В мире безмолвия - Кусто Жак-Ив - Страница 9

«Тозер» был превосходным объектом для съемок.

Мы извели немало пленки, запечатлевая это красивое зрелище для нашего фильма «Epaves» («Затонувшие корабли»). Мы тщательно изучали все судно. Диди проник в рулевое отделение; мы с Филиппом последовали за ним. Проходы и переборки напоминали монастырские арки; впрочем, здесь многое наводило на мысль о храме: водоросли, напоминающие вьюнки на каменной стене, свет, падающий словно сквозь окошечко кельи. Следом за Диди мы проплыли по этому железному собору к уходящей вниз шахте, где трапы вели от палубы к палубе и где с каждым «этажом» становилось все темнее, все дальше от солнца и воздуха. На одной из площадок мы задержались и заглянули в длинный темный коридор. В конце прохода светились выходящие в воду голубые отверстия. Однако нас что-то не тянуло туда, к голубому свету, через весь этот тоннель.

Мы спустились на один пролет. Теперь между нами и поверхностью находился еще и железный барьер. Диди уже одолел следующий пролет; мы двинулись следом за ним. Мы плыли осторожно, стараясь ничего не задеть, – вдруг это еще один карточный домик, вроде «Иены»? Неожиданно по всему судну разнесся сильный гул. Мы замерли и поглядели друг на друга. Прошло несколько секунд, ничего не случилось. Диди влекло все ниже и ниже. Снова громкий удар; потом сразу целая серия. Мы сгрудились вокруг Тайе, он пробурчал: «Прибой». Ну конечно! Затонувшее на мелком месте судно билось о грунт под ударами прибоя.

Мы вернулись в рулевое отделение, когда было уже совсем темно, чувствуя, что сделали вполне достаточно.

В одном из кормовых помещений нам попалась неповрежденная морем большая сверкающая бутылка с какой-то жидкостью. Диди захватил ее с собой и вручил Симоне. Та вылила несколько капель на ладонь и понюхала.

– Прекрасный довоенный одеколон, – сообщила она.

Диди усиленно занимался поисками подводных сокровищ. Он вывинчивал сохранившиеся лампочки, подобрал матросские сапоги из разных пар, а скорпены только смотрели на него, уклоняясь от выполнения своих обязанностей охранников. Под мостиком мы обнаружили ванную комнату капитана. Диди заплыл туда и улегся. Это было совсем как в настоящей ванной комнате – голый человек в ванне. Я чуть не потерял мундштук от хохота.

Огюст Марцеллин предоставил нам возможность побывать на корабле, где работала над подъемом груза команда опытных водолазов, и мы смогли заснять на киноленту, как разрезают под водой автогеном железо. Водолазы решили подшутить над нами, дилетантами. Они вышли в море в сильный мистраль и нарочно повели катер вдоль волны, так что нас основательно потряхивало. Один из них погрузился в воду и возвратился с полной корзиной больших горьких устриц, собранных на затонувшем судне. Затем, глянув на нас, он произнес с лукавой улыбкой: «Что-то вы, ребята, уж больно худые с виду. Стоит, пожалуй, накормить вас как следует, прежде чем вы станете нырять».

Перед нырянием есть не рекомендуется, но мы принялись открывать ракушки и поглощать йодистое на вкус содержимое, стараясь всем своим видом изображать восторг. Водолазы сидели рядом, не спуская глаз с наших лиц. Мы благополучно одолели устриц. «А теперь, – продолжал шутник, – угощайтесь вином и хлебом». Мы съели хлеб и выпили вино. Водолазы были очень довольны: смеялись, балагурили и приняли нас в свою компанию. Наш гастрономический подвиг произвел на них значительно большее впечатление, нежели умение плавать под водой.

Но вот один из водолазов зажег горелку и погрузился с ней в воду. Мы последовали за ним и увидели поднимающиеся в красном зареве пузырьки. Он направил пламя на стальную балку; оно вгрызлось в металл, разбрызгивая раскаленные шарики. Потревоженная вода забилась о наши тела.

