100 знаменитых женщин - Иовлева Татьяна Васильевна - Страница 24

События меж тем развивались весьма бурно. Следствие по делу бунтовщиков шло полным ходом. Были арестованы и затем отпущены сыновья Раевского. Старый генерал ездил хлопотать за родственников в Петербург, но только навлек на себя гнев императора. Лишь возвратившись в апреле в Болтышку, Раевский обо всем известил дочь, прибавив, что Волконский «запирается, срамится» и прочее – он не покаялся перед императором и не назвал имен заговорщиков. И конечно, отец сразу же объявил ей, что не осудит ее, если она решит расторгнуть брак с Сергеем.

Можно лишь представить себе, каково было все это услышать молодой женщине, измученной долгой болезнью. Отец рассчитывал на то, что она покорится воле родителей (брат Александр откровенно говорил, что она сделает все, что скажет отец и он), но произошло наоборот. Мария взбунтовалась. Как ее ни отговаривали, она отправилась в Петербург, добилась свидания с мужем в Алексеевском равелине, сблизилась с его родственниками, утешая их и мужественно ожидая приговора.

Но тут внезапно заболел Николушка, и Мария вынуждена была спешно выехать к тетке, графине Браницкой, на попечение которой она оставила своего сына. В имении тетки ее ждало заточение с апреля по август. И все это время она была лишена известий о Сергее. Но эти месяцы не прошли даром. В душевном одиночестве, думая о муже, Мария как бы рождалась заново. Казалось, вся огромная энергетическая сила рода Раевских перелилась в эту хрупкую женщину. Молодой княгине потребовалась огромная духовная работа, чтобы определить свое отношение к поступку Сергея, понять его, прийти к единственному выводу: что бы его ни ожидало, она должна быть рядом с ним. Это решение тем более ценно, что Волконская выстрадала его. Если А. Муравьева, Е. Трубецкая и другие жены декабристов не были скованы столь жесткими домашними оковами, были вольны общаться друг с другом, находили поддержку друзей, родственников, всех, сочувствующих бунту, то Мария была вынуждена в одиночку бороться за свой смелый выбор, отстаивать его и даже пойти на конфликт с самыми близкими, любимыми ею людьми.

В июле 1826 г. подследственным объявили приговор. Князь Волконский был осужден по первому разряду на 20 лет каторги и отправлен в Сибирь. Как только об этом стало известно, Мария с сыном отправилась в Петербург. Остановилась она в доме свекрови на Мойке (в той самой квартире, где через 11 лет умирал Пушкин) и направила прошение государю отпустить ее к мужу. Своему отцу она писала: «Дорогой папа, вы должны удивляться моей смелости писать коронованным особам и министрам; что хотите вы – необходимость, несчастие обнаружило во мне энергию решительности и особенно терпения. Во мне заговорило самолюбие обойтись без помощи другого, я стою на собственных ногах и от этого чувствую себя хорошо». Спустя месяц был получен благожелательный ответ, и уже на следующий день, оставив ребенка свекрови, она выехала в Москву. Насколько же сильным было неприятие ее поступков родными, что Мария оставила своего первенца малознакомой женщине, пальцем не пошевельнувшей для спасения своего сына! Что ж, она решилась и на это, уверенная в своей правоте: «Мой сын счастлив, мой муж – несчастен, – мое место около мужа». Какой душевной силой и волей надо было обладать, чтобы принять такое решение! (Всего в Сибирь был сослан 121 человек, а добились права приезда к своим мужьям только 11 женщин.)

В Москве Мария на несколько дней остановилась у княгини Зинаиды Волконской, давшей в ее честь знаменитый вечер, на котором были Пушкин, Веневитинов и другие известные люди России. И в канун нового, 1827 г., когда в окрестных домах шли балы, звенели бокалы, молодая женщина покинула Москву. Ей казалось – навсегда. Отцу она сказала, что уезжает на год, ибо он обещал проклясть ее, если она не вернется… Старик как чувствовал, что более не увидит дочь. Маленький Николенька и генерал Раевский умерли буквально друг за другом в течение двух лет.

