Жуть подводная - Влодавец Леонид Игоревич - Страница 16

Гпава XI

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ И… ТРИ ПОРОСЕНКА

Когда бабушка Клаша накрыла на стол, и дед Василий с Колькой сели обедать, то внуку сразу стало ясно, что беседу про Жуть Подводную придется перенести на потом. Как только Колька задал вопрос насчет того, в каком году дед видел Жуть, бабушка проворчала:

— Нечего об этом за столом болтать, аппетит портить! Нечисть всякую поминать — беды не миновать.

— После поговорим, — заговорщицки подмигнул Кольке дедушка. — Не будем бабку волновать…

В общем, обедать пришлось, следуя известному правилу: «Когда я ем, я глух и нем». Кольке так не терпелось дослушать историю, откуда Жуть Подводная взялась, что он не то что ел, а прямо-таки метал пищу в рот. Однако, даже когда обед завершился, начать разговор с дедом удалось не сразу. Только дед уселся на лавочку у калитки, как на улице затарахтело, забрякало, и к дому подкатил маленький трактор «Беларусь» с подвешенной к нему сенокосилкой. Тракторист заглушил мотор и поприветствовал дедушку:

— Василий Михалыч, доброго здоровьичка!

— И тебе того же, Петя!

— Дело у меня, Михалыч, — озабоченно произнес этот самый Петя, который был, пожалуй, постарше Колькиного папы. — У меня на дворе поросенок какой-то приблудился. Всех на нашем конце деревни объехал — у всех все на месте. Ты своих не глянешь, может, это у тебя какой-то сбежал?

— А что, огород потравил, поросенок-то? — поинтересовался дед.

— Да вроде нет, — пожал плечами Петр, — приезжаю с поля на обед, а он у крыльца стоит да верещит. Маленький такой, килограмм на десять всего.

— У-у, — помотал головой дед Василий, — это уж точно не мой. Мои покрупнее будут. Ну, пойдем, глянем для очистки совести…

Дед с трактористом ушли в хлев, посмотрели, убедились, что все дедовы поросята на месте, и вернулись.

— Ну, извини за беспокойство, Михалыч, — развел руками Петр, — еще прокачусь малость, поищу хозяев. Неудобно себе брать, покуда всех не объеду…

— Это правильно, — похвалил дед Василий, — может, сейчас какой хозяин, высунув язык бегает, поросенка ищет. А народ сейчас такой пошел — упрет и не перекрестится!

Тракторист уселся в свою «Беларусь» и покатил дальше, брякая косилкой.

— И то ладно, что хоть не наш, — облегченно вздохнул дед, — а то изроет кому огород — сраму не оберешься.

Вот только после этого Василий Михайлович обратился к Кольке:

— Так до какого места я тебе прошлый раз досказал?

— По-моему, до того, как промышленник этот новгородский нарушил клятву… А потом еще в третий раз на наше озеро приехал.

— Так. Значит, про то, что ему во сне приснилась девица неописуемой красоты в черных монашеских одеждах, я говорил?

— Ага. И про то, как она потребовала, чтоб промышленник не позже следующего полудня уехал со своей дружиной…

— Ясно. Насчет того, что у него, промышленника этого, с утра рыба в сеть пошла косяками и птицы стаями под стрелы полетели, говорил?

— Да, и про то, что промышленник опять про все забыл от жадности и остался на озере до полудня. Вот на этом месте, кажется, ты и закончил рассказывать.

