Грани Обсидиана - Колесова Наталья Валенидовна - Страница 52

– Нашел след! Идем за ним?

И пусть нашел. Я проследила за шевелившимися кустами – сквозь ветки и пробивавшуюся зелень мелькало серое тело – и пошла вдоль берега. Пусть он идет по следу. Я пойду туда, где меня ждут…

Бэрин нагнал, заглянул мне в лицо и пошел рядом. Хорошо, что он молчал: казалось, даже лишний шорох может отвлечь меня, порвать невидимую тонкую нить. Хотя через некоторое время я вообще перестала слышать звуки, будто оказалась внутри прозрачного гадального шара, способного показать мне будущее – то место, где находится мой брат. Темно. Больно. Темно. Страшно. Бок жжет, горячая пульсирующая боль… Как темно!

– …Остановись!

Я очнулась – Волк задержал меня на самом краю ямы. Снизу слышались какие-то звуки: стоны? Скуление?

– Ах ты ж… – Бэрин с досадой хлопнул себя по коленке, склоняясь над ямой: – Опять! Эй, вы там? Отзовитесь!

Сорванный голос Дэва:

– Мы здесь! Мы внизу! Вытащите нас!

– Ранены?

– Нет… я нет… только Рыжик… он, кажется… он умер?..

Я рванулась, Бэрин вновь ухватил меня:

– Стой! Сейчас мы их оттуда вытащим.

Резко обернулся: между деревьев несся Волк.

– Вот и Ольвин! Стой здесь, говорю!

Как невыносимо медленно Бэрин спускается, я бы давно уже просто спрыгнула! Я ползала по краю, пытаясь разглядеть и расслышать, что творится внизу. Обратившийся Ольвин свисал в яму наполовину; вот напрягся, отполз, вытягивая на поверхность сына – грязный, исцарапанный, зареванный Дэв тут же встал на четвереньки, вытянул шею, заглядывая вниз.

Ольвин отполз снова, перевернулся, укладывая Рыжика на самом краю. Одежда и шкура брата в черных и красных пятнах, зубы оскалены, глаза закрыты…

– Рыжик…

Сильные пальцы уцепились за край ямы; локти, плечи; рывок – и на поверхность выбрался Бэрин.

– Братик.

Волк навис надо мной и братом, отпихивая бормочущего Дэва. «Он же не умер? Нет?»

– Рыж…

Бэрин уверенными ладонями пробежался по скрюченному рыжему телу, задрал края рваной одежды и, зашипев, быстро опустил. Я успела увидеть.

– Колья? – спросил за спиной Ольвин.

– Да, в точности как в прошлый раз… Нет, Дэв, он не умер. Лисса, отдай мне его. Пожалуйста, отпусти, девочка. Я отнесу его Инте. Слышишь? Инта его полечит.

Я разжала пальцы, впившиеся в руки Волка.

– Полечит?

– Конечно, – сказал он уверенным голосом. – Она же всех лечит. Да, я буду очень осторожен. Да, иди рядом и следи. Ольвин, поставьте на тропе хоть камень какой. Чтобы еще кто не угодил…

Мы шли. Я заглядывала то в лицо брата, то в лицо Волка. Тот говорил и говорил что-то – я и не запомнила и не поняла – что. То ли мне, то ли себе. То ли и вовсе Рыжику.

…Я обнаружила, что мы уже возле дома. И что навстречу спешит встревоженная Берта, протягивая руки. Волк осторожно отдал ей Рыжика, скривился, встряхивая руками – онемели, наверное.

– Бедный мальчик, – слышала я голос Берты. Инта тоже склонилась над братом. Сверху, вытягивая шеи, смотрели взрослые Волки. Я подошла, волоча ноги, по очереди заглядывала в озабоченные лица. Услышала: «…если еще и яд…». Леди увидела меня и замолчала.

– Он… что надо сделать… я могу…

Инта кивнула мне, сказала – непривычно ласково:

– Знаю, что можешь. Но ты мне понадобишься попозже. Мы с Бертой пока справимся сами.

– Позовете меня?

– Да, конечно. – Инта глянула поверх моей головы, и Бэрин взял меня за локоть.

– Идем. Сядем вон там. Идем.

Мы сели на мостках и стали смотреть на воду.

Зимой в такую волчью яму угодил Вервер. Его лошадь распорола брюхо на кольях, Вервер, слава Отцу-Волку, остался жив. Фэрлин тогда учинил допрос сельским старостам и главам охотничьих артелей. Люди только руками разводили: с Пограничниками они давно уживались в мире. Еще и помогали искать вероятного чужака-охотника. Только ни следа не нашли.