Волконская неслась в одиночестве через бесконечные метели, жестокие морозы, мужественно перенесла обыски и «всевозможные внушения» чиновников. Обгоняя по дороге измученных каторжан, она понимала, через какие унижения пришлось пройти ее мужу, пострадавшему не за какие-то махинации, а за дело чести. И когда, добившись свидания с Сергеем Григорьевичем, княгиня увидела его истощенного, в цепях, она упала перед ним на колени и поцеловала кандалы, отдавая дань его страданиям. Этот поступок стал хрестоматийным символом полного разделения женой судьбы мужа.

Сибирская жизнь Марии Николаевны только начиналась. Пройдет еще целых тридцать лет, прежде чем придет Указ о помиловании и декабристам разрешат выехать в европейскую часть России. До 1830 г. жены декабристов жили отдельно от мужей-каторжан. Но после перевода их на Петровский завод Волконская вытребовала разрешения поселиться в остроге. В их маленькую тюремную каморку, а через год и в дом вне тюрьмы по вечерам собирались гости, читали, спорили, слушали музыку и пение Марии Николаевны. Присутствие преданных женщин было огромной поддержкой для выброшенных из привычной жизни декабристов. Из 121 ссыльного в живых не осталось и двух десятков. Насколько позволяли средства, декабристки вели благотворительную деятельность, приходили друг другу на помощь в трудные дни, оплакивали умерших и радовались появлению новой жизни. Колония ссыльных сделала немало добрых дел в Иркутской губернии.

Жизнь продолжалась и в далекой Сибири. Здесь у Волконских родилось трое детей. Дочь Софья (1830 г.) скончалась в день рождения – слишком слаба была Мария Николаевна. Но сын Михаил (1832 г.) и дочь Елена (Нелли, 1834 г.) стали настоящим утешением родителей. Они росли под строгим присмотром матери, получили прекрасное домашнее образование. Когда в 1846 г. пришло распоряжение царя отдавать детей в казенные учебные заведения под чужой фамилией, Мария Николаевна первой отказалась от этой «странной» затеи, гордо сказав, что «дети, кто бы они ни были, должны носить имя своего отца». Но Михаила и Елену воспитала как благонамеренных граждан, верных престолу, и сделала все от нее зависящее, чтобы вернуть им положение в обществе. Разделив с мужем судьбу, Мария Николаевна так и осталась далека от идей декабристов.

За годы ссылки супруги очень переменились. Воспоминания современников часто расходятся, когда характеризуют их союз. Одни считают, ссылаясь на письма и архивы, что в сердце Марии царил только «опальный князь». Другие, приводя в пример те же архивные данные, утверждают, что Волконская, оставаясь с мужем, вовсе его не любила, а безропотно несла свой крест, как и положено русской женщине, присягнувшей ему перед Богом. Долгие годы в Марию был тайно влюблен Михаил Лунин. Но чаще называют имя декабриста Александра Викторовича Поджио. Их современник Е. И. Якушкин писал, что, став с годами властной и оставшись такой же решительной, княгиня, решая судьбу дочери, «не хотела никого слушать и сказала приятелям Волконского, что ежели он не согласится, то она объяснит ему, что он не имеет никакого права запрещать, потому что он не отец ее дочери. Хотя до этого дело не дошло, но старик, наконец, уступил». Дети ощущали внутреннюю отчужденность родителей, они больше любили мать, ее авторитет был намного выше отцовского. Иногда Марии Николаевне приходилось упрашивать их, чтобы «вкладывать несколько слов к папа в письма».

Так уж вышло, что долгие тридцать лет «сибирского плена» и по возвращении из ссылки супруги Волконские оставались вместе, несмотря на сплетни, досужие разговоры, усталость лет, видимую несхожесть характеров и взглядов. В 1863 г., находясь в имении сына, тяжело больной князь Волконский узнал, что его жена скончалась 10 августа. Он страдал оттого, что в последнее время не мог ухаживать за нею и сопровождать на лечение за границу, поскольку сам с трудом передвигался. Его похоронили (1865 г.) в селе Воронки Черниговской губернии рядом с женой, положив согласно завещанию в ногах ее могилы. А в 1873 г., опять же согласно завещанию, рядом с ними упокоился и Александр Поджио, скончавшись на руках Елены Сергеевны Волконской (во втором браке – Кочубей).