Тройной полярный сюжет - Куваев Олег Михайлович - Страница 4

– Очнулся?

– Та-ак! Крепко я, Никодимыч? Ничего не помню.

– Бредил ты. Круглые сутки.

– Что бредил?

– Песни какие пел Команды кричал. А сегодня все про Дневник. Так наизусть и шпарил. Что это ты?

– А-а! Это дневник одного человека. Он розовую чайку искал. Пропал без вести.

– Далась тебе эта птица. Ну я понимаю про космос. Ребята говорят, на Венеру собаку послали.

– Кто это сказал, Никодимыч?

– Не помню. Гаврюхин, кажется.

– Скажи, что я ему голову оторву, когда встану.

– За что голову?

– Чтобы тебя не дурачил.

– Я не сержусь. Он парень старательный. Медали знаешь кто взял?

– Кто?

– По спуску Габридзе. Большую Шаганов.

– Га-абридзе! Что у меня, Никодимыч?

– Расшибся маленько. Обычное дело.

– Чувствую, сильно расшибся. С тобой бывало?

– Неоднократно. Я тебя вылечу, Саш. Только пусть гипс снимут. Я, знаешь…

– Что-то ты хвастаться стал, Никодимыч.

– Старею, наверное. А что за птичка, про которую ты говорил?

– Есть, Никодимыч, такая. Знаешь, что Нансен сказал про нее?

– Беспокоюсь я, Саш. Я Брайнина Николая Михайловича спросил и Кротову Федору Панкратьевичу звонил, у Григорьева тоже осведомлялся. Говорят, не слыхали. Ты не того… Саша?

– Думаете, шарик за ролик?

– Не скрою…– с затруднением сказал Никодимыч и испытующе глянул на Сашку.– Может, не спрашивать?

– Нет, Никодимыч. То есть да. Тебе можно спрашивать. Блажь у меня такая. В детстве еще началось. В деревне.

ИЗ ДЕТСТВА САШКИ ИВАКИНА

В один из дней поздней весны или раннего лета но обрыву к реке сбежали мальчишки. Они разделись и лежали на песке голышом, белотелые после долгой зимы, с заросшими «зимним» волосом головами. Мальчишек было трое: губастый здоровяк Мишка по кличке Абдул, худенький, щуплый Сашка Ивакин и тихий ленинградец Валька, которого за деликатную тихость характера звали Валькой Сонным.

Мальчишки лежали на песке и смотрели в светлое весеннее небо.

– Хорошо плот построить,– сказал Сашка,– и плыть, плыть по реке. До самого моря.

– А есть чего будешь? – практично спросил Абдул.

– Из дома вначале взять. А на море можно стать моряком.

– У нас в Ленинграде моряков много было,– сказал мечтательно Валька.– Идешь по улице, и все моряки… моряки. В бескозырках. С ленточками. И корабли. Настоящие.

– Ты, Абдул, хочешь в моряки?

– Нет,– ответил Абдул.– Я в ремеслуху пойду. Как брат.

– А ты, Саш?

– Я в путешественники подамся. Я книжку достал. Про Южную Африку. Ух ты! Знаешь, Сонный, там эти…

– Какой из тебя путешественник,– сказал Абдул.– Там по скалам лазить надо, по отвесным горам. И вообще…

– Научусь.

– Нет. Ты слабак.

– Хочешь, в школу залезу?

– Зачем?

– Ну, «поджиги», что диреша отнял, заберу обратно.

– Заперта школа.

– Так залезу.

– Слабо тебе, Сашка,– пренебрежительно усмехнулся Абдул, цыкнул на песок сквозь дырку в зубах.

…Двухэтажная деревянная школа в село была выстроена в земские либеральные времена. С одной стороны она выходила на тихую сельскую улицу, с другой – к ней примыкал одичавший разросшийся парк.

Тетка Авдотья, школьная сторожиха, стояла посреди улицы и кричала невесть куда исчезнувшего внука Петьку.

– Демон, чистый демон,– ругалась тетка Авдотья.

В кустарнике позади школы прятались Валька Сонный и Абдул. Он крепко держал Петьку-демона.

Сиди тут. Пусть бабка Авдотья тебя дольше на улице ищет, -объяснил Абдул. Петька молча и яростно вырывался.

Сашка по водосточной трубе лез, на второй этаж. Труба была ржавая. Она скрипела и колебалась. Куски ржавчины, известки и выкрошенного кирпича падали на траву.

– Слазь! Слазь обратно,-отчаянным шепотом умолял его Валька.

