Не приведи меня в Кенгаракс - Курков Андрей Юрьевич - Страница 14

— Мы его учили в школе.

— А где я нахожусь? — обеспокоенно спросил Турусов.

— Это Латфия, — ласковым бархатным голосом ответила женщина, поглаживая парня по светлым волнистым волосам. — Кенгаракс. Очень латфийская Латфия… Исвините, но это уше наш вагон.

— Как ваш? — поразился Турусов.

— Мы сдесь будем жить, — немного смущенно улыбнулась она. — Это Кенгаракс.

Она так возвышенно произносила это странное слово «кенгаракс», словно оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.

Парень подошел, взял Турусова за локоть и повел к двери.

— Вы увидите, — в спину сказала женщина.

Турусов выглянул и действительно увидел.

Перед ним длинными бесконечными составами стояли такие же вагончики на ржавых рельсах узкоколеек. И колеса этих вагончиков намертво приржавели к рельсам, а из труб, которыми вагончики заглядывали в небо, валил дымок, как из зимних избушек. Между вагончиками на натянутых веревках сушилось белье. Какая-то женщина в пуховом платке шла с ведром к колонке, у которой уже стояла маленькая очередь в пять-шесть человек. И к каждой входной дверце вагончиков было пристроено деревянное крыльцо.

Парень с гордостью обвел жестом руки эти обжитые составы и удивительно мягко и нежно произнес: «Кенгаракс».

— Ви нам помошете немношко? — женщина дотронулась до плеча Турусова.

— Конечно, — автоматически ответил завороженный сопровождающий.

— У нас почти нет мебели, — женщина показала рукой куда-то влево.

Они спрыгнули на землю.

Турусов увидел, что вагончик уткнулся буферами в своего же, но более обжитого, собрата. На соседнем белой краской было выведено: «169 ul. Раvla i Кlаvdii». Светловолосый парень принес жестянку с краской и кистью написал на бывшем вагончике Турусова «ul. Раvla i Klavdii, 170».

Женщина, отбросив свои огненно рыжие кудри назад, отошла к дереву, под которым стоял стол, несколько стульев и трюмо с высоким зеркалом.

Мужчины занесли мебель в вагончик, а женщина принялась примерять ее к стенам и окнам своего нового жилища. Прошло не меньше двух часов, прежде чем она осталась довольна. Трюмо теперь окончательно стояло между двух окошек с правой стороны, а свет на зеркало падал из двух окошек, тех, что слева. В левом же углу поставили стол и два стула, а другие два стула поставили рядом друг с другом в противоположном углу спинками к узкой поперечной стенке. После этого парень и рыжеволосая женщина сели на стульях рядом. Он с любовью, бережно взял ее ладонь в свою. И они замолчали, замерли.

Турусов любовался ими минут пять, пока не задумался, что может обозначать их парное молчание, их неподвижность… Потом ему стало не по себе и он, спрыгнув на землю, неспеша пошел вдоль жилых составов.

Дорогу перебежала стая ребятишек, гнавшихся за черной кошкой. Впереди, прихрамывая, шел лысоватый мужчина. Он что-то бурчал себе под нос. Турусов поровнялся с ним и услышал чистую русскую речь. Лысоватый шептал: «Боже мой, как хорошо! Как все прекрасно здесь! Какая благодать!..»

— Извините, о чем вы? — Турусов вопросительно сквозь стекла очков глянул на случайного спутника.

— Да вы посмотрите вокруг! Пустыня! А здесь оазис гармонии! Сущий рай! Живут люди, любят друг друга так, как нигде не любят. Каждый остановил свой поезд и сделал его своим домом. Они же творят свою судьбу и никакое общество им не помеха!

От восторженности спутника Турусову стало грустновато. Пустыня! Какая? Где? Что он имеет в виду? Духовную пустыню, в которой мы живем? Место действительно странное, и люди в нем… И название — КЕНГАРАКС… А улица называется именами Клавдии и Павла… Явно русские имена.

— Извините, а вы не знаете, кто такие эти Клавдия и Павел? — спросил Турусов.

— Как же! Странно, что вы не знаете! Вы же русский человек! (прозвучало с упреком) Эти люди, Клавдия и Павел, мать и сын-академик, величайшие русские интеллигенты, подвижники новой жизни! Павел, сын Клавдии, передал жителям Кенгаракса огромные суммы денег, все свои премии и сбережения, которые сюда несколько раз привозила Клавдия, мать Павла, святая старушка, искренне верующая в великую силу милосердия и человеколюбия. А как все символично: русские интеллигенты отдают последнее ради блага чужой нации! И не подумайте, что эти люди — жители Кенгаракса — не оценили величайший душевный подвиг удивительной русской семьи! Они установили недалеко от центральной водозаборной колонки маленькую каплицу святой Клавдии и чтут ее, как свою благодетельницу. Жаль, что сам Павел, сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью Кенгараксе. Он очень далеко, и как настоящий русский интеллигент-ученый, до фанатизма предан науке…

— «Здесь русским духом пахнет», — вспомнилась строка из сказок, и Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.

Они шли к началу улицы Клавдии и Павла, вдоль бесконечных обжитых вагончиков.

Спутник Турусова все славословил и славословил великую русскую семью, будто эти двое восстановили мир и процветание в какой-нибудь далекой туземной стране. Турусов слушал уже не так внимательно, как по-началу.

Впереди показался просвет — заканчивались вагончики и начиналось поле перепаханного синезема.

— А вот и каплица! — спутник потащил Турусова под руку к маленькой часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней горели свечи.

Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую, и тут его прошиб пот: с фотографической иконы на него глядело действительно добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны — старушки, ехавшей с ними в гостиницу «Факел» к сыну Павлу, профессиональному деньгодобытчику.

Турусов оторопело уставился на икону, а перед глазами пробегали воспоминания о том, как они втроем: Турусов, старушка и Радецкий, кушали свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились и Турусов, и Радецкий.

— …она приедет скоро, — договорил спутник.

— Кто? — снова вернулся в действительность Турусов.

— Клавдия, — взволнованно произнес лысоватый.

— И что будет?

— Крестный ход вдоль улиц Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждого нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь еще краше…

— Так вы тоже здесь живете! — кивнул, задумавшись, Турусов.

— Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни одного Кенгаракса не было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей заступнице. А она-то уж…

— У вас есть история? — внезапно перебил его Турусов.

— А зачем она нам. Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А история, она для тех, кто вчерашним живет…

Со стороны поля подул ветер и сразу почувствовался немного горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы, стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.

— Что там? — спросил он у спутника.

— Рига, — холодно ответил тот.

— Спасибо, — механически произнес Турусов и, утопая в синеземе, проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к домам и деревьям.

— Стойте! Куда вы! — кричал в спину случайный спутник. — Не приносите себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!

— Ну это мы еще посмотрим! — упрямо подумал Турусов. — Мы еще не одно поле перейдем!

Каждый шаг давался с трудом. Казалось, что стоит остановиться, присесть или прилечь на синезем — и уже никогда не встанет Турусов, чтобы идти дальше: отберет его земля от других досрочно и прорастет сквозь него семя, и сам он пустит корни, самые длинные из которых достигнут неба и нефти. И объединит он корнями своими всю землю, себя же при этом потеряв…

Жирная земля, отливавшая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь «укоренить» его, не дать ему сделать следующий шаг.