— Понял. Значит, так. Ровно в полдень, когда солнце выше всего стоять должно, небо вдруг черным стало, а солнце вовсе исчезло. Все эти самые рыбаки-охотники бросили свои снасти, пали на колени, где кто стоял, и принялись Бога молить о спасении душ своих — подумали, будто свету конец пришел. А посреди озера вода заклокотала, забурлила и в одночасье вырос пустой остров из каменьев да голой земли. Потом, посреди того острова пламя из-под земли вырвалось, потом — фонтан горячей воды ударил, а под конец вихрь воздушный закружился. И вся дружина промышленника тут и погибла: кого камнями да землей подавило и схоронило заживо, кто в пламени сгорел без остатка, кто в кипятке сварился, а кого вихрем воздушным на клоки разорвало. А главный промышленник, увидев, что с его людьми сталось, прочь побежал от озера в темень, во мрак, да упал в глубокую яму и пропороло его корявым колом. Но сразу он не умер. Стали в ту яму падать горящие головни и жечь его самым нестерпимым образом. А после еще со дна ямы соленая вода полилась, и все его раны саднить стали. Наконец обрушилась в яму земля, но завалило промышленника только по горло. Он слова произнести не может, мыслями Бога о смерти молит, но не идет к нему смерть — и баста. Однако когда муки его совсем нестерпимыми стали, явилась к нему все та же девица в черном и сказала, горько плача: «Не послушался ты меня, не сдержал слова, оттого и сам на муки попал, и меня во грех ввел! Соблазнили тебя демоны, одурманили жадностью, разума лишили. Я — хозяйка этого озера и лесов окрестных, и зверя пушного, и рыбы, и птицы. И велено мне свыше оберегать все это от разорения да истребления, не дозволять рыбакам-охотникам сверх меры богатства эти тратить. Предупреждать их, чтоб останавливались вовремя, а ежели ослушаются, то наказывать их, но тоже меры не превышая. Ты же меня трижды ослушался и в великую ярость ввел, от которой я разум потеряла и все силы Зла призвала, чтоб тебя и людей твоих покарать. Тебя учила меру знать, а сама же меру и превысила. Вырвались из Ада демоны да и накуролесили, и жизни людей твоих погубили, и души их в Преисподнюю унесли, и за то на мне вина великая. Обречена я теперь жить в озере, в облике чудища, Жути Подводной на многие века, и сторожить остров новоявленный, чтоб с него демоны на белый свет не вырвались. Тебе же иное положено. Душе твоей велено будет между небом и землей пребывать, а тело здесь, в лесу, лежать будет…

Похоже, дед Василий еще что-то сказать хотел, но тут опять притарахтела «Беларусь» с косилкой.

— Смехота, Михалыч! — сказал тракторист. — Оказывается, не у одного меня поросенок обнаружился! Еще у двоих по селу кабанчики приблудились. У Куркиных и у Петуховых. Даже покрупнее моего будут. А терять никто не терял! Чудеса, скажи?!

— Да уж, — покачал головой дедушка, — такого на моей памяти в здешних местах не бывало! Ну, что ж, Петя, раз хозяин не нашелся, так расти сам. Глядишь, до Пасхи откормишь…

— Комбикорм нынче не дешев, — озабоченно вздохнул «Петя», — не планировал я этих расходов… У меня-то уж есть один, на полста кило тянет и жрет вовсю. Ну да ладно, помозгуем, может, и этого как-нибудь выкормим!

И потарахтел дальше. А дедушка, встав с завалинки, собрался к бабушке сообщить эту здешнюю сенсацию. Колька, решив, что дедушка уже досказал свою легенду до конца, спросил только:

— А сам-то ты, дедушка, когда Жуть видел?

— Да году этак в шестьдесят восьмом. После армии уже… — на ходу бросил дед Василий.

Тут Колька неожиданно почуял сильную усталость. То ли от жары, то ли от беготни сегодняшней, то ли от послеобеденной сытости его повело в сон. Он ушел в свою прохладную комнату и, растянувшись поверх одеяла, сладко задремал.

Проспал он аж почти до восьми вечера — часы показывали 19.40 — и проснулся от того, что услышал громкий разговор в сенях. Бабушка Клаша беседовала с какой-то незнакомой женщиной.

— …Не заходил, значит? — взволнованно спросила гостья у бабушки. — Ни до обеда, ни после?

— Нет, — должно быть, уже во второй раз повторила бабушка. — Мужик твой, Веруня, приезжал два раза, это было. Рассказывал, как поросенок к вам приблудился, да про то, что у Петуховых и Куркиных тоже подсвинки невесть откуда обнаружились. А Пашки мы твоего не видели. Витька да Митька — те забегали, а Андрюшки да Пашки сегодня не было тут. Может, он с Андрюшкой на лесопилке трудится?

— Да то-то и оно, тетя Клаша, что он туда не приходил! И обедать домой не пришел — тоже странно. Уж чего-чего, а подзаправиться он у меня горазд! Андрюшка забегал, спрашивал, где он, а я и знать не знаю. Боязно как-то стало…

— Ну, да сейчас не ночь еще. Найдется как-нибудь.

«Так, — отметил про себя Колька, — это, значит, Пашкина мамочка прибегала, сыночка милого разыскивает. А сыночек, небось, в компании с Сашкой и Толькой из девятого класса, уже в засаду засел, чтоб счеты со мной сводить… Сейчас, поди-ка, и Витька пожалует».