Перед карнизом Сашка передохнул. Теперь было главное: но узкому в ладонь карнизу пройти к окну.

– Упрямый же!– облегченно и с завистью вздохнул Абдул, когда Сашка исчез в раскрытом окне. В это время Петька вырвался из Абдуловых рук и с оглушительным ревом кинулся па бабкин голос.

Сашка ощупью крался по темным, и от темноты гулким и длинным, коридорам школы. А на улице бабка Авдотья выслушала Петьку-демона, отвесила ему подзатыльник и заполошно кинулась к школе, нашаривая в юбке ключи.

– Это не ученики, это хищники,– сформулировала бабка, отпирая школьную дверь.

И она же на другой день вела Сашку по коридорам школы к директору. Сашка шел с опущенной головой. День был солнечный, коридоры теперь были ярко освещены и совсем не страшны. Бабка Авдотья не больно стукала Сашку в затылок сухоньким кулачком и ругала, потом подвела его к двери с стеклянной табличкой «директор», ткнула последний раз кулачком «идол ты недисциплинированный» и, оглянувшись, перекрестила понурую Сашкину спину.

Директор сидел одни. Был он однорук и одет в потертый поенный китель, и худое лицо его еще не обрело педагогического выражения. Директор смотрел в окно, откуда падал солнечный свет и кружились в этом свете пылинки.

На директорском столе грудой лежали самодельные пацаничьи пистолеты, «поджиги».

Сашка переминался у двери, а директор смотрел в окно.

– В окно вчера ты залезал? – не оборачиваясь, спросил директор.

– Я.

– Где порох берете?

– Из спичек.

– Стреляет?

– Ага!

Директор повернулся к Сашке.

– Ведь искалечить же может.

– Мы дли игры.

– Дурачье! Боже, какие вы… дети! – И задумался, облокотившись на руку, недавний «человек из окопа». Сашка молча переминался.

– Возьми это и выбрось все сам. Так, чтобы никто не нашел. Ты понял?

– Понял.

Сашка стал рассовывать по карманам самодельное оружие. И директор обрубком руки придвинул к нему остальное.

– Я твои сочинения читал. Не по теме ты пишешь, Ивакин. Орлы у тебя летают. Моря. Ты орлов видел когда-нибудь?

– Нет,– признался Сашка.

…Вечером Валька и Сашка сидели в старом сарае на куче сена. Сквозь прохудившуюся крышу падал закатный свет.

– …Он сказал, если хулиганить не буду, море увижу, орлов, и горы, и все.

– У нас дома шкатулка такая есть из кожи и круглая. Там бумаги про одного путешественника. Их отец велел вывезти.

– Может, там тайна какая? Или секрет. Может, хребты какие неизвестные или племена. Ты читал?

– Отец книжку собирался писать до войны. Там про птицу.

– Принеси.

– Мать запрещает. Она, знаешь, как бережет.

– Подожди,– Саша прошел в угол сарая. Отгреб сено и долго возился там, гремя железом, досками.– Иди сюда,– приглушенно позвал он.

В углу саран была выкопана яма, горела свечка, и стоял на дно деревенский плотницкий сундучок.

– Смотри,– Саша Ивакин повозился с замком и открыл его. Крышка сундучка была оклеена переводными картинками, а на дне лежала потрепанная книга: Д. Ливингстон «Путешествия по Южной Африке». Буйвол, обнаженный негр и крокодил были изображены на обложке.

– Мать на учебники деньги дала. А я увидел и… Сказал, что потерял деньги.

– Били?

– Не очень. Только книжку прятать пришлось.

– Ладно. Принесу, пообещал Валька.– Я сейчас. Пусто, холодно было в сарае, но озябший Сашка смотрел на обложку с буйволом, негром и крокодилом и улыбался неизвестно чему.

…Скрипнула дверь. Валька нес в руках старинную кожаную шкатулку с медным замочком.

– Шкатулку надо на место, чтобы мать не заметила,– прошептал он.

Они сели, и Валька открыл шкатулку. К ней были свернутые трубочкой тонкие тетради в клеенчатых переплетах.

– Подожди, – сказал Сашка.– Не видно же ничего.

Он снова повозился в своем углу и извлек из тайника еще свечку. Зажег ее.

– Давай.

…Шевеля губами, Сашка читал вслух…

«…С детства мое внимание было приковано к легенде об удивительной птице – розовой чайке арктических стран. Люди, видевшие ее, навсегда заболевали двумя болезнями: противоестественной тягой к полярной стуже и отвращением к суете обыденной жизни. Нечто подобное случилось со мной. Я решил стать путешественником и найти розовую чайку».