Пятёрка отважных - Осипенко Александр Харитонович - Страница 23

Антонина Павловна, может быть, догадалась, что мешает детям, а может, думала подслушать, о чём будут говорить Густя с Максимкой.

— Я пойду заварю чай, а вы посидите, поговорите, давно же не виделись, — сказала она и пошла.

Как только мачеха вышла из комнаты, Густя на цыпочках подбежала к двери, прислушалась. Нет, мачеха не стала подслушивать, о чём они будут говорить с Максимкой. Было слышно, как она гремит на кухне посудой.

— Ну? — сказала Густя.

Максимка так и затараторил, рассказывая, как они собрались принимать присягу, как он, Максимка, потребовал, чтобы присягу приняла и Густя, как решили поручить Густе важное задание — раздобыть питание для приёмника.

— А как только мы раздобудем его, — сказал в заключение Максимка, — то сразу же примем присягу и спрячемся в подземелье. Где только найти эти проклятые батарейки?

Густя на минуту задумалась.

— Кажется, я знаю, где найти, — сказала она. — Во дворе банка стоят машины. Папа говорил, что это штабная радиостанция. А если радиостанция, так в ней должны быть батарейки. Ты как считаешь?..

— Так-то оно, конечно, так, но, наверно же, радиостанция сильно охраняется?..

— Ну и что? — возразила Густя. — Важно выяснить, есть ли там батарейки.

— Ты предлагаешь сначала провести разведку? — спросил Максимка. — А что, и правда!..

— Тогда нечего сидеть. Пошли, — и Густя потянула его к окну, что выходило на огород. — Через дверь нельзя — там мачеха.

Через окно они вылезли на крышу сарая, оттуда по лестнице спустились в огород и побежали к дыре в заборе, через которую не один раз лазил Максимка.

Они не видели, как в комнату зашла мачеха, начала наблюдать за Густей и Максимкой до тех пор, пока они не спрятались за забором. Тогда мачеха начала внимательно осматривать Густину комнату и, конечно же, вскоре нашла красный галстук…

3

Банк размещался в доме бывшего велешковичского нэпмана Ершонка, разбогатевшего в самом начале двадцатых годов на скупке и продаже скота. Тогда частное предпринимательство временно поощрялось Советской властью, и называлось это новой экономической политикой — сокращённо НЭПом. Людей же, разбогатевших во времена этой политики, называли нэпманами.

Ершонок был нэпман. Он построил в Велешковичах двухэтажный дом-контору из красного кирпича, обнёс его стеной, а землю перед домом засадил садом.

Недолго барствовал Ершонок. Лет семь. Потом его выслали на Соловки — острова на дальнем Севере — за неуплату налогов, а дом-контору передали Государственному банку.

Банку хватало забот. Он выдавал рабочим и служащим зарплату, колхозам и совхозам — ссуды и кредиты, принимал деньги от сельповских лавок и магазинов. Много какими денежными операциями приходилось заниматься банку. Поэтому ему было не до сада. Зато велешковичские мальчишки-сорванцы не зевали. Они по кирпичику разобрали стену на задворках, чтобы не было препятствий лазить в сад за яблоками и грушами. Не одно поколение мальчишек хорошо знало тропинку в Ершонков сад. Знал её и Максимка.

Но сначала, как и полагается завзятому разведчику, Максимка решил пройти вдоль банковского дома по улице. Мало ли что может увидеть зоркий глаз разведчика. А Максимка считал себя неплохим разведчиком.

Ничего особенного Максимка не заметил. Все четыре окна, выходившие на улицу, были плотно занавешены. Тяжёлая металлическая калитка наглухо закрыта. Возле неё стоял часовой. Он глянул на мальчика с девочкой, подморгнул им, словно подзадоривая ничего не бояться.

— Так… Ясненько! — сказал Максимка.

Миновав два двора, Максимка повернул в третий, очень неухоженный. Оттуда выбрался на огород. На нём бурно рос укроп, тянулась вверх картофельная ботва, лопушились капуста и свекольник, во все стороны расползались огуречная и тыквенная ботва, а по самой меже тянулись заросли смородины, крыжовника и малины. Если немножко пригнуться, так попробуй кто заметить, как Максимка с Густей пробираются к банковскому дому, всё равно ничего не заметил бы.

