Акварель для Матадора - Курицын Вячеслав Николаевич - Страница 43

— Тоже являются частью России, — зачем-то пропел Зайцев.

И теперь Зайцеву предлагается трава-нуть хозяина и хозяина хозяина в обмен на судьбу России…

Барановский пообещал, что таблетки безопасны. Лейтенант утверждает, что клиенты очнутся через двенадцать часов…

«Дурак, — заключил Зайцев, — не на судьбу России в обмен, а на твою шкуру. Ты, дурак, теперь содержатель наркопритона».

Стоит Барановскому щёлкнуть пальцами, и уже сегодня его будут пендюрить на Лубянке. Пинать по яйцам… Тот же Матадор первым пнёт.

Нет, надо идти сдаваться Гаеву. Через шесть часов Президент подпишет Указ о Барышеве. Анисимов не кинет Гаева. А Гаев Зайцева…

Зайцев брёл, не разбирая дороги.

Сильный ветер с залива. Мнёт низкое небо, как бумажный лист. Срывает с пролетающих тучек куски дождя и швыряет их в город.

— А Михалыч вчера нажрался и давай возгудать: дескать, захочу, всех вас сейчас выгоню в жопу и водки больше не дам…

Два мужика в одинаковых серых фуфайках курили у входа в какую-то контору.

— А ещё Михалыч орал, будто он может отключить, если захочет, электричество во всём Выборге. Что у них профилактика, и все линии сейчас сидят на узле, который он сторожит… Захочу, говорит, поверну рубильник, и не только город отрубится, но и таможня, и аэродром… Предлагал за ящик водки, на спор…

Сильный ветер с залива. Лист неба смялся в комок. Капли дождя начали хлестать по щекам.

На тринадцатом гудке трубку сняли и тут же положили. Короткие сигналы.

— Быстрее, пожалуйста, — сказала Арину в спину шофёру, — там кто-то есть.

Улицы были запружены народом, на каждом углу приходилось стоять и сигналить минут по пять. Ряженый Пушкин заглянул в окно машины, крикнул «Аи да сукин сын!» Бог знает что. Праздник.

Девка с длинной косой и в кокошнике отбивала чечётку и выдавала частушку за частушкой.

Рядом с Ариной на заднем сиденье тяжело дышал человек-гора кавказской национальности. Тот самый, что вёз Арину в загадочный плен.

Теперь Арина знала, что его зовут Кинг-Конг. Знала, что час назад Кинг-Конг освободил Матадора.

— Быстрее, пожалуйста! — повторила Арина. Ей не удалось встретиться с Глебом. Его, как сказал Кинг-Конг, срочно увезли «навэрх».

Машина с трудом протиснулась к дому Зайцева на Китай-городе.

— Бэрэгыс нах, — тяжело сказал Кинг-Конг. Кинжал чесался на татуировке. Но ему было велено ждать Арину в машине.

Арина долго не отпускала кнопку звонка. Она была уверена, что в квартире кто-то есть.

В Теремке Арина надеялась обнаружить Пусю. Зайцев сообщил Барановскому по спутниковой связи, как Пуся нашёл по запаху Акварель.

После трёх дней сплошного чёрного невезения удача, наконец, улыбнулась генералу Барановскому: неожиданно обнаружился нос на Акварель.

В квартире стояла мёртвая тишина.

Арина вытащила сотовый.

— Для семнадцаит ноль пять. Это я, Арина, звоню тебе в дверь. Открой, мне очень нужно. Я одна.

Пейджер — волшебная машина. Дверь распахнулась. Ёжиков быстро впустил Арину в квартиру и судорожно заскрежетал замками. Выглядел он очень обеспокоенно.

— Что случилось? — встревожилась Арина.

— Не, всё чин-чин, — нарочито громко сказал Ёжиков, — думал, вдруг бультерьеры. А у нас уже клюв мёрзнет…

— Знакомься, — сказал Ёжиков, провожая Арину в комнату, — это Ванька. Мы с ним в изоляторе кантовались, прикинь! А это Арина…

Ванька рассеянно кивнул. Конопатый молодой человек с томно-декадентской внешностью. Рубашки на нём не было. Узкое цыплячье тело, изрытые уколами мышцы. Резиновый жгут на левой руке.

Неспокойный зрачок, скачущий, как шар в лототроне.

«А где же Пуся?» — огляделась Арина.

Пуся зарылся в подушки на диване и жадно смотрел на иглу.

Игла примеривалась к руке, как комар, ищущий, где укусить. Игла мелко прыгала по коже, семенила, как балерина на сцене.

— Не могу, — сказал наконец Ванька и вдруг обратился к Арине. — Не поможешь?

«Начинается… — поморщилась Арина, — Ладно, этот отвалится, и я поговорю с Пусей…»

Ванька благодарно улыбнулся, протянул шприц. Зрачок успокоился.

— Давай я вколочу, чего ты будешь, — решительно сказал Ёжиков и попытался перехватить шприц.

— Нет, пусть она, — возразил Ванька, — я хочу, чтобы она.

Ёжиков закашлялся и отвернулся.

Арина успокоила тёплыми пальцами нервную гусиную кожу. Рука Ваньки расслабилась. Игла скользнула в вену.

Ванька откинулся на топчан. Лицо его порозовело. И хотя он лежал практически без движения, Арине показалось, что жесты его стали мягче.

— Дай сигарету, — попросил Женька Пусю изменившимся сухим голосом.

Сигареты лежали на столике у дивана. Пуся перегнулся за пачкой, выпрямился. Пухлая ручка вдруг побелела и сжалась, раздавила пачку «Парламента».

Арина проследила за Пусиным взглядом.

Задорно-детские розовые пятна на щеках Ваньки уже превратились в ярко-красные, а теперь переходили в огненно-оранжевые. Губы потемнели и неторопливо, словно в замедленной съёмке, выворачивались наизнанку.

Тишину прервал истошный крик. Пуся взвыл, скатился с дивана, роняя подушки, и скрылся в глубинах квартиры.

Ванькины глаза выскочили из глазниц вперёд, словно выдвинулись линзы бинокля. Радужная оболочка пульсировала нефтяными цветами, как готовый лопнуть мыльный пузырь.

— Что с ним? — Арина сначала услышала незнакомый глухой голос, а потом поняла, что это она задаёт вопрос.

Ёжиков, не отрываясь, смотрел на страшное лицо. Взгляд Ёжикова был твёрд и спокоен.

— Горячий укол, — сказал Ёжиков.

Арина почувствовала, как все её внутренности свело и стянуло вниз