Железный дождь - Курочкин Виктор Александрович - Страница 9

– Назад! Немцы! Танки! – дико закричал Колюшкин, на ходу спрыгнул с машины и нырнул в кусты.

Сократилин и сам видел, что напоролись на танковую колонну. Она шла им навстречу. Немцы на секунду опешили, а потом тявкнул автомат. Выскочить Сократилин не успел, повернуть назад – тоже. Тяжелый немецкий танк ударил Т-26 в лоб и сбросил с дороги в канаву. Машина завалилась на бок. Оглушенного Сократилина зажало между сиденьем и днищем танка.

В передний люк просунулось дуло автомата, оно зловеще покачивалось и уперлось Сократилину в спину. Остроносый, с длинными светлыми волосами немец сощурил глаза и что-то резко крикнул. Сократилин выбрался из-под сиденья, сел и, скрестив по-турецки ноги, уставился на немца. Немец так весело захохотал, что даже Сократилин, которому было далеко не до смеха, улыбнулся.

– Гут, рус, гут! – кричал немец и размахивал «шмайссером». Потом в люк просунулась другая рожа – плоская, прыщавая, с рыжим кустом волос под носом. Рожа широко ухмыльнулась, потом надулась и чихнула.

Немец долго и внимательно изучал Сократилина, затем резко поднял вверх палец:

– Шнель, шнель…

Сократилин понял, что надо вылезать, и понял совершенно правильно. Он выбрался из машины, одернул гимнастерку, поправил на голове фуражку, болтавшуюся на животе кобуру с наганом перетащил на бок. Немцы окружили пленного тесным кольцом. Это были молодые жизнерадостные парни, упитанные и самодовольные, в расстегнутых мундирах. На их лицах не было ни злобы, ни жалости – ничего, кроме любопытства. Они с интересом рассматривали черноволосого советского танкиста с медалью на груди. А он, опустив голову, внимательно разглядывал свои грязные яловые сапоги. Кольцо солдат разомкнулось. Сократилин поднял голову и увидел высокого, узловатого, с немигающими глазами офицера. О том, что немец офицер, Сократилин догадался по широким серебряным петлицам, узким погонам и по фуражке с высокой тульей. Офицер что-то сказал. Прыщеватый солдат подскочил к Сократилину, вынул из его кобуры наган и протянул офицеру.

Разглядывая наган, офицер брезгливо морщился, потом помахал им, прицелился в ствол молодой березки и выстрелил.

«Ловко, гад, стреляет», – отметил Богдан.

Расстреляв березку, офицер размахнулся и забросил наган в густые заросли иван-чая. Немцы захохотали. А офицер расстегнул свою кобуру, вынул парабеллум, показал Сократилину:

– Гут?

Сократилин пожал плечами. Офицер залопотал и сунул пистолет в руки Сократилина, Богдан повертел в руках парабеллум и со словами: «так себе» – вернул пистолет офицеру. Немец, видимо, расценил слова Сократилина как одобрение, самодовольно улыбнулся, подергал на груди Богдана медаль «За отвагу», провел пальцем по петлицам.

– Фельдфебель?

Сократилин вздохнул:

– Ага, старшина.

Офицер закурил. Сократилин облизнул губы. Офицер протянул ему пачку сигарет. Богдан одну сигарету сунул в рот, а другую за ухо. Офицер рассмеялся. А солдаты как будто только и ждали этого, чтоб вдоволь похохотать. Остроносого солдата смех изогнул пополам. Офицер нахмурился, что-то громко и резко сказал, ткнул в Сократилина пальцем и, повернувшись, пошел к танкам, высоко вскидывая ноги.

Сократилин опустил голову: «Ну вот и конец тебе, Богдан».

От резкого толчка в спину Сократилин едва устоял на ногах. Он оглянулся.

– Шнель, шнель! – кричал прыщеватый солдат и показывал рукой на танки.

«Еще не конец!» И Сократилин побежал. Его подхватили за руки и втащили в машину. Десант автоматчиков так густо облепил танк, что негде было поставить сапог. Все же они потеснились, и Сократилин сел на краешек снарядного ящика.

Богдан сидел согнувшись и с тоской думал: «А что же дальше?» Страха он не испытывал. Солдаты под визг губных гармошек орали песню. Песня была веселая, хоть в пляс пускайся.

Проехали мимо расстрелянной полуторки. Вот и развилка. Танки свернули на каменистую дорогу и устремились на северо-восток. День уже был на исходе. Солнце, напоровшись на острые макушки елей, разлилось по потемневшему леску оранжевыми лужами. Сократилин посмотрел на часы. Остроносый немец толкнул Сократилина автоматом. Богдан с недоумением посмотрел на него. Солдат показал на часы и поманил пальцем. Сократилин зажал часы в кулаке. Солдат оскалил зубы, выругался и пригрозил автоматом.

