается как количество, так и разнообразие видов растений, которые появляются на развалинах. Считается, что большинство из них дикорастущие, других приносят птицы, а некоторых и люди. Говорят, что томаты и фиговые деревца обязаны своим появлением конторским служащим, перекусывавшим на развалинах и не трудившимся убирать за собой. Но кто занес сюда эти ужасные паслены?

Забравшись на стену в районе Олдермэнбери, я сорвал несколько цветков, названия которых были мне неизвестны. Мне захотелось засушить их прямо в блокноте. Спускаясь, я вдруг увидел над собой человеческое лицо и типичную усмешку кокни. Это оказался почтальон, который с пустой сумкой на плече направлялся в сторону церкви Сент-Мартин-ле-Гранд.

— Замечательно, не правда ли? — произнес он, вынимая трубку изо рта и указывая ею на руины.

— К вам приходят письма с этими адресами? — уточнил я, махнув рукой в сторону заросших травой подвалов.

— Каждый божий день, — ответил он. — Со всего света.

Уж не знаю, откуда взялась легенда о сдержанности англичан, но в наши дни она не соответствует действительности. Стоит молодому лондонцу завести разговор, как его уже не остановить. Этот почтальон насмотрелся на бомбардировки и рвался поведать мне все, что ему было известно. МППО (мероприятия по пассивной противовоздушной обороне) и АССС (аэронавигационная служба стационарных средств связи), нехватка воды, долгие вечера в бомбоубежище… Затем мы перешли к ботанике.

Оказалось, что почтальон, как и многие его друзья, был садовником-любителем. Во время войны они возделывали небольшие садики.

— Вам наверняка ведомо, откуда здесь взялись все эти растения и цветы? — спросил я.

Он легонько ткнул меня локтем в грудь, скорчил гримасу и подмигнул.

— Только между нами, ладно? За все говорить не буду, а вот про некоторые скажу. Мы с ребятами частенько покупали в «Вулвортс» пакетики семян. Бросали, значит, эти семена за ограду и ждали, когда они прорастут. Забавно было потом читать в газетах, что это, мол, птицы постарались! Птицы, вот умора! Уж мы с ребятами повеселились от души… Ну, бывайте…

И, повесив на плечо сумку, он удалился в направлении Главпочтамта.

Через заросли сорняков я двинулся к Мургейту, размышляя о том, что всякий, кто любит Лондон, несомненно оплакивает потери, понесенные столицей во время войны. Конечно же, эти потери могли быть гораздо более тяжкими. Кто смел надеяться в самый разгар битвы за Англию, что главные достопримечательности Лондона не понесут никакого ущерба или же получат лишь незначительные повреждения? Вестминстерское аббатство, здание парламента, Букингемский дворец, Пиккадилли, Трафальгарская площадь, Национальная галерея, Британский музей, собор Святого Павла, Английский банк, дом лорда-мэра, Королевская биржа, Тауэр, Саутуоркский собор, музеи Южного Кенсингтона, галерея Тейт и все мосты — ничто из перечисленного не понесло существенного урона, хотя и находилось на волосок от гибели.

И сегодня, наблюдая эти достопримечательности в их привычном виде, многие приезжие несколько раздраженно спрашивают: «А где же можно увидеть следы бомбардировок?»

Воскресенье в Лондоне…

Вест-Энд по-пуритански скромен и молчалив. Бонд-стрит пустынна, словно сельская улочка. Несчастные иностранцы, крадучись, ходят по улицам или прячутся в отелях. Все они крайне сожалеют, что находятся не в Париже. Но стоит сесть в омнибус, который следует в Олдгейт, — и вы попадете в другой, более колоритный Лондон. В этом городе праведную жизнь ведут по субботам, а по воскресеньям веселятся.

Неподалеку от Хаундсдитч на углу улицы собрались мужчины, около тридцати человек, в основном евреи. Они стоят маленькими группками, перешептываются друг с другом и в целом ведут себя чрезвычайно тихо. Они вовсе не станут возражать, если и вы присоединитесь к их группе, — напротив, будут только рады. Чуть позже становится ясно, что эти люди кучкуются вокруг неприметных типов, чьи пальцы буквально усыпаны перстнями с драгоценными каменьями.