Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович - Страница 49

Новым контрольным цифрам сопутствовали и новые лозунги. К выдвинутому XVI конференцией лозунгу «догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны» был добавлен лозунг «выполнить пятилетку в четыре года».

Критикуя эти лозунги как выражение самого безответственного авантюризма, Троцкий предвидел, что такая критика может породить ложное представление, будто оппозиция «меняется с аппаратом местами», поскольку теперь она обвиняет аппарат в сверхиндустриализации. «Все такие рассуждения, сближения, сопоставления можно предвидеть заранее и даже заранее можно написать статьи и речи, которые будут на эту тему произнесены. Не очень трудно, однако, вскрыть легкомыслие этих рассуждений» [421].

Троцкий напоминал, что оппозиция, оценивавшая вплоть до 1928 года возможности индустриализации неизмеримо шире и смелее, чем правящая фракция, никогда не выдвигала утопической задачи «в кратчайший срок» догнать и перегнать капиталистический мир. «Мы никогда не считали ресурсы индустриализации безграничными, и темп её — зависящим только от кнута бюрократии» [422].

Действительные изменения претерпела не программа оппозиции, а политика правящей фракции. Борьба между нею и оппозицией приняла особенно острый характер как раз к тому моменту, когда правота оппозиции подтвердилась по всем решающим пунктам разногласий. Сталинское руководство отказалось от минималистского плана пятилетки, подготовленного к XV съезду, и заменило его новым, намного более смелым, который был принят XVI конференцией. Когда же первый год пятилетки подтвердил осуществимость высоких темпов развития индустрии, потрясённые этим фактом эмпирики «решили, что отныне всё возможно. Оппортунизм, как это не раз бывало в истории, превратился в свою противоположность: авантюризм» [423].

Уже в начале этого зигзага Троцкий предупреждал: «Если в 1923—28 гг. Политбюро, не понимая громадных возможностей, заложенных в национализированной промышленности и плановых методах хозяйства, готово было мириться с 4 или с 9 % годового роста, то теперь оно, в силу непонимания материальных пределов индустриализации, легко перескакивает с 20 % на 30 %, авантюристически пытаясь каждое частное и временное достижение превратить в норму и совершенно теряя при этом из виду взаимообусловленность разных сторон хозяйственного процесса» [424].

Как и в вопросах коллективизации, сталинское руководство в вопросах развития промышленности описало дугу в 180 градусов, превращая социалистическую индустриализацию в азартную бюрократическую сверхиндустриализацию. «Теперь лозунг один: без оглядки вперед! План пересматривается непрерывно в сторону увеличения… Ссылка хозяйственника или рабочего на объективные препятствия — плохое оборудование, недостаток сырья или его плохое качество — приравнивается к измене революции. Сверху требуются: размах, ударность, наступление! Всё остальное — от лукавого» [425]. Особое внимание Троцкий обращал на то, что «во имя авантюристических темпов, меняющихся на ходу, несогласованных, непроверенных, и нередко подкапывающихся друг под друга, совершается величайший нажим на рабочую силу в то время, как уровень жизни трудящихся явно снижается» [426]. Между тем устойчивые темпы экономического роста могут быть достигнуты только при условии систематического повышения материального и культурного уровня народных масс.

XXII

1930 год: Альтернатива левой оппозиции

В 1930 году Троцкий неоднократно подчеркивал, что для успешного выполнения пятилетнего плана необходимы сопряжённость темпов индустриализации и коллективизации, соблюдение пропорций между преобразованиями в промышленности и в сельском хозяйстве. Между тем, «темп коллективизации уже взорвал пятилетний план… Предполагать, что все остальные элементы плана — промышленность, транспорт, финансы — могут развиваться по ранее намеченным масштабам, в то время, как сельское хозяйство проделывает совершенно непредусмотренные скачки, значило бы видеть в хозяйственном плане не органическое целое, а простую сумму ведомственных приказов» [427].

