Пикник на льду (Смерть постороннего) - Курков Андрей Юрьевич - Страница 37

– Нет, – мотнул головой Виктор.

– Что нет? – спросил Илья Семенович. – Ладно. Вам нужно все спокойно обдумать. Телефон мой у вас есть. Единственное – прошу не думать слишком долго. Кроме того – это же ваши деньги тикают… Ну, жду звонка!

Илья Семенович вышел из кафе, оставив Виктора наедине с самим собой.

Допивать холодный кофе Виктору не хотелось. Он тоже вышел и побрел по Крещатику в сторону Главпочтамта.

Светило солнце, но он не замечал его. Мимо проходили люди, но он не обращал на них никакого внимания. И даже когда какой-то парень толкнул его плечом в подземном переходе, он не обернулся. И сам толкнул цыганку, пытавшуюся остановить его и попросить денег.

– Что-то не то в этой жизни, – глядя себе под ноги, на ходу думал он.

– Или это сама жизнь изменилась, оставшись только внешне прежней, простой и понятной. А внутри ее словно сломался механизм и теперь неизвестно, чего ждать от знакомых предметов. От буханки украинского хлеба, от уличного телефонного автомата. Что-то чужое и невидимое прячется за всякой знакомой поверхностью, внутри каждого дерева, внутри каждого человека. Все только кажется знакомым с детства.

Пройдя мимо бывшего музея Ленина, Виктор остановился. Как-то странно оглянулся по сторонам, словно выискивая в знакомом городском пейзаже незамеченные раньше детали. Посмотрел на видневшуюся за парковой лестницей стальную дугу монумента дружбы двух народов, на руины филармонии, на рекламный щит, с которого обильно лился нарисованный французский шампунь.

«Ваши волосы вызовут зависть!»

Под рекламным щитом остановился набитый 62-й автобус. Из него выбрались несколько пассажиров и он сразу тронулся. На остановке осталась стоять сердитая толпа. Автобус свернул вправо и покатился вниз по Владимирскому спуску.

Виктор, проводив его взглядом, тоже пошел вниз по спуску, на Подол.

Остались позади нижняя станция фуникулера и Речной вокзал.

Владимирский спуск выровнялся и влился в улицу Сагайдачного.

Виктор остановился возле бара «Бахус». Зашел.

Взяв стакан красного сухого, он уселся за столик. Пригубил вина и вздохнул.

– Почему именно сердце ребенка? – думал он. – Почему не собачье? Или, может быть, овцы?..

За соседним столом кампания ребят вливала водку в бокалы с пивом.

Виктор сделал еще один глоток. Язык ощутил приятную терпкость вина.

На смену волнению и нервно метавшимся мыслям приходило спокойствие.

– И действительно, – продолжал думать он. – У пингвина гораздо больше общего с человеком, чем с собакой или овцой. Оба они – и человек, и пингвин – животные вертикальные, стоящие на двух вместо четырех… Да и пингвин, в отличие от человека, кажется никогда не имел четырехлапых предков.

И Виктор вспомнил рукопись Пидпалого – единственное, что он прочитал в своей жизни о пингвинах. Вспомнил, что у пингвинов отцы воспитывают и выращивают своих детей и при этом из года в год остаются верными мужьями.

Вспомнил, что пингвины хорошо ориентируются по солнцу, что у них – врожденное чувство коллективизма… Вспомнилась квартира Пидпалого, запах дыма… И мысли снова вернулись к Мише.

Виктор допил стакан и взял второй. Кампания ребят, пошатываясь, вышла из бара. Виктор остался один. Посмотрел на часы – полпервого. В бар заглядывало солнце и его лучи, падая на стол, за которым сидел Виктор, опрокидывали силуэт стакана и создавали маленькие тени рассыпаных по столу крошек.

– Надо делать ему операцию, – думал, пьянея, Виктор. – Пускай они сами все делают, пускай! Денег должно хватить. Деньги можно взять из сумки на шкафу. Ничего, что это Сонины…

Вернувшись домой, Виктор, не обедая, улегся спать. Нины с Соней не было.

Проснулся к четырем. В голове шумело.

Заварил кофе. Уселся на свое место.

