Последняя песня - Спаркс Николас - Страница 15

— Фу, — скривилась Ронни.

— Знаю, это отвратительно, — кивнула Блейз. — Не пред­ставляешь, какие мерзкие типы ночуют в мотелях! Можно зара­зиться, всего лишь войдя в комнату!

Ронни не совсем понимала, как на это реагировать.

— А ты что делаешь? — спросила она Маркуса.

— Что хочу.

— А точнее?

— Какое тебе дело?

—  Никакого, — спокойно ответила она. — Просто спро­сила.

— Он вечно торчит с нами в мотеле, — поспешил сообщить Тедди. — Только в своей комнате.

— У тебя комната в мотеле?

— Я там живу, — коротко ответил он.

Ее так и подмывало спросить почему, но она ждала, что он скажет больше. Маркус, однако, молчал — видимо, хотел, что­бы она дала волю любопытству. Может, это игра воображения, но ей показалось, что он хочет ее заинтересовать. А может быть, и понравиться. Хотя Блейз сидит тут же.

Ее подозрения подтвердились, когда он потянулся за сига­ретой. Выпустив кольцо дыма в сторону Блейз, он повернулся к Ронни:

— Что ты делаешь сегодня вечером?

Ронни отчего-то стало не по себе, но, похоже, все, включая Блейз, ждали ее ответа.

— А что?

— У нас небольшая вечеринка в «Боуэрс-Поинт». Соберем­ся не только мы. Там будет куча народу. Я хочу, чтобы ты при­шла. Но на этот раз без копов.

Блейз внимательно изучала столешницу, водя пальцем по рассыпанной соли. Не дождавшись ответа, Маркус встал и на­правился к выходу. Он ни разу не обернулся.

Стив

— Эй, па! — позвал Джона. Он стоял в нише за пианино, глядя ,как Стив несет к столу тарелки со спагетти. — На снимке ты с бабушкой и дедушкой?

— Да. Это мои па и ма.

— Я не помню этого фото. В квартире его не было.

— Оно долгое время висело в школе, в моем кабинете.

Джона кивнул и подвинулся ближе к снимку, внимательно его изучая.

— Ты, кажется, похож на деда.

Стив не знал, что ответить.

— Может быть... немного.

— Ты по нему скучаешь?

— Он был моим па. Как ты думаешь?

— Я бы по тебе скучал.

Джона направился к столу. Стив неожиданно подумал, что день был неплох, хоть и прошел без особых событий. Утро они провели в мастерской, где Стив учил Джону резать стекло; они пообедали на крыльце сандвичами, а во второй половине дня со­бирали раковины. Стив пообещал, что, как только стемнеет, они с Джоной прогуляются с фонарями по берегу и посмотрят на сот­ни морских паучков, вылезающих по ночам из своих песчаных норок и шныряющих по песку.

Джона плюхнулся на стул, глотнул молока, от чего его фи­зиономия украсилась белыми усами.

— Как по-твоему, Ронни скоро придет?

— Надеюсь, что так.

Джона вытер губы тыльной стороной ладони.

— Иногда ее не бывает допоздна.

— Знаю.

— А что, полицейский опять приведет ее домой?

Стив выглянул в окно.

Спускались сумерки, и вода казалась непрозрачной и мато­вой. Где сейчас Ронни и что делает?

— Нет, — ответил он. — Не сегодня.

 После прогулки по берегу Джона принял душ, прежде чем лечь в постель. Стив укрыл его и поцеловал в щеку.

— Спасибо за классный день, — прошептал Стив.

— Не за что, — сонно отозвался Джона.

— Спокойной ночи. Я тебя люблю.

— И я тебя, па.

Стив поднялся и направился к двери. - Эй, па!

— Что? — спросил Стив, оборачиваясь.

— А твой па когда-нибудь водил тебя смотреть на морских пауков?

— Нет.

— Но почему? Это было потрясающе!

— Он просто был не таким отцом.

— А каким он был отцом? Стив тщательно обдумал ответ.

— Дед был человеком сложным, — высказался наконец он.

 Сидя за пианино, Стив вспоминал тот день шесть лет назад, когда он впервые в жизни взял отца за руку. Сказал, что знает, как тот старался, чтобы вырастить его, что ни в чем не винит и, главное, любит его.

Отец повернулся к нему. Взгляд был сосредоточенным, и, несмотря на огромные дозы морфия, которые ему кололи, ум ос­тавался ясным. Он долго смотрел на Стива, прежде чем отнять руку.