– На, твоя взяла, – сказал Богдан и бросил часы солдату.

Тот подивился на них и опустил в свой карман. Однако этого остроносому было мало. Он снял с груди Сократилина медаль и прицепил на свой мундир. Потом медаль перекочевала на мундир прыщавого солдата, от прыщавого – к белобрысому детине с круглыми, как у кота, глазами. Повесив медаль, он надулся и что-то сказал. Наконец медаль попала в руки добродушного ефрейтора, и тот сунул ее в карман.

– Сволочи, мародеры! – вслух выругался Сократилин.

Солнце зашло. Воздух отсырел, пах бензином. Пыль толстым слоем покрыла солдатские мундиры. Она щекотала ноздри, скрипела на зубах. Танковую колонну обогнали мотоциклисты. Мотоциклы с треском и хлопаньем проносились под носом танкистов, сгущая и без того густую пыль.

Сократилин задремал и очнулся, когда колонна остановилась. Танк, на котором везли Сократилина, стоял на площади напротив двухэтажного каменного дома. Остальные дома были деревянными, с заборами и садами. Посреди площади торчала водокачка. Солдаты прыгали с танков, неслись к водокачке, обгоняя друг друга. Ефрейтор тоже побежал к водокачке.

С Богданом остался прыщавый автоматчик, он долго ругался, а потом закатил Сократилину оплеуху. Из верхнего люка вылез танкист – маленький, круглоголовый, с грязным пятном на щеке. Сократилин безошибочно определил, что это водитель. Водитель снял мундир и стал выколачивать из него пыль. Автоматчик стал что-то у него просить. Но танкист его не слушал и остервенело охлестывал мундир о железный поручень. Автоматчик продолжал его уговаривать, а потом, видно, выругался. Танкист подскочил к нему, двинул кулаком, и автоматчик кубарем скатился с машины. Потом танкист схватил за ворот Сократилина, подтащил к корме и пинком под зад сбросил Богдана на землю.

Автоматчик аж побелел. И, как это бывает в таких случаях, выплеснул злобу на того, кто слабее. А слабым оказался один лишь пленный. Он ударил Сократилина носком сапога в пах. Богдан охнул и опустился на колени.

– Штейн зи, русски швайн! – заорал солдат и поднял автомат.

Сократилин съежился, закрыл голову руками.

– Бей, сволочь, бей, – шептал Богдан.

Из-за танка, вынырнул ефрейтор, крикнул на автоматчика, тот опустил автомат и вытянулся. Ефрейтор махнул Сократилину рукой и пошел к двухэтажному дому. За ним, прихрамывая, ковылял Сократилин, а остроносый солдат подталкивал его дулом автомата.

Двухэтажный дом оказался литовской школой. По длинному коридору сновали солдаты без рубах, с полотенцами на шее. В классных комнатах ели, пили, пели, играли и даже плясали. Сократилина долго водили по коридорам и закоулкам школы. Наконец и для него нашли место – темный чулан, куда уборщицы прятали ведра с метлами и тряпками. Ефрейтор ушел. Остроносый остался охранять Сократилина. Стоять с автоматом около чулана ему очень не хотелось. Он долго ругался, а потом жестоко и бессмысленно избил Сократилина.

Сменщик остроносого оказался на редкость изобретательным. Он не стал стоять ни одной минуты. Раздобыл доску с гвоздями, заколотил дверь и ушел спать.

– Ну, вот теперь, кажется, можно и отдохнуть, – сказал сам себе Сократилин.

Богдан стащил с ног сапоги, подложил под голову. Чулан был настолько тесным, что ноги упирались в стену. Он уснул мгновенно. Или спать было неудобно, или кошмарные сновидения, или впечатления первого дня войны, или все это вместе взятое, только отдых еще больше измучил Сократилина.

В щелку филенчатой двери протиснулась серая полоска света.

«Уже рассвело, – решил Сократилин. – Эх, покурить бы!» – Похлопал по карманам, брякнули спички. Нашелся и кисет с табаком. Оставалось раздобыть клочок газеты. Но сколько Сократилин ни обшаривал себя, не только газеты, вообще, кроме трехкопеечной монеты, ничего больше в карманах не было. Он чиркнул спичкой. Она осветила чулан: ведро, швабру, кучу тряпья и картонку с грязным комом ваты. Сократилин горестно вздохнул: