Добрый ангел смерти - Курков Андрей Юрьевич - Страница 59

Между ними стояли и курили несколько мужчин в милицейской форме и в штатском. Оглянувшись на тормозящий поезд, они побросали недокуренные сигареты под ноги и заспешили к платформе. Мне показалось, они словно уцепились взглядами за наш вагон, когда мы уже медленно проезжали мимо.

Шум из соседнего купе выбрался в вагонный коридор. Потом затих. Я выглядывал в окошко, но ничего и никого напротив вагона не видел.

— Що там? — спросил Петр.

— Непонятно, кого-то с поезда сняли… А поезд тем временем снова дернулся и поехал, словно от узкой платформы этой станции оттолкнулся.

Утром нам принесла чай другая проводница, помоложе.

— Торговцев наркотиками арестовали, — ответила она на мой вопрос. — Такими порядочными притворялись… Мол, муж и жена… А у них в сумке целый кулек этих наркотиков нашли!.. Он-то кричал, что не было у него никакого кулька… Что подкинули, кричал. А все равно забрали!..

Проводница, казалось, была искренне рада очередной победе доблестной милиции над уголовным миром. У меня же на душе было тревожно. Я, конечно, слышал о том, что украинские поезда кишмя кишат наркокурьерами, но думая, что прошлой ночью я мог бы оказаться в том же самом купе, не волноваться я не мог.

— Та нехай, чого ты турбуешся? — успокоил меня Петр.

А в Коломые шли дожди.

За пятнадцать минут ходьбы от небольшого вокзальчика до дома родителей Петра мы промокли насквозь. Дождь преследовал нас от самого Ивано-Франковска, но меня, пока мы ехали, не покидала надежда, что поезд вывезет нас из-под тяжелых низких туч. Не вывез.

И вот мы стояли на крыльце обычного двухэтажного дома. Петр постучал.

Дверь открылась, и тут же толстенькая старушка-мать, вытерев руки о передник, обняла Петра. Вышел его отец — худой и высокий.

— Дочка, в такому платти трэба в цэркву иты, а нэ посуд мыты!

— Давай, я тоби тэлэвизор включу, — предложил Гуле старик и, не дожидаясь ее ответа, направился к стоявшей в углу тумбе, снял с телевизора вышитую красными петушками накидку, щелкнул тумблером, дождался изображения и стал настраивать двухрогую комнатную антенну.

Гуля послушно уселась на стул перед телевизором, а я остался стоять у дверей.

Услышав за спиной поскрипывание деревянных ступенек, я оглянулся и увидел спускавшегося с трубкой в руке Петра.

Он жестом позвал меня за ним, на крыльцо. Стоя под козырьком, я смотрел на монотонный дождь, пока Петр раскуривал свою трубку.

— Завтра мы з Галэю йидэмо в Кыйив, — наконец произнес он. — Вы залышытэсь тут, з батькамы вжэ поговорыв. Якщо щось узнаю — подзвоню!..

— Хорошо, — кивнул я.

После этого мы стояли молча минут десять. Я слушал дождь и вдыхал легкий табачный дым трубки. Наше молчание казалось странным. Неужели нам не о чем поговорить, думал я. Ведь как ни крути, а больше месяца мы провели вместе.

Пусть не возникла у нас дружба, но ведь дружба и не начинается со связанных ног и рук! «С чего она начинается?» — задался я вопросом, и почему-то вместо ответа вспомнилась знакомая с детства песня «С чего начинается Родина?». Во всяком случае, он привез нас сюда, к своим родителям, думал я. Это, конечно, не дружба. Это скорее — гуманизм. Но еще неизвестно, что по большому счету важнее в этой жизни: гуманизм или дружба?

Вечером меня ждал большой сюрприз. Словно в издевку над сладкими воспоминаниями о той единственной ночи, которую провели мы с Гулей вдвоем, старушка Ольга Мыколаивна объявила, что спать мне и Петру она постелила внизу в гостиной, а Гуля и Галя будут спать наверху.

Озадаченный, я подошел к Петру и шепотом спросил, что это значит. Ведь и Петру, наверно, логичнее было бы провести ночь с Галей.

Он только улыбнулся в свои черные усы.

— Цэ йих дим, — он кивнул на родителей, — як воны скажуть, так и будэ!

Эту ночь я спал плохо. Несколько раз просыпался, слушал шелестящий по листьям деревьев дождь. Поднялся разок и подошел к окну. Заметил на улице напротив калитки «Жигули» темного цвета. В машине горел свет и мужчина читал книгу, уложив ее перед собой на руль. Увиденное показалось странным только утром. А ночью меня преследовал холод неестественного одиночества. Рукам хотелось чужого тепла, хотелось обнять Гулю, прижать ее к себе. Та ночь казалась такой близкой и одновременно далекой. И снова шелест дождя и похрапывание Петра останавливали мои мысли и я лежал, оцепенев.

Глава 69

Наутро после завтрака мы с Гулей вышли проводить Петра и Галю на вокзал.

Дождя не было, но солнца не было тоже. Тяжелое небо серым монолитом ползло куда-то под напором неощутимого здесь, внизу, ветра. Гуля надела еще не полностью высохшие джинсы и футболку. Время от времени, пока мы шли, она с опаской поглядывала вверх.

Я несколько раз вспоминал увиденную ночью из окошка дома машину.

Поезд стоит в Коломые десять минут, но когда мы добрались до вокзала, выяснилось, что он на полчаса опаздывает. Усевшись за столик в вокзальном кафетерии, мы успели выпить кофе и съесть по бутерброду с колбасой и все это — молча. Только перед тем, как вставать из-за стола, Петр, внимательно посмотрев мне в глаза, сказал: «Там в моей комнате на столе конверт с деньгами. Это вам».

На платформе, когда подходили к нужному вагону поезда, мне показалось, что за нами следят — уж очень пристально смотрели на нас стоявшие у соседнего вагона двое мужчин в коричневых кожаных куртках. Смотрели и разговаривали между собой, не оборачиваясь друг к другу.

Уже садясь в поезд, он сказал еще одну фразу: «Ты непоганый хлопэць!» Гуля и Галя попрощались как-то почеловечнее — поцеловались.

Покосив взглядом, я заметил, что двое в куртках зашли в соседний вагон.

Мне это не понравилось и я забеспокоился за Петра и Галю. Однако какая-то другая моя мысль подсмеивалась надо мной, над моей казавшейся уже клинической подозрительностью.

Возвращаясь назад, в дом родителей Петра, мы очень спешили. Небо, казалось, просыпается и вот-вот разродится новым дождем. Одинокие капли уже падали вниз, на землю.

Мы только-только успели забраться на крыльцо и остановиться йод козырьком перед дверью, как пошел дождь.

Это осень, думал я. Она теперь будет держать нас под домашним арестом. В чужом доме мы будем мысленно зачеркивать числа и дни недели. Я буду ждать телефонного звонка, после которого мы сможем перебраться под киевский домашний арест. Нет, в Киеве все будет проще. Во-первых, у меня дома есть зонтик. Мы купим еще один и будем гулять под дождем. А может, дождь к тому времени прекратится? Тогда можно будет слушать шелест золотой осени под ногами…

Старик снова включил телевизор. Сам он сидел с газетой в руках. А старушка Ольга Мыколаивна возилась на кухне. За окном бесконечный дождь создавал иллюзию вечера.

Когда же вечер наступил и мы поужинали, я спросил у старушки, могу ли я перебраться в комнату к Гуле, раз Галя уже уехала.

Ольга Мыколаивна строго посмотрела на меня.

— Вы вэнчани чы распысани? — спросила она, — Нет.

— Тоди як можна? Цэ ж нэ по-людськы. Що Гулин батько скажэ?

Я тяжело вздохнул, понимая, что продолжать этот разговор можно сколько угодно, но результат будет один.

— Нэ сумуй, — улыбнулась старушка. — Якщо ты Гулю любиш, и вона тэбэ любыть, то можэтэ и потэрпиты!

Когда я поделился грустной новостью с Гулей, она рассмеялась.

— Ты чего? — спросил я.

— Точно, как у нас.

— А что, у вас разве венчаются?

— Нет, сейчас расписываются… в ЗАГСе… Венчаться красивее. Я, когда в Алма-Ате училась, по телевизору видела…

Я понимал, что не смогу жить в одном доме с Гулей и расставаться с ней по ночам. Все мои ночи тогда превратятся в один сплошной кошмар. Я буду обнимать подушку, слушать дождь и ощущать холод одиночества, от которого не избавят и несколько пуховых одеял. Нет, я просто свихнусь!

«Что тебе мешает обвенчаться здесь, в Коломые? — спрашивал я себя. — Нет, ничего не мешает… Что для этого нужно? Церковь и обоюдное желание».