100 великих военных тайн - Курушин Михаил - Страница 42

При этом, если верить «Истории Альбигойского крестового похода» Петра Сернейского, - известного панегирика Монфора, - у французов были убиты всего один рыцарь и несколько сержантов.

Еще можно поверить, что французская конница перерезала тулузское пешее ополчение, как стадо баранов. Цифра в 15-20 тысяч погибших явно преувеличена, но с другой стороны, гибель значительной части мужского населения Тулузы в сражении при Мюре является объективным фактом. Но поверить в то, что король Педро II и его придворные рыцари позволили так задешево перебить себя, невозможно.

Та же картина наблюдается, если взять, например, хорошо изученное сражение той же эпохи: битву при Воррингене (1288). По рифмованной хронике Яна ван Хеелу, победители-брабантцы потеряли в нем всего 40 человек, а проигравшая немецко-голландская коалиция - 1100. Опять же, эти цифры никак не сообразуются с описанным в той же хронике ходом сражения, долгого и упорного, и даже «минималист» Вербрюгген считает цифру брабантских потерь несообразно заниженной. Причина очевидна - ван Хеелу был таким же восхвалителем брабантского герцога, как Петр Сернейский - Монфора. Видимо, для них было хорошим тоном до неправдоподобия занижать потери своих победоносных покровителей.

Для вышеприведенных и многих других средневековых сражений характерны одни и те же особенности: подробные их описания сохранились только со стороны победителей, и всякий раз присутствует огромный разрыв в боевых потерях между победителями и побежденными, никак не сочетающийся с описанием долгой и упорной борьбы. Тем более странно, что все эти сражения были не менее значимы для побежденных, имевших свою непрерывную летописную традицию. Очевидно, проигравшая сторона, не испытывая никакого поэтического восторга, предпочитала ограничиваться считанными строчками в общих хрониках. Добавим также, что сдержанность летописцев сразу исчезает, когда речь заходит о солдатах-простолюдинах - тут многотысячные цифры являются обычным делом.

Все это свойственно описаниям сражений XII-XIII веков. Их печальной особенностью является невозможность проверить цифры описывающих их хроник, сколь бы невероятными они ни были.

Картина резко меняется на рубеже XIII-XIV веков, после битв при Фолкерке в 1298 году и Куртре в 1302 году. «Малокровные» сражения практически исчезают, какую серию сражений позднего средневековья ни возьми - одни кровавые побоища с гибелью от 20 до 50 процентов активных участников у проигравшей стороны.

Неким островком «рыцарственной» войны - хотя уже в извращенной форме - прежде представлялись только войны кондотьеров в Италии. Мнение о привычке предводителей кондотьеров сговариваться между собой и устраивать почти бескровные имитации сражений, тем самым обманывая нанимателей, основывается преимущественно на произведениях итальянского политика и писателя Никколо Макиавелли. Его «История Флоренции», написанная в 1520 году под явным влиянием античных образцов и своей конкретностью выгодно отличающаяся от средневековых хроник, до недавних пор безоговорочно принималась на веру как важнейший источник по позднесредневековой истории Италии.

Например, о битве между флорентийско-папскими и миланскими войсками при Ангиари в 1440 году он пишет: «Никогда еще никакая другая война на чужой территории не бывала для нападающих менее опасной: при столь полном разгроме, при том, что сражение продолжалось четыре часа, погиб всего один человек, и даже не от раны или какого-либо мастерского удара, а от того, что свалился с коня и испустил дух под ногами сражающихся».

А вот о сражении между флорентийцами и венецианцами при Молинелле в 1467 году: «Однако ни один человек в этой битве не пал - ранены были лишь несколько лошадей и, кроме того, и с той, и с другой стороны взято было несколько пленных». Однако когда в последние десятилетия были тщательно изучены архивы итальянских городов, оказалось, что в действительности в первом сражении погибло 900 человек, во втором - 600. Может быть, это не столь много для армий тысяч по 5 человек, но контраст с утверждениями Макиавелли разителен.

Очевидно, что «История Флоренции», вопреки внешнему впечатлению, - не точный отчет о событиях того времени, а скорее тенденциозный политический памфлет, в котором автор, отстаивая определенные идеи - необходимость замены наемников-кондотьеров на регулярные национальные армии - весьма вольно обращается с фактами.

Получается, что даже самые убедительные и правдоподобные, на первый взгляд, средневековые описания могут быть очень далеки от подлинного положения дел. «Историю Флоренции» современным исследователям удалось «вывести на чистую воду», что для хроник XII века, увы, невозможно.

Тем не менее определенные закономерности можно заметить. Степень «кровавости» средневековых войн неотделима от общего социального и культурного развития средневекового общества. Вплоть до XI века характерно варварство, сражения хоть и невелики по масштабам, но кровавы. Затем наступил «золотой век» рыцарства, когда его иерархия и мораль уже сформировались и еще не были слишком испорчены товарно-денежными отношениями. В это время главенствующая военно-политическая роль рыцарей никем не ставилась под сомнение, что позволяло им разыгрывать власть и имущество по своим собственным, щадящим правилам. К этому не столь уж долгому периоду, закончившемуся в XIII веке, относится большинство западноевропейских «сражений-турниров». Однако на периферии католического мира и в это время действовали прежние правила - с иноверцами и еретиками шла борьба не на жизнь, а на смерть.

Да и сам «золотой век», если присмотреться, был внутренне неоднороден. Ведущая роль церкви оказывала глубокое влияние и на воинскую мораль, постепенно модифицируя изначальный германо-языческий менталитет рыцарства. Именно в XII веке наиболее малокровны внутриевропейские войны и наиболее кровавы внешние бойни, устраиваемые крестоносцами. В XIII веке, когда церковь начинает оттесняться на второй план королевской властью, внутриевропейские войны начинают ожесточаться, чему способствует широкое использование королями простолюдинов-горожан.

Настоящий перелом наступит около 1300 года, когда «рыцарская война» и внутри Европы окончательно канет в лету. Кровавость последующих сражений вплоть до конца XV века можно объяснить несколькими факторами.

Во-первых, усложняются формы боевых действий. На смену одному основному виду войск и способу боевых действий, лобовому столкновению рыцарской конницы в открытом поле, приходят несколько родов войск и множество тактических приемов. Использование их в разных, еще не вполне изученных условиях может привести как к полной победе, так и к катастрофическому поражению. Наглядный пример - английские лучники: в одних сражениях они почти без потерь истребляли французскую тяжелую конницу, в других та же конница почти без потерь истребляла их.

Во-вторых, усложнение форм боевых действий приводит к регулярному участию в сражениях наемных формирований пехотинцев-простолюдинов, своей неуправляемостью резко отличных от прежних кнехтов - рыцарских слуг. Вместе с ними на поля регулярных сражений возвращается и межсословная ненависть.

В-третьих, новые технические средства и тактические приемы, такие, как массированная стрельба лучников по площадям, оказываются принципиально несовместимы с «сознательно-щадящим» способом ведения боевых действий.

В-четвертых, завоевательный «государственный интерес» и специфика все более регулярных и дисциплинированных армий оказываются несовместимы с интернациональным рыцарским «братством по оружию». Наглядный пример - приказ Эдуарда III во время битвы при Креси в 1346 году не брать пленных до конца сражения.

В-пятых, разлагается и мораль самого рыцарства, больше не имеющего единоличного контроля над ходом сражений. «Христианское великодушие» и «рыцарская солидарность» все более уступают рациональному интересу - если в данных конкретных условиях нет возможности получить лично для себя выкуп от плененного «благородного» противника, оказывается естественным убить его.