Не меньшие опасности несла скачка индустриальных темпов, обгонявшая материальные возможности страны. Во-первых, она вела к ухудшению качества продукции, что тяжело било по потребителю и подрывало дальнейшее здоровое развитие промышленности. Во-вторых, она приводила к созданию мнимых ресурсов там, где нет действительных, т. е. порождала денежно-бумажную инфляцию, выступавшую симптомом грозного хозяйственного кризиса. Прежде чем этот кризис «развернется в взрывчатой форме, он тяжело сказывается на повседневной жизни масс, повышая цены или препятствуя их снижению» [428].

Сегодня, когда обнародованы пласты скрывавшейся сталинистами статистики, мы можем в полной мере оценить справедливость этих предостережений Троцкого. Уже в 1930 году денежная масса увеличилась на 45 % по сравнению с предшествующим годом, а темп её роста в 2,7 раза превысил темп роста розничного товарооборота. Именно с этого времени стала действовать специфическая «советская» форма инфляции, являющаяся результатом безудержной государственной эмиссии,— сочетание прямого и скрытого повышения цен с товарным голодом.

Требуя приостановить инфляцию, представляющую самый жестокий налог, накладываемый на трудящихся, Троцкий писал: «Сейчас властно и неотложно навязывается во всяком случае одна мера: жесточайшая финансовая дисциплина… Финансовая дисциплина должна стать первым шагом общей хозяйственной дисциплины. Если не преградить сейчас дорогу раздутым и непосильным начинаниям, если не ввести темпы в пределы реальности, то инфляция может придать им в дальнейшем гибельный размах и привести к последствиям, от которых пострадает не только фальшивая репутация невежественного руководства, целиком основанная на моральной инфляции, но и реальные ценности неизмеримо большего значения — пострадает Октябрьская революция» [429].

Призывая перейти от формальной погони за количеством продукции к реальному улучшению её качества, поступиться частью накоплений в пользу сегодняшнего потребления трудящихся, Троцкий писал: «Когда мы требуем, прежде, чем узаконить 30 % годового роста, серьезно проверить взаимоотношения всех отраслей промышленности и народного хозяйства в целом, с точки зрения производительности труда и себестоимости продукции — значит ли это, что мы зовем к отступлению на вчерашние позиции Сталина?» [430].

Уже в первой четверти 1929/30 хозяйственного года, несмотря на крупное продвижение вперед (около 26 % роста промышленной продукции по сравнению с первым кварталом предшествующего года), произошла первая осечка. Темпы роста промышленности, особенно тяжёлой, впервые отстали от плановых заданий. Чтобы уменьшить это отставание и выполнить валовые показатели, предприятия ухудшали качество продукции. Резко повысился брак. Всё это, как подчеркивал Троцкий, являлось свидетельством того, что, «как можно было предвидеть и теоретически, разгон взят не по силам. Индустриализация всё больше держится на административном кнуте. Оборудование и рабочая сила форсируются. Несоответствия между различными областями промышленности накопляются» [431].

Сегодня не трудно увидеть, что зафиксированные Троцким последствия бюрократического планирования характеризовали не только тенденции сталинского «большого скачка» начала 30-х годов, но и постоянные болезни, сопровождавшие всё развитие советской экономики,— нарушение пропорциональности между различными отраслями народного хозяйства, упор на чисто количественные показатели при невнимании к качеству продукции, упор на всё новые капиталовложения в ущерб текущему потреблению населения.

В преддверии XVI съезда партии Троцкий выступил за планомерное снижение непосильных для страны темпов индустриализации и коллективизации. «Мы, левая оппозиция, не боимся крикнуть на этот раз зарвавшейся бюрократии: назад! — писал он.— Надо прекратить призовые скачки индустриализации, пересмотреть темпы на основе опыта и теоретического предвиденья, согласовать коллективизацию с техническими и прочими ресурсами, подчинить политику по отношению к кулаку реальным возможностям коллективизации,— словом, после периодов хвостизма и авантюризма надо встать на путь марксистского реализма» [432].