И вот опять…

Ямы располагались только на волчьей тропе; люди предпочитали ездить в окружную, по более спокойной и ровной дороге. Так что тут не было ошибки неопытного охотника. Страшно подумать, ведь в такую яму мог угодить возвращавшийся с Сунгана Фэрлин. Не на него ли и ставились? Хорошо хоть Дэв не пострадал…

Он взглянул на Лиссу и почувствовал угрызения совести: осунувшееся лицо, напряженные глаза; веснушки будто вылиняли. Она вслушивалась и вглядывалась в происходящее у дома – вынесли стол, для удобства Инты – скамью. Две женщины сейчас колдовали над умирающим лисенком. Конечно, умирающим, кто же выживет после таких ран…

– Он не умрет? – спросила Лисса.

– Конечно, нет, – тут же ответил Бэрин.

Что со смертью звереныша исчезнет и главная проблема, ему пришло в голову только сейчас. Обменялся взглядом с Гэвином – парень думал о том же.

От вернувшихся Ольвина с сыном узнали подробности. Первым угодил в яму Дэв. Рыжик, вместо того чтобы кликнуть взрослых, решил вытащить товарища сам. В результате свалился следом и…

– Да уже пусть выживет, что ли, – ворчал Ольвин. – Дэв знаешь что говорит: звереныш его еще и успокаивал, мол, потерпи, сейчас Лисса придет, я ее позвал. И ведь пришла же. Напрямую, как по ниточке… Меня быстрей.

Он вспомнил, какое было тогда лицо у Лиссы – невидящее, неслышащее, обращенное внутрь себя. И как она то и дело заглядывала ему в глаза, когда он нес мальчишку к дому. И ведь ни одной слезинки или жалобы! Он тогда болтал что попало, чтобы успокоить ее, вспомнить бы, что вообще говорил… Да, пусть и впрямь рыжий выживет!

Я вскинулась среди ночи – показалось, брат перестал дышать. Нет, неровно, тихо, но все же дышит. Я еле сдерживала себя, чтобы поминутно не дотрагиваться, убедиться, что он еще… Запретила себе думать дальше – вдруг смерть услышит и придет по цепочке моих мыслей. Как я пришла по зову брата.

Полночи я вспоминала все способы лечения ран, которым меня учила мать, но, кажется, женщины сделали все возможное…

Боль пульсирует в моих висках. Боль раздирает тело моего брата…

Серебрянка.

Я вновь встрепенулась, оглядываясь: казалось, кто-то произнес это вслух. Как же я забыла о серебрянке! Проверив брата напоследок, я выскользнула в ночь. Луна стояла высоко, ночной туман стелился по земле, укрывал собой озеро.

От стены дома отделилась темная тень. Я еще не успела испугаться, как учуяла знакомый запах.

– Ты куда собралась? – негромко спросил Бэрин.

– Серебрянка, – объяснила я, махнув рукой на лес. – Надо найти серебрянку.

В ясные лунные ночи эта трава должна сиять, как серебряная монета, как рыбная чешуя на солнце… Или для нее еще не время? Я передвигалась внаклон, ворошила руками невысокую траву, отмахивалась от цеплявшихся, царапавших веток, сердито заталкивая расплетающиеся волосы за ворот платья.

А если серебрянка, как и мой Рыжик, – порождение только лишь колдовской страны?!

Я вскинула голову. Шедший следом Волк остановился, глядя на меня сверху.

– У вас растет серебрянка?

– Н-не знаю… Скажи, какая она, поищем вместе.

– Лист размером… с твою ладонь, да. И очертаниями ее напоминает. Блестит серебром в лунном свете. Низкая, как гриб…

Теперь и Бэрин шел, то и дело наклоняясь и разводя руками кусты. Я слышала, как он негромко ругается на царапучие ветки. Кажется, мы обошли кругом все озеро, и я начала терять надежду. Этот проклятый берег, на котором не растет даже серебрянка! Проклятые Волки, ведь яма ставилась на них– а умирает мой Рыжик! Проклятье, проклятье, проклятье!

– …ну, ну, тише, – говорил Бэрин, прижимая меня к себе. – Успокойся, не плачь. Тише, тише…

Оказывается, я выкрикивала все свое отчаянье и проклятия. Теперь уже – в грудь Бэрина. Я не плакала, нет, – выла, комкая на его груди рубаху, царапалась, а он будто и не замечал, держал крепко, гладил по голове и лишь приговаривал: «Тише, тише, тише…»

Наконец я прислушалась и послушалась. Руки мои опустились, но я еще долго стояла, прижавшись к Волку. Словно черпала из него энергию, спокойствие. Силу.