Добрый ангел смерти - Курков Андрей Юрьевич - Страница 35

— Казав я, що звъязаты його трэба було, — прошептал он и тут же, уже другим, более мягким голосом, продолжил. — Алэ ж тоди вин бы помэр бэз воды…

Петр развел руками и сожалеюще мотнул головой. Потом повернулся ко мне.

— Ну що робыты? — спросил он. Я пожал плечами.

— Не извиняться же за то, что мы его в космос отправили! — добавил я через минуту.

Глава 47

По мере приближения к нам с двух сторон двух человек, один из которых шел в сопровождении навьюченного верблюда, напряжение во мне нарастало. Мы стояли неподвижно. Лицо Петра выражало сосредоточенную твердость, Галя выглядела растерянной. Она словно не знала, что делать с руками — то поднимала их к лицу, то опускала и пыталась отереть о джинсы.

Время замедлилось, будто небесный киномеханик специально растягивал этот эпизод.

Теперь меня уже беспокоил и второй странник, тот что шел с верблюдом.

Геометрически мы оказались в самом центре условной прямой линии, которую можно было провести между полковником и неизвестным с верблюдом. Я вдруг подумал, что все это — просто случайность. То есть наше нахождение на пути этих двоих. И если мы отойдем на время в сторону, то полковник с кочевником встретятся или, если встречаться они не собирались, то пройдут друг мимо друга и продолжат каждый свой путь. Но логика настойчиво подсказывала, что полковник идет именно к нам, потому что именно нам он имеет что сказать. А вот приближение кочевника действительно случайно, но последствия этой случайности пока неизвестны. Я могу догадаться, чего ждать от полковника. Даже когда имеешь в виду абстрактного полковника — легко представить себе его действия. А вот чего ждать от кочевника, и с чего это я взял, что он — кочевник? Только потому, что он идет с навьюченным верблюдом?

А солнце уже поползло в сторону, покидая свое место в зените, и если еще совсем недавно я был человеком без тени, сидя на корточках и осыпая песок с внутреннего края ямы, то теперь я обладал маленькой тенью, прилегшей у моих ног. Время двигалось в замедленном темпе, но солнце не изменяло своему распорядку, и я подумал, что единственные часы, которые сейчас показали бы правильное время — солнечные. И вдруг ощутил себя стрелкой солнечных часов.

Быть стрелкой — вероятно высшее часовое звание, ведь стрелка солнечных часов неподвижна и это вокруг нее вращается время.

Вот уже различимо стало выражение лица полковника Тараненко. Оно было каменным, как у памятника работы Кавалеридзе. Зубы стиснуты, скулы напряжены. В самом движении полковника чувствовалась угроза, а тут я еще заметил в его руке пистолет.

— Петр, он вооружен! — негромко проговорил я.

Петр, не оборачиваясь, кивнул.

Метрах в двадцати от нас полковник остановился, сбросил под ноги рюкзак, расправил плечи и сделал пару круговых движений согнутыми в локтях руками — размял затекшие суставы.

— Ну шо! — выкрикнул он. — Думали, шо сбежали?

Мы молчали.

— Опоили меня чем-то и думали, шо все! Шо больше меня живым не увидите?!

Да? А ну руки вверх!

Он направил пистолет на меня, потом перевел взгляд и дуло на Петра. Было видно, как дрожит его вытянутая рука, как пистолет все время пытается «лечь» на бок, и каких усилий ему стоит удерживать его.

Я поднял руки над головой, а Петр добродушно сплюнул себе под ноги, совершенно беззлобно улыбнулся, глядя на полковника, и в этой улыбке, по краям которой висели черные приглаженные усы, я увидел не только несвойственное Петру добродушие, но и сочувствие.

— Витольд Юхымовыч! — громко, чтобы разделявшее его и полковника расстояние не смогло поглотить какую-нибудь произнесенную букву, говорил Петр.

— Вам видпочыты трэба, а нэ залякуваты нас своим «ТТ»! Хыба ж мы нэ люды? Хыба нэ порозумиемось якось?

Я видел, как выпучил удивленные глаза полковник Тараненко, услышав из уст Петра неожиданный текст. Я видел, как он сделал два нетвердых шага вперед, как на лице его возникла растерянность, точно такая же, какая недавно была на лице Гали.