Максимка подал знак, упал на землю под куст смородины. Густя прилегла рядом. Банковский двор был перед ними как на ладони.

Прежде всего им бросилась в глаза крытая брезентом машина. В брезенте прорезана дверь. Она раскрыта нараспашку. Через неё видна какая-то аппаратура и женщина в белой блузке с наушниками на голове — видимо, радистка. Рядом с машиной, но как-то боком от неё, спрятавшись под грушу, стоял фургон. Единственное окошко в нём оковано решёткой. Дверь в фургоне, видимо, с другой стороны, потому что отсюда, где лежат Максимка с Густей, — глухая стена.

Кроме радистки, сидевшей в машине и что-то старательно записывающей в тетрадь, никого во дворе не было. Вокруг стояла тишина. И таинственность. Эта таинственность каким-то образом вызывала у Максимки непреодолимое желание что-то делать, действовать.

— Батарейки скорее всего в машине, — шепнул он Густе.

— А мне кажется, в фургоне, — заспорила Густя.

— Почему в фургоне?

— А потому, что приёмник в машине может работать от автомобильного мотора…

— Я об этом не подумал, — признался Максимка. — Но как нам выяснить, есть ли кто в фургоне?

— Будем ждать и наблюдать, — решительно сказала Густя.

Они стали ждать. А давно известно, что хуже ничего нет на свете, чем ожидать и догонять. Да попробуй ещё улежать, если откуда-то прилетел комар, начал звенеть над ухом.

Максимка попытался отогнать комара. Тот на минутку исчез. Наверно, слетал за подкреплением, потому что вскоре над Максимкиным ухом звенели уже два, а может быть, и три комара. Но и это не всё. Кто-то пополз по ноге под штанину. Хорошо, если это чёрный муравей. А если рыжий… Этот не пожалеет, ущипнёт так, что даже в глазах потемнеет. Максимка изловчился, почесал ногу. То, что ползло, притихло, зато по спине, между лопаток, начало так зудеть, хоть по земле катайся.

Максимка хотел махнуть на всю эту разведку рукой да идти домой, как из фургона — откуда же ещё! — появился белобрысый солдат. Солдат был во френче, застёгнутом на все пуговицы, и в зелёных штанах, заправленных в солдатские сапоги. Он остановился возле машины, что-то сказал радистке и захохотал. Радистка сняла наушники, начала, по всему видно, отчитывать солдата, потому что тот вдруг стал смирно и опять что-то сказал радистке, но уже серьёзно.

— Я, я, — ответила радистка, что даже Максимка понял: радистка соглашалась с солдатом, сказав: да, да…

Солдат вытер пилоткой лицо, медленно пошёл в дальний угол двора.

— Эх, языка я ихнего не знаю, — сказал Максимка. — Интересно, о чём они говорили.

— Он просил радистку покараулить фургон, — ответила Густя. — А ещё… ещё… Стыдно слушать…

Максимка не стал допытываться, почему Густе было стыдно слушать. Им овладела смелая мысль.

— Говоришь, просил покараулить фургон?.. А ты понимаешь, что это значит?.. А то, что сейчас в фургоне никого нет. Вот! — радостно заключил Максимка.

— Возможно, и так…

— Не возможно, а точно никого нет… Тогда жди меня. — Максимка вдруг подхватился, и не успела Густя сообразить, что задумал Максимка, как он, пригнувшись к земле, побежал к фургону.

Затаив дыхание Густя следила за тем, как Максимка бежал к фургону, как спрятался за угол.

А дальше…

А дальше Густе показалось, что время вдруг остановилось, а если и не остановилось, то поползло незаметно, как та улитка по песку. Максимка завозился в фургоне. Что он там делал, невозможно было представить. За то время, что Максимка спрятался за угол фургона, можно было не только выяснить, есть ли там батарейки, а взять их и прибежать сюда. И чего он там копается?! Того и жди, что солдат вернётся. Если бы можно было, Густя побежала бы в тот фургон и посмотрела, что там делает Максимка. Но надо набраться терпения и мужества. К счастью, и солдат задерживался. Быстрей, Максимка, быстрей!.. Не надо испытывать терпение…

Тем временем из банковского дома вышла молодая девушка в военной форме с бумагами в руке. Она шла уверенно, чеканя каждый шаг.