Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович - Страница 31

Как мы могли убедиться, Троцкий уже со времени первых сообщений о расправах над оппозиционерами был весьма далёк от этой наивной версии. Разоблачая сталинские подлоги, он указывал на несомненную направляющую роль Сталина в организации покушения на Кирова, хотя и ошибочно полагал при этом, что завершение данной провокации убийством «не входило в программу Сталина» [224]. Эта ошибка, на наш взгляд, была связана не столько с недооценкой Троцким криминальных качеств Сталина (способность убить своего ближайшего соратника), сколько с недооценкой масштабов террора, который Сталин замыслил развязать. Такие масштабы требовали хотя бы одного террористического акта, завершившегося убийством видного партийного руководителя.

Более точные, в основном совпадающие с результатами расследований 50—60-х годов выводы были сделаны Троцким в 1939—1940 годах, после тщательного анализа материалов показательных московских процессов. В статье «Сверхборджиа в Кремле» Троцкий писал, что во время процессов прозвучавшие на них обвинения «казались мне фантасмагорией. Позднейшая информация и более внимательный анализ обстоятельств заставили меня изменить эту оценку. Не всё в процессах было ложью… Основные элементы сталинских подлогов не извлечены из чистой фантазии, а взяты из действительности, большей частью из дел или замыслов самого мастера острых блюд» [225].

С этой точки зрения Троцкий обращал внимание на сенсационные признания Ягоды и его личного секретаря Буланова, прозвучавшие на процессе «право-троцкистского блока» в марте 1938 года. Во время допроса Буланов заявил, что Ягода знал о готовившемся покушении на Кирова, что «в Ленинграде у него был верный человек, посвящённый во всё — заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит и содействии Запорожца. Я помню, что Ягода мельком рассказал, ругая, между прочим, Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и что у того в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. Ягода далее рассказал мне, что сотрудник ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоял за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при этой аварии убит, и таким образом они избавились от опасного свидетеля. Мне стала тогда понятна та исключительно необычайная забота Ягоды, которую он проявил, когда Медведь, Запорожец и остальные сотрудники были арестованы и преданы суду. Я припомнил, что лично мне он поручил заботу о семье Запорожца, о семье Медведя, помню, что он их отправил для отбывания в лагерь не обычным путём, он их отправил не в вагоне для арестованных, а в специальном вагоне прямого назначения. Перед отправкой он вызывал к себе Запорожца и Медведя» [226].

В этих показаниях Буланова ни один факт (за исключением сообщения о причастности Борисова к убийству) не вызывает сомнений в свете последующих расследований.

В тот же день состоялся допрос Ягоды, на котором тот повторил большинство фактов, названных Булановым. Разумеется, Ягода прибавил к этому, что распоряжение Запорожцу «не препятствовать совершению террористического акта над Кировым» было сделано им по указанию «правотроцкистского центра» [227].

Можно предположить, что столь подробное изложение Ягодой и Булановым действительных фактов, связанных с убийством Кирова (хотя и перемешанных с ложью о «правотроцкистском центре» как ещё одном организаторе убийства), было вызвано инцидентом, который произошёл на процессе за несколько дней до их допросов. Во время допроса Бухарина он, а вслед за ним и Рыков категорически отрицали, что им было что-либо известно о подготовке убийства Кирова. Тогда Вышинский обратился к Ягоде, который заявил: «И Рыков, и Бухарин говорят неправду. Рыков и Енукидзе участвовали на заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве Сергея Мироновича Кирова». Ободренный этим своим «успехом», Вышинский решил продолжить допрос Ягоды. Тогда и произошёл острый диалог между прокурором и подсудимым.

Вышинский: «Вы лично после этого приняли какие-нибудь меры, чтобы убийство Сергея Мироновича Кирова осуществилось?»

Ягода: «Я лично?»

Вышинский: «Да, как член блока».

Ягода: «Я дал распоряжение…»

Вышинский: «Кому?»

Ягода: «В Ленинград Запорожцу. Это было немного не так».

Вышинский: «Об этом после будем говорить. Сейчас мне нужно выяснить участие Рыкова и Бухарина в этом злодействе».

Однако Ягода продолжал рассказывать об освобождении Запорожцем задержанного Николаева. Тогда Вышинский задал ему вопрос: «А Вы дали потом указания не чинить препятствий к тому, чтобы Сергей Миронович Киров был убит?»

Ягода: «Да, дал… не так».

Вышинский: «В несколько иной редакции?»

Ягода: «Это было не так, но это неважно» [228].

Эти недоговоренности Ягоды не могли не укрепить слухи о действительных обстоятельствах убийства Кирова, которые продолжали циркулировать по стране. Эти слухи, по-видимому, шли от подлинных соучастников преступления, у которых в предчувствии своего неминуемого ареста и гибели развязывались языки в разговорах с близкими людьми. Задачей опровергнуть эти слухи и объяснялось появление новой амальгамы Буланова — Ягоды, в которой причудливо смешивалась правда и ложь. Видимо, эта версия — эффектная и одновременно рискованная — была запущена по прямому приказу Сталина.

Комментируя эту часть процесса, Троцкий писал, что распоряжение Ягоды «не препятствовать» готовившемуся покушению «было равносильно приказу организовать убийство». Объявление об этом во всеуслышание «может быть объяснено только тем, что Сталину необходимо было во что бы то ни стало восстановить своё алиби… оторваться от Ягоды, создать между собою и Ягодой ров и свалить в этот ров труп Ягоды. Так выросла для Сталина необходимость пожертвовать своим сотрудником № 1» [229].

Выводы Троцкого получили фактическое подтверждение в воспоминаниях Хрущёва, где он договорил всё то, что не решился сообщить на XX и XXII съездах КПСС. Тщательно изучивший материалы и выводы комиссий, расследовавших обстоятельства убийства Кирова [230], Хрущёв считал безусловно доказанным, что оно «было подготовлено руководителем ОГПУ Ягодой, который в свою очередь мог действовать только по секретному поручению Сталина, данному, как говорится, с глазу на глаз… Кирова принесли в жертву, чтобы, воспользовавшись его смертью, встряхнуть страну и расправиться с людьми, неугодными Сталину, со старыми большевиками, обвинив их в том, что они подняли руку на Кирова» [231].

Хотя в ходе великой чистки были уничтожены почти все лица, что-либо знавшие о механизме организации убийства Кирова, за рубежом оказался человек, осведомлённый о предшествующих убийству событиях. Им был уже упоминавшийся ответственный работник НКВД А. Орлов, ставший в 1938 году «невозвращенцем» и проживавший после этого в США. Решившись лишь в 1953 году опубликовать книгу «Тайная история сталинских преступлений» [232], Орлов видел её главную задачу в том, чтобы «восстановить те недостающие звенья, без которых трагические события, произошедшие в СССР, приобретают характер неразрешимой загадки» [233]. Орлов рассказывал, что сообщаемая им информация основывается на секретных сведениях, переданных ему сотрудниками НКВД, многие из которых находились у него в подчинении, и на записях устных указаний, которые Сталин давал руководящим работникам НКВД.

«Недостающие звенья», о которых рассказал Орлов, заключались в следующем. Николаев был отобран на роль убийцы Кирова после получения Ягодой секретного донесения Запорожца о том, что ему был передан выкраденный у Николаева дневник, в котором говорилось о намерении совершить убийство председателя ленинградской комиссии партийного контроля, в котором Николаев видел главного виновника своих злоключений.