Когда шум в голове затих и кофейная горечь немного его взбодрила, снова задумался о Мише. Но вместе с винными парами его покинула самоуверенность. И он, вытащив из-под стола пишмашинку, попробовал отвлечь себя работой. Вспомнил утренний звонок главного. «Да, – подумал. – Он прав. Надо исправляться…» И замер перед машинкой, перед белым листом бумаги, ожидавшим текста.

Взял в руку папку. Просмотрел досье. Только одно оставалось еще неиспользованным и он вчитался в текст.

Вскоре вернулись Нина с Соней.

– Мы у Сережиной мамы были, – сказала она, раздевая Соню. – Она волнуется: Сережа уже две недели не звонил…

– Как Миша? – спросила Соня, зайдя в носочках на кухню.

– Иди одень тапочки! – строго сказал ей Виктор. – Врач обещал его вылечить, – добавил он уже вослед Соне, послушно вытаскивавшей из-под вешалки свои тапочки. – Но ему пока придется остаться в больнице…

– А мы можем к нему поехать? – спросила Соня.

– Нет, – ответил Виктор. – Людей туда не пускают…

66

Прошел день, но Виктор все еще не позвонил в Феофанию. Он закончил последний «крестик» и теперь ждал приезда курьера от главного.

Нина с Соней где-то гуляли и, воспользовавшись их отсутствием, Виктор пересчитал Сонины доллары – оказалось сорок с лишним тысяч. Затянув пачку резинками обратно в толстый «кирпич», он положил их на место. Потом пересчитал собственные деньги, большую часть из которых заработал пингвин.

Почти десять тысяч.

– Надо звонить… – прошептал он себе и тут услышал звонок в дверь.

Неразговорчивый курьер – мужчина пенсионного возраста в старом драповом пальто – взял у него папку, положил ее в свой портфель, а Виктору передал другую. Кивнул и поспешил вниз по лестнице.

Посмотрев ему вслед, Виктор вернулся в квартиру. Бросил папку на кухонный стол. В гостинной подошел к телефону и снова растерянность овладела им. Что-то останавливало его.

– Надо звонить. – Шептал он себе и не двигался с места. Только смотрел на телефон, словно аппарат мог сам позвонить куда надо и что надо сказать.

Наконец он набрал номер лечебницы. Попросил к телефону Илью Семеновича и с удивительным облегчением вздохнул, услышав, что Илья Семенович вышел.

В этот день он больше не звонил. Он сел за работу и к приходу Нины с Соней написал три «крестика». Оставалось написать еще два и можно будет звонить главному. Пускай увидит, как он теперь быстро работает!

На следующее утро позвонил Леша.

– Старик. Завтра очень серьезные похороны, – сказал он.

– Боюсь, что эти похороны пройдут без пингвина, – проговорил в трубку Виктор и вздохнул. – Он как раз на последних похоронах простудился и теперь неизвестно – выкарабкается или нет…

Виктор рассказал обомлевшему от новости Леше все, что произошло.

– Послушай, – сказал Леша. – Если я виноват, дай мне с этим разобраться. Где он сейчас?

Виктор продиктовал Леше телефон Ильи Семеновича.

– Добро, я тебе позвоню! – сказал на прощанье Леша. – Не грусти!

Вечером он действительно позвонил.

– Все будет в порядке, – обнадеживающе сказал он. – Ребята берут на себя финансовую сторону и все, что касается операции. Твой Илья Семенович – нормальный мужик. Он теперь будет сам каждый день тебе звонить и обо всем рассказывать… Кстати, может ты сходишь со мной завтра на похороны?

Потом посидим на поминках… – неожиданно спросил Леша.

– Я что – пингвин? – грустно произнес Виктор.

Вернувшись на кухню к пишмашинке, Виктор вместе с внезапно появившейся надеждой ощутил и тревогу. Какие-то ребята – вообщем он догадывался, что это за ребята – решили заплатить за операцию и, судя по всему, взяли на себя поиски донорского сердца…

Виктор не любил фильмов ужасов, но нынешняя ситуация вызывала в нем ощущения именно такого фильма.

Мотнув головой, Виктор отогнал от себя эти ассоциации и его мысли снова вернулись к «ребятам». Почему они решили все взять на себя? Они что, такие добрые? Или очень любят животных?.. Они в чем-то перед ним, Виктором, в долгу? Или в долгу перед пингвином?…

Вопросительные знаки быстро утомили Виктора и он решил думать о чем-то другом. Но мысли все равно крутились вокруг больного пингвина.