Он снова остановился, внимательно глядя на нас. Но, вероятно, что-то мешало ему нас разглядеть. Может быть, усталость. Свободной рукой он дер глаза, а правую с пистолетом все еще держал на весу, но дуло его «ТТ» смотрело уже куда-то мимо, Петр достал свою трубку. Раскурил ее и демонстративно выдохнул дым столбиком в небо.

Я опустил руки. Опять происходило что-то странное. На моих глазах из полковника испарялась воинственность и решительность, с которой он направил на нас свой пистолет.

Он оставил в покое свои глаза, потер пальцами левой руки висок, посмотрел на солнце. Снова направил озадаченный взгляд на нас. Потом как-то странно тряхнул головой, словно прогоняя сон, и опустил руку с пистолетом.

Сделал еще несколько шагов и остановился метрах в пяти от нас.

— Шо-то мне нехорошо, — произнес он усталым голосом и вздохнул. — Если б не вы, я б сейчас в Одессе, в санатории Чкалова отдыхал… Мне давно уже нужно отдохнуть…

— Ну так давайтэ, жинкы вам чаю заварять, — предложил мягким голосом Петр.

Витольд Юхимович глянул на него с подозрением.

— Кофе мне ваши жинки уже раз сварили!.. — сказал он, но в его интонации не было ни нотки обиды или злости.

— Слышьте, а? — неожиданно врезался в спокойствие разговора незнакомый звонкий голос.

Я ошарашенно обернулся и увидел у противоположного края ямы казаха с верблюдом. Казах был весь джинсовый — и рубаха, и, естественно, штаны, и даже ремень с прицепленной кнему сумочкой для денег и документов — все было синего трущегося цвета. На верблюде между двух горбов был закреплен странный баул со множеством разноцветных сверху нашитых кармашков.

— Слышьте, а! Купить еды хотите? — продолжал звонкий казах.

— Какой еды? — через наши головы спросил казаха полковник.

— Кансервы, шакалад, макароны иранские… — казах прищурился, внимательнее рассматривая полковника. — Патроны для «ТТ» тоже есть, савсем дешева, дешевле куриных яиц…

— А чем платить? — серьезно спросил полковник.

— Чем хочешь. Доллары, марки, франки, бартер… Патроны хочешь, да?

— Нет, — ответил полковник. — Какие консервы есть?

— Крабы, сельдь каспийская очень свежая, креветка… все па два доллара…

Опять в моем воображении возникла линия, начерченная между казахом и полковником, и опять она проходила через нас. Мне захотелось отойти в сторону.

А полковник тем временем вытащил из кармана адидасовских штанов бумажник, вынул зеленую купюру и помахал ею в воздухе.

— Давай пять банок сельди! — сказал он казаху.

— Пачему давай? — вдруг обиделся казах. — Ты — пакупатель, я — магазин. Ты сюда иди и пакупай! Магазин к пакупателю же не ходит!

— Товарищ полковник, — воспользовавшись возникшей паузой, заговорил я, — не берите каспийскую сельдь!

— Почему? — удивился Тараненко.

— Там… всякое в банке может оказаться…

— А-а,.. — понимающе улыбнулся полковник. — Всякое, говоришь… Ясно… — и погрозил мне толстым указательным пальцем, словно я был расшалившийся мальчуган в детском садике.

— Ты что, не веришь, что я — магазин? — взволнованно и обиженно заговорил казах. — На, смотри, у меня патент есть, тавар есть… Иди пакупай…

Полковник, улыбаясь, мотнул головой, рассмеялся, еще раз мотнул головой и пошел прямиком через яму, мимо нас, к верблюду-магазину, сжимая в одной руке пистолет, в другой — зеленую купюру и остановился прямо перед верблюдом.

— Пять банок крабов, — сказал он твердо, протягивая казаху зеленую десятку.

Казах ударил пяткой по внутренней коленке передней ноги верблюда и тот послушно лег на песок, сначала передними ногами, потом задними. Продавец открыл одно из отделений большого баула, полез внутрь чуть ли не головой. Вытащил консервы. Выложил их на песок в шеренгу.

— На, считай, — обернулся он к покупателю. — Раз, два, три, четыре, пять, — он словно пронумеровал каждую консервную банку, переводя указательный палец с одной на другую.