Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович - Страница 72

Поэтому изложенная в подготовленных под их руководством реабилитационных справках историческая версия не шла намного дальше версий Хрущёва, с одной стороны, Конквеста — Солженицына, с другой. Эта версия сводилась к тому, что действительная «вина» большевиков, репрессированных в 30-е годы, ограничивалась отдельными частными беседами с выражением недовольства Сталиным и некоторыми аспектами его политики. [622]

XXXV

Союз марксистов-ленинцев

В эту версию, однако, острым клином врезывалась история организации, названной её участниками «Союзом марксистов-ленинцев». Одно дело — Троцкий, которого «перестройщики» типа Яковлева — Волкогонова объявляли одиноким изгнанником, утратившим своих единомышленников в СССР и руководствовавшимся в своих разоблачениях сталинизма личной ненавистью к Сталину и уязвлённым самолюбием поверженного. И совсем другое дело — группа старых большевиков, выпускавшая документы с беспощадной критикой сталинского режима и призывом к коммунистам подняться на борьбу со сталинской кликой во имя возрождения идеалов и принципов Октябрьской революции.

Однако и здесь Яковлев нашёл свое иезуитское решение. В реабилитационную справку по делу «Союза» была вмонтирована версия о неподлинности документов этой организации, обнаруженных в архивах ОГПУ. В этих целях был использован тот факт, что в материалах следствия сохранились лишь копии с оригиналов этих документов. Реабилитационная справка брала на веру слова из письменного объяснения Рютина по поводу доноса, поступившего на него в 1930 году: «О термидоре и забастовках я ни слова не говорил. Тут всё вымышлено от начала и до конца. Я не троцкист и не устряловец, чтобы городить такую чепуху». Руководствуясь этими словами при оценке «Рютинской платформы», относящейся к 1932 году, яковлевские «переследователи» утверждали: «А такой чепухи в этом документе оказалось много». Более того, они присовокупляли, что в обнаруженных копиях «Платформы» встречаются «явные заимствования из контрреволюционных воззваний и антисоветских листовок, белоэмигрантских документов, что вряд ли могло соответствовать настроениям М. Н. Рютина». В справке содержался и намек на то, что такие «заимствования» были включены в «Платформу» следователями ГПУ, чтобы придать группе «характер гигантского заговора внутри партии и государства». Наконец, основанием для реабилитации рютинской группы объявлялось то обстоятельство, что её участники не совершили «никаких практических действий» по реализации установок, содержавшихся в её программных документах [623].

Таким образом, Яковлев, с 1990 года ставший одним из главарей истерической антикоммунистической кампании, за год до этого называл «антисоветскими» и «контрреволюционными» наиболее резкие обличения сталинизма, содержавшиеся в «Рютинской платформе». Однако издание в 1990 году её текста обнаружило, что в нем не содержится ни одного слова, которое могло принадлежать перу не большевика, а антисоветчика или белоэмигранта.

После этих предварительных соображений перейдем к анализу деятельности «Союза марксистов-ленинцев» и его программных документов.

Организаторами «Союза» были М. Н. Рютин и В. Н. Каюров, люди с яркой большевистской биографией. Рютин, член партии с 1914 года, активный участник гражданской войны, в 1924—28 годах работал секретарем Краснопресненского райкома партии и в этот период поддерживал правящую фракцию в борьбе с левой оппозицией, ожесточённо выступал против последней на XIV и XV съездах партии, возглавлял бригады боевиков, разгонявших оппозиционные собрания и демонстрации. На XV съезде был избран кандидатом в члены ЦК. Подобно многим другим функционерам Московской партийной организации, Рютин в 1928 году примкнул к «правым». При снятии с партийной работы, наряду с «примиренческим отношением к правому уклону», ему вменялась ещё одна, более серьезная вина. Она состояла в том, что Рютин на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома, выступая «против тенденций дальнейшего отсечения руководящих товарищей от руководства», сказал: «Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин». Сообщив на октябрьском пленуме МК (1928 года) об этом эпизоде, Угланов заявил, что «этого нельзя было говорить потому, что ещё раньше нам об этом говорили троцкисты» [624].