— Кудахчешь как баба, — медленно выговорил он.

Они находились в частной палате на четвертом этаже боль­ницы. Отец пролежал здесь уже три дня. По руке змеились труб­ки капельницы, и он больше трех месяцев не ел твердой пищи. Щеки запали, кожа казалась полупрозрачной. Стиву показалось, что его дыхание пахнет разложением: еще один признак, что рак празднует победу.

Стив отвернулся к окну. За стеклом ничего, кроме синего неба и яркого беспощадного солнечного сияния, врывающего­ся в комнату. Ни птиц, ни облаков, ни деревьев. За спиной слы­шался размеренный писк сердечного монитора. Он звучал сильно и ритмично, так что казалось, будто отец проживет еще два­дцать лет.

Но убивало его не больное сердце.

— Как он? — спросила Ким вечером, когда они говорили по телефону.

— Плохо. Не знаю, сколько ему еще осталось, но...

Стив осекся, представляя, как Ким стоит у плиты, помеши­вает пасту или режет томаты, зажав телефон между ухом и пле­чом. Разговаривая по телефону, она никогда не могла усидеть на месте.

— Кто-то еще приходил? — продолжила она.

— Нет.

Он не объяснил, что, если верить медсестрам, отца вообще никто не навещал.

— Ты смог поговорить с ним?

— Недолго. Он почти все время впадал в забытье.

— Ты сказал ему все, что я велела?

— Да, — выдохнул он.

— И что он ответил? Что тоже тебя любит?

Стив знал, какой ответ она хочет услышать. Он стоял в доме отца, рассматривая снимки на каминной доске: крестные родите­ли Стива, свадебные фото его и Ким, маленькие Ронни и Джона.

Рамки были пыльными: очевидно, к ним не прикасались годами. Он знал, что снимки поставила сюда мать, и, глядя на них, гадал, что думал отец, когда смотрел... Да видел ли он их вообще или хотя бы понимал, что они тут?

— Да, — выдавил он наконец. — Он сказал, что любит меня.

— Я рада! — облегченно воскликнула Ким, словно его от­вет подтвердил ее понимание этого мира. — Я знала, как это важно для тебя!

 Стив вырос в белом домике в стиле ранчо, в окружении та­ких же домиков в центральной части острова. Домик был ма­леньким, с двумя спальнями и отдельным гаражом, где хранились инструменты отца и вечно пахло опилками. Задний двор, затененный огромным искривленным дубом, который круг­лый год не сбрасывал листву, не получал достаточно света, по­этому мать посадила огород перед домом. Она выращивала то­маты, лук, репу, бобы, капусту и кукурузу, и летом с крыльца было невозможно увидеть дорогу, проходившую неподалеку от дома. Иногда Стив слышал, как ворчат соседи, жалуясь, что наличие деревенского огорода сильно обесценивает их соб­ственность, но открытого бунта не было, и, кроме того, никто ничего не смел сказать отцу. Все прекрасно сознавали, что ни­чего хорошего из этого не выйдет. Кроме того, они любили его жену и помнили, что в один прекрасный день им понадобятся его услуги.

Его отец по профессии был прекрасным столяром, но обла­дал даром починить все на свете. Много лет Стив наблюдал, как он ремонтирует радио, телевизоры, моторы машин и газоноко­силок, текущие трубы, засорившиеся канавы, разбитые окна, а однажды даже гидравлические прессы маленького завода по про­изводству инструментов. Он не закончил среднюю школу, но обладал поразительным интуитивным знанием механики и ос­нов строительного дела. По ночам, когда звонил телефон, отец всегда сам поднимал трубку, потому что обычно звонили ему. Он почти ничего не говорил, выслушивал описание очередной аварии, записывал адрес на клочке бумаги, оторванной от ста­рой газеты. Повесив трубку, отец шел в гараж, набивал ящик инструментами и уходил, не говоря, куда именно и когда вер­нется.

Как правило, утром под статую Роберта Е. Ли, вырезанную отцом из куска плавника, был аккуратно подсунут чек. Мать бра­ла его, гладила отца по спине и обещала обналичить в банке. Отец тем временем завтракал. Это были единственные регулярные проявления нежности, которые замечал Стив. Правда, они ни­когда не спорили и избегали ссор. И казалось, им нравилось общество друг друга. Однажды Стив увидел, как они, глядя в теле­визор, держатся за руки. Но за все восемнадцать лет, прожитых Стивом в доме, он не заметил, чтобы родители целовались.