Железный дождь - Курочкин Виктор Александрович - Страница 27

У Левцова на ремне действительно висела фляжка в суконном чехле.

– Хочешь глоток?

Разумеется, Сократилин не отказался. Он приложился к фляге, глотнул, и у него перехватило дыхание.

– Что это? Спирт?

– Ром.

– Ром? Откуда ты знаешь?

– Я все знаю, – хвастался Левцов. – А ты знаешь, с кем мы дрались?… С эсэсовцами из дивизии «Тоден копф» – «Мертвая голова». Личные войска самого Гиммлера.

Богдану теперь было совершенно наплевать на то, с кем он дрался. Он глотнул из фляги и сказал:

– Мы с тобой, Ричард, видимо, в сорочке родились. А вот Могилкин погиб.

– Да, – как эхо отозвался Левцов, – от самой границы мы с ним топали. Ведь он спас мне жизнь. – Левцов отвернулся и вытер рукавом глаза.

Могилкин лежал на спине в луже крови. Его нос заострился и был похож на клюв грача.

– Он как будто помолодел, – отметил Сократилин, вглядываясь в юное и спокойное лицо Могилкина.

Татарин Кугушев до сих пор сжимал винтовку, штык которой увяз в теле немецкого ефрейтора. Левцов попытался разжать ему пальцы, обхватившие цевье винтовки.

– Не отдает. Воистину мертвая хватка.

Они положили Кугушева на спину. Восковое лицо Кугушева было обезображено мучительной гримасой, во рту – земля.

– Умирая, землю грыз. Чудной мужик был. Все песни пел.

Левцов посмотрел на Сократилина:

– Ты знаешь, что он мне сказал, когда я его спросил: «О чем поешь?»

– Знаю, – сказал Сократилин.

Метрах в десяти от Кугушева лежал расчет «максима». Два парня: один сухонький, чернявый, другой – блондинистый здоровяк. Они вдвоем таскали пулемет, вдвоем стреляли из него и вдвоем бросились врукопашную. Даже смерть их не разлучила. Они лежали рядышком и широко раскрытыми глазами смотрели в небо. Их пулемет стоял на краю окопа и тоже смотрел в небо.

Подошел лейтенант и спросил Сократилина, знаком ли он с пулеметом. Богдану приходилось стрелять из «максима». Лейтенант назначил к «максиму» первым номером Сократилина, а вторым Левцова.

– Ребят похоронить надо, – сказал лейтенанту Сократилин.

– Обязательно, – заявил лейтенант. – Как только отроем окопы, похороним.

Подразделение лейтенанта спешно окапывалось. Сократилин приказал Левцову:

– Схожу узнаю, кто остался еще в живых из нашей роты. Но сходить он не успел. Помешал артиллерийский залп. Снаряды со скрежетом пронеслись над головой. Один уткнулся возле забора. Второй снаряд угодил в крышу дома и поднял коричневый столб пыли. Поклубившись, пыль постепенно оседала.

Второй залп разорвался в районе ограды, но уже ближе к окопам. А третий перед окопами поднял стену земли. Градом посыпались комья глины и картошка. Сократилин с Левцовым прыгнули в окоп.

– Начался сабантуй, – сказал Ричард.

– Это еще пока пристрелочка. Сабантуй впереди. Глотнем рому?

– Глотнем, – охотно согласился Левцов. – Не пропадать же добру.

Над темной полоской кустарника, который словно барьером перегородил низину, взлетели бледные клубки дыма. В воздухе завыло, засвистело. Левцов навалился на Сократилина, прижал его к земле и крепко обнял. Если бы он этого не сделал, его наверняка выбросило бы из окопа. В густой пыли и тяжелом дыму сначала ничего не было видно. Потом показался «максим», лежащий на боку, с разорванным кожухом.

Немецкая батарея пристрелялась, и снаряды посыпались градом. Очередной снаряд разорвался возле окопа и засыпал расчет землей. Сократилин не успел стряхнуть сворота землю, как услышал сначала вой, а потом громкое шептанье.

– Это наш, – крикнул Сократилин, прижался лицом к земле и закрыл голову руками. Сверху навалился Левцов, он что-то кричал ему, но грохот разрыва заглушил слова. Сократилин открыл глаза и сразу же закрыл их от ужаса. Он увидел над собой грязные скрюченные пальцы.

– Кому-то руку оторвало – и прямо к нам на край окопа, – сказал Левцов и стволом карабина отбросил руку в сторону. Сократилин выглянул из окопа и не увидел татарина с немцем. Там, где они лежали, была теперь куча земли.

– Если они так будут лупить, от нас и костей не останется, – сказал он.

Левцов его не понял. От беспрерывного грохота у него заложило уши.

Немецкая батарея била без устали, беспрерывно содрогалось картофельное поле, и беспрерывно раздирали воздух снаряды; многие из них падали, как тяжелые камни, и, увязнув в рыхлой земле, не взрывались. Сократилин с Левцовым лежали на дне окопа и завидовали кроту, который может весь глубоко зарыться в землю. Даже выпитая фляга рома не веселила их.

Немецкие артиллеристы продолжали свою работу. Теперь они били по окраине города, разносили в клочья хрупкие деревянные домишки. Дома загорались и пылали под треск стропил и драночной кровли.

Обстрел прекратился внезапно. И стало так тихо, что Сократилин решил, что он окончательно оглох. Но это ему только показалось. В уже посиневшем предвечернем небе он услышал ровное гудение самолета и по звуку определил, что это вражеский разведчик. И еще услышал треск автоматов. Почему-то стреляли сзади окопов, в тылу.

– Немцы в городе. Немцы в городе! – раздался истошный женский крик.

Сократилин побелел, не оттого, что немцы их обошли: он узнал ее голос и увидел ее. Она бежала от забора. Теперь для Богдана ничего не существовало, кроме нее. Он выпрыгнул из окопа и бросился навстречу.

– Нельзя сюда, нельзя! – кричал Сократилин. Она прикрывала руками грудь. Лицо у нее было бледное, без кровинки. Темные глаза смотрели на Богдана бессмысленно.

– Сейчас же уходи! Здесь смерть, – сказал Сократилин.

– Куда? – спросила она. – В городе немцы!

– Уходи! Прячься в погреб, куда хочешь, только спрячься, – упрашивал Богдан. – Пожалуйста, уходи. Неужели ты меня не узнаешь?

Женщина, видимо, узнала его. Она попятилась.

– Так это вы?

Сократилин радостно и торопливо закивал головой:

– Да, да, конечно, я.

– Какой страшный и грязный! – прошептала она.

– Да, да страшный и грязный… А ты уходи. Ну, пожалуйста!

Женщина испуганно попятилась.

– Уходи бога ради. Мы потом встретимся.

– Потом? – Женщина опустила вдруг руки, и Сократилин увидел разорванный ворот и пухлую окровавленную грудь.

– Осколком? – машинально спросил Богдан. Она не ответила, застыдилась, закрыла рукой грудь, повернулась и побежала к дому.

Ноги сами понесли за ней Сократилина.

– Погоди. Надо же перевязать! – кричал он. Она бежала не оглядываясь, только сверкали ее белые крепкие лодыжки.

Они выскочили на улицу. Взрыв снаряда отбросил Сократилина к ограде палисадника. Падая, он увидел ее. Она все еще бежала, но почему-то вдруг стала маленькой, квадратной, а потом закружилась на одном месте и растворилась в густой пыли, Когда пыль с дымом разжидились, показался выпотрошенный дом, а напротив дома на дороге что-то бесформенное, ужасное.

– Что же это такое? – громко неизвестно кого спросил Сократилин. – Бандиты! Сволочи! Вы убиваете наших женщин, – и погрозил кулаком. – Вы за это ответите, сволочи! – закричал он, обезумев от гнева и жалости. Он рванул с плеча карабин и побежал. Куда? Теперь это для Богдана не имело никакого значения. Он бежал и ничего не видел. Стреляли со всех сторон. Пули свистели, скулили, клацали. Разорвался снаряд. Сократилин упал, а когда поднялся, то забинтованная голова его стала серой и грязной, как лоскут солдатской шинели.

Сократилин опомнился, когда столкнулся с Левцовым.

– Куда ты, старшина? Там немцы!

– Они ее убили, – сказал Сократилин.

– Всех убьют. Слышишь ты? – Левцов схватил Сократилина за плечи и сильно встряхнул. – Опомнись, старшина! Надо бежать!

– Куда? Зачем? – почему-то шепотом спросил Сократилин.

– К реке! – Левцов взял старшину, как ребенка, за руку и потащил за собой.

Они бежали, падали, ползли, опять бежали. Впереди и сзади них тоже бежали бойцы. На рыночной площади они спрятались за фанерный ларек и стали отстреливаться. В конце улицы, выходящей на площадь, мелькали фигуры немецких солдат.