В речи на пленуме МК Рютин заявил, что он, как и многие другие члены бюро Московского комитета, испытывал «беспокойство за сплочённость руководящего органа ЦК» и считал, что низовые и районные партийные организации должны «воздействовать на руководящих товарищей, чтобы в их рядах были устранены разногласия, трения, которые возникли» [625].

За все эти «ошибки» Рютин отделался сравнительно мягким наказанием. После отстранения в октябре 1928 года от партийной работы он был назначен заместителем редактора газеты «Красная звезда», а в 1929 году был направлен уполномоченным ЦК по коллективизации в Восточную Сибирь. Представленная им после возвращения из этой поездки записка в Политбюро, критически оценивавшая практику коллективизации, вызвала резко отрицательную реакцию Сталина и Кагановича.

21 января 1930 года Сталин выступил в «Красной Звезде» со статьей «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса», поводом для которой послужила написанная Рютиным передовая этой газеты. Называя эту передовую «в общем бесспорно правильной», Сталин счел нужным исправить содержавшиеся в ней «неточности в формулировках». Эти неточности сводились к тому, что Рютин объявил «политику ликвидации кулачества как класса» продолжением линии XV съезда, тогда как Сталин недвусмысленно (и справедливо) называл её «новой политикой партии», поворотом от решений XV съезда [626]. 2 марта 1930 года Рютин последний раз подписал газету «Красная звезда». С идеологической работы он был переведён на хозяйственную, получив пост председателя Управления фотокинопромышленности.

На XVI съезде партии Сталин через Кагановича обещал Рютину, что он будет избран в ЦК, если выступит в прениях с осуждением «правого уклона» и «самокритикой» по поводу своего «примиренческого» отношения к нему. Рютин, как он впоследствии признавал, «увильнул» от этого выступления. В состав ЦК он избран не был.

Более серьезные злоключения Рютина начались осенью 1930 года. Имеются сведения, что в августе он был приглашён Сталиным в Сочи, где они вели беседы в течение двух дней. А уже 13 сентября Сталин писал Молотову, что «в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придётся, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-либо подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца» [627].

По-видимому, эта злобная установка была внушена тем, что Сталин к тому времени получил агентурные сведения о беседах, которые Рютин вёл со многими старыми большевиками во время своего пребывания на отдыхе в Ессентуках. О содержании этих бесед говорилось в поступившем 20 сентября в ЦК заявлении Немова, бывшего сослуживца Рютина по работе в Краснопресненском райкоме. Немов сообщал, что в разговорах с ним Рютин говорил о губительном для страны характере политики правящего ядра ЦК во главе со Сталиным. Банкротство этой политики Рютин усматривал в исключительно тяжёлом материальном положении рабочих, провале коллективизации, финансовом крахе и т. д. Основную задачу «правых» Рютин видел в том, чтобы «всюду и везде распространять среди рабочих, что бедой и несчастьем для страны является этот фокусник и шулер Сталин… Когда Сталина смахнут, тогда с остальными легко будет справиться». Рютин сказал Немову, что в будущем правым придётся работать вместе с троцкистами на следующей основе: троцкисты во главе с Троцким должны будут признать ошибочность своей экономической платформы, которую, по словам Рютина, стал проводить Сталин [628], а правые признают, что они безусловно ошиблись в своей критике троцкистов за их оценку внутрипартийного режима [629].

Ярославский и Шкирятов ознакомили Рютина с заявлением Немова и потребовали представить письменное объяснение по поводу содержавшихся в нем обвинений. В объяснительной записке Рютин утверждал, что донос Немова — это «на 99 % самая гнусная ложь» и что последний грубо передернул его слова о Сталине. Рютин писал, что считает Сталина «самым крупным вождем партии, способным проводить в жизнь ленинские принципы», а его критические высказывания в адрес Сталина носили личный характер и сводились лишь к тому, что Сталин «напрасно ошельмовал меня и ловким маневром вытряхнул с партийной работы» [630]. На очной ставке с Немовым в ЦКК Рютин повторил эти утверждения и отверг самое страшное обвинение доносчика — в стремлении «заключить блок с троцкистами». Понимая, какие аргументы могут оказаться наиболее действенными в глазах «партследователей», Рютин возвратил это обвинение Немову, назвав его скрытым троцкистом, а его заявление — попыткой троцкистов свести с ним счёты за его прошлую борьбу с ними [631].