…Когда мы работали на «Дальтоне», Диди собрал там своеобразную добычу. Внутри корпуса он обнаружил горы посуды – фаянсовой, серебряной, стеклянной с коралловыми украшениями и большую хрустальную вазу. Среди железных руин вся эта посуда лежала чистая и совершенно целая, словно выставленная напоказ на свадьбе в мещанской семье. В другой раз он нашел гору пустых бутылок из-под вина и бренди марки «Метаксас». Эти бутылки были опустошены в ту самую ночь, когда беззаботная команда «Дальтона» перепилась и отправила судно на дно. То, что мы увидели, представляло собой картину рокового похмелья.

Корабельный компас весь оброс кораллами. Мы расчистили его, и нашим глазам предстал единственный живой остаток «Дальтона»: стрелка плавала в своей спиртовой ванне, по-прежнему подчиняясь притяжению далеких полюсов. Тайе подобрал в качестве сувениров несколько судовых фонарей, но Диди был ненасытен. Он доставил на поверхность дубовый штурвал, после чего принялся нырять за посудой и серебром. Мы заподозрили, что он решил обзавестись необходимой домашней утварью, готовясь втайне от нас сыграть свадьбу.

Дюма решил механизировать свой труд и вооружился большой корзиной. Корзина сразу же провалилась сквозь дыру в палубе и запуталась в искореженных бимсах. Диди отправился за ней, зацепился регулятором за кабель и повис, боясь пошевельнуться, чтобы не перерезать воздушные шланги. Случайно проплывая мимо, я обнаружил его и выручил. Диди немедленно двинулся вниз, не желая уступать упрямой корзине. Нагрузив ее доверху, он дернул канат, подавая сигнал своему помощнику наверху, чтобы тот тянул. Корзина сорвалась и упала обратно на корабль. При следующей попытке компасная тренога, которую Диди примостил сбоку, застряла в перилах. Диди отцепил компас. Корзина свалилась в трюм. Приглушенный вопль пронизал толщу воды.

Диди вытащил корзину еще раз. Он донес ее на руках до самого борта, и теперь она пошла на канате вверх безо всяких осложнений. Разбирая наверху посуду, которая благополучно пережила крушение и четверть века пребывания в море, Дюма обнаружил одни черепки. Бесчувственный приятель спросил его: «Что, Диди, придется свадьбу отложить?»

Страсть Дюма к «Дальтону» едва не кончилась трагически. Однажды, когда сильный мистраль не позволял спустить на воду дежурную лодку, ему понадобилось во что бы то ни стало закончить какие-то съемки на корме, и он нырнул один в разгулявшиеся волны с киноаппаратом в руках. На глубине шести футов уже было тихо и спокойно, но катящиеся наверху валы давали о себе знать до глубины в двадцать футов ритмичным усилением давления на барабанные перепонки. В полном одиночестве, сознавая собственную хрупкость и уязвимость, Диди не без волнения погрузился в пустынные мирные глубины.

Он двинулся по обычному маршруту – через люк рулевой рубки и большой тоннель к зияющему отверстию, откуда была видна кормовая часть. Доплыв до нее, мы всегда испытывали ту же гордость, что обуревает мальчишку, забравшегося на самую макушку высокого дерева.

Проникнув в рубку, Дюма почувствовал, как кто-то схватил его за выдыхательную трубку. Маска акваланга намного ограничивает поле зрения, не хуже лошадиных шор. Дюма не мог понять, в чем дело. Он попытался повернуть голову – тщетно. Тогда Диди протянул назад руку и нащупал железную трубу, покрытую «собачьими клыками». Из руки засочилась кровь.

И тут он разглядел впереди оскалившуюся ракушками трубу, которая проходила мимо его головы над левым плечом и далее между шлангом и регулятором. Опускаясь вниз, Дюма ухитрился зацепиться шлангом за обломанную с одного конца трубу и повис теперь на ней, как кольцо на палке при игре в серсо. Каким-то чудом острые ракушки не порезали ни шланг, ни шею Дюма.

Дюма выпустил из рук киноаппарат и повис совершенно неподвижно, благодаря небо за то, что внутри «Дальтона» не было течений. Он застрял на глубине ста футов, отрезанный от товарищей, зная, что они не появятся здесь в такую погоду.

Подумав, Диди закинул обе руки за голову и обхватил пальцами трубу, чтобы она не касалась шланга и шеи. Затем начал двигаться ногами вперед дюйм за дюймом, перехватываясь руками по ракушкам, готовый изрезать ладони до костей, лишь бы отделаться от этой проклятой трубы. Бесконечно долго длилось это осторожное отступление.