Тайна князя Галицкого - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 6

– Да что же вы ржете, окаянные?! Грешно разве девице юной любви страстной возжелать? Не о том сказываю, о другом речь веду! Угадайте, чем Всевышний на молитвы ее ответил?

– Слепого послал? – тут же догадался один из каменщиков.

– Старика ветхого? – предположил другой.

– Урода такого же, как сама она?

– Больного лишайного?

– Нет, дети мои, даже таких молодцев не смог сыскать для нее Господь на всем белом свете, – уныло развел руками священник. – Настоятель Федор поведал, что Всевышний ее через месяц лучшим местом в свите царской возвысил. Откупился по немощи, ибо молодца для такой бабы даже ему найти не по силам оказалось!

Ремесленники зашлись в оглушительном приступе смеха.

– Наверное, надо… – не выдержал подобного поругания даже миролюбивый обычно Тимофей.

Илья только осклабился и подтянул к себе за краник опустевший бочонок.

Басарга поднялся молча, быстро пробрался к столу рассказчика, аккуратно вынул из рук монаха кружку, снял тафью с его головы и вылил мед на бритую макушку. В наступившей тишине ласково поинтересовался:

– Еще чего рассказать не хочешь?

– Ах ты гнусный прыщ! – Божий слуга вскочил, подхватил посох и попытался с размаху огреть боярина по голове. Но на близком расстоянии сделать это оказалось непросто: Басарга легко отклонился и с наслаждением вогнал кулак в темную бородку. Святоша кувыркнулся через скамью, но почти сразу сбоку заорали: «Бей его!!!» – и досмотреть, как там выглядит монах после преподанного урока, боярин не смог.

Басарга, оборачиваясь на крик, успел увернуться от кулака, снизу вверх ударил в ответ, после чего сзади навалились сразу несколько каменщиков, хватая за руки и за шею, еще трое, мешая друг другу, принялись бить его спереди, но не очень успешно: лицо почти до глаз закрывали лапы висящих сзади ремесленников, а ударов по телу боярин Леонтьев почти не ощущал. Броня и поддоспешник пришлись как нельзя кстати.

Сбоку в толпу врезался Илья Булданин, колотя бочонком куда придется, и отвлек на себя несколько человек, сзади подступил Тимофей Заболоцкий и по очереди оприходовал каждого из висящих на Басарге смердов могучим кулаком по макушке. После такого каменщики сразу обмякали и сползали вниз. Боярин Леонтьев, почуяв облегчение, ринулся вперед, опрокинув увлекшуюся тройку ремесленников и вколотив каждому нос в лицо. За спину он больше не опасался – на Тимофея Заболоцкого простолюдины хоть и напрыгивали, но с опаской, одолеть не надеялись.

Из-под стола наконец-то выбрался монах, вскинул посох, удерживая хватом посередине – и тут в драку вмешался боярин Софоний, громко рявкнув:

– А ну, ш-ша!!! – и взмахом сабли разрубил принесенную служителю Божьему миску с ухой. – Охолонись!

Блеск обнаженного клинка подействовал на драчунов отрезвляюще – махать руками они перестали, хотя кулаки все еще и сжимали и поглядывали друг на друга с ненавистью.

– Стыдись, святой отец! – покачал головой боярин, глядя на монаха. – В игуменах ходишь, а треплешься, ровно баба базарная! Как можно в звании твоем о женщине набожной пакости всякие прилюдно сказывать? И вы тоже, люд православный! Нешто нехристей на ваш век не хватает, меж собой драки затеваете?

– А ты кто таков, чтобы меня стыдить, человече? – повел посохом в его сторону монах.

– Боярин Зорин я, сирота московский. Софонием в церкви нарекли.

– Сирота… – хмыкнул святой отец, однако посох опустил. Попробовал ладонью окровавленные губы, поморщился. – Безбожники окаянные!

– Пошли, братья, – позвал за собой друзей «московский сирота». – Струг наш ужо вниз поехал. Догонять надобно.

– Бояре, бояре! – встрепенулся, пользуясь затишьем, половой. – Гривенник с вас за все!

– Лови! – бросил ему пятиалтынный Басарга. – И векошников корзину к стругу принеси!

Побратимы отступили к гавани, в которой уже качался на воде их маленький корабль. Впрочем, никто из окруживших монаха каменщиков преследовать их не пытался. Слуга из харчевни принес на берег корзину с горячими пирогами.

– Это вам, – поднимаясь на борт, указал холопам на угощение Басарга. – Давай, Тришка, отчаливай!

Холоп кивнул, подхватил весло, оттолкнулся им от берега, перебежал на корму, несколько раз гребнул в сторону, разворачивая судно носом к протоке, уселся на край, гребнул вдоль борта, подгоняя струг вперед. Рулем Тришка-Платошка не пользовался – у рыбацкого сына и так получалось неплохо.

– Пойду-ка я покемарю, – довольно похлопал себя ладонью по животу боярин Булданин. – Наелся, напился, косточки размял. Самое время и поспать!

– Это верно, – согласился Тимофей. – Хоть немного повеселились после тоски-то в четырех стенах. Почаще надобно у трактиров останавливаться!

Тем не менее он вслед за товарищем нырнул обратно в «четыре стены», в крытую каюту струга. Софоний же, расстегнув пояс, положил его рядом, скинул сапоги и сел на борту, свесив ноги вниз. До воды ступнями он, однако, не доставал, довольствуясь свежестью встречного ветерка.

– Совсем ты нас бронею умучил, дружище, – вздохнул он. – Жарко же, Басарга! Может, скинем?

– Ныне, вишь, пригодилась, – кивнул в сторону удаляющегося волока боярин Леонтьев. – Может статься, и еще понадобится.

– Не знаю, – пожал плечами его побратим, пригладив пальцами тонкие усики и аккуратную острую бородку цвета спелой вишни. – Коли на Ветлуге нас никто не обгонял, так и вестей о нас передать некому. Откель засаде взяться?

– Так на путях торных не токмо иезуиты засады устраивают. Тут иной раз и обычные душегубы шалят.

– И то верно, – усмехнулся боярин. – О разбойниках обычных я как-то не помыслил.

Басарга тоже скинул сапоги, снял саблю, уселся рядом, тихо спросил:

– А ты чего, и вправду сирота?

– Подкидыш, – пожал плечами Софоний. – Младенцем у ворот Ивановского монастыря[4] оставили. Монашки и приютили Христа ради. Говорят, симпатичным очень оказался, страсть как прихожанам нравился. Боярыня Карташева, едва увидела, столь умилилась, что постоянно на мое воспитание серебро жертвовала. Да и сейчас пару раз в год судьбой моей интересуется и кошель на расходы оставляет.

– Да? – В душе Басарги Леонтьева шевельнулось смутное подозрение, однако высказывать его он не стал, спросив вместо этого: – Как же ты тогда в бояре попал?

– Князь Воротынский по милости своей Зоринским углом пожаловал, – пожал плечами боярин Зорин. – Восемь дворов. Водовозы там обитают. Подати небольшие, ан платят исправно, жаловаться не могу. Четырнадцать годков мне было, когда Михайло Иванович меня там на дворе увидел. И так я ему приглянулся, что к себе решил забрать и тут же на обучение в обитель Костянскую отправил. Через два года князь Кураев за меня поручился, дабы новиком в реестр записали, боярин Шеин тогда же мне доходы с рядов торговых Неглинских подарил, а боярин Пижма долю свою от мельницы на Яузе. Мыслю, везуч я очень. Так всем нравлюсь, что ни доходов, ни серебра не жалеют…

Вопреки словам улыбался Софоний криво и грустно. Странное везение не знающего родителей сироту, похоже, только угнетало.

Басарга, не найдя что сказать, лишь тяжко вздохнул.

Струг же тем временем, миновав пару излучин, попал на разлив, пропустил мимо три идущих встречь ладьи, глубоко осевших в воду, закачался на волнах. Тришка, оценив размеры открывшегося простора, вытянул весло, перебежал к левому борту, распустил узел веревки, споро поднял носовой парус.

– Ты чего делаешь? – оглянулся на него Басарга. – Лес же впереди!

– Просвет за ним, боярин! Проскочим!

Паренек оказался прав. Разогнавшись на разливе, струг быстро проскочил тенистую узость меж двух мрачных ельников и снова вышел на открытое место. Правда, просветом оказалось затянутое рыхлым брусничником болото, разрезанное посередь речным руслом – однако ветер тут все равно оставался свежим, и судно резво бежало вперед, с шипением разрезая черную воду.

– Далеко нам еще, друже? – спросил Леонтьева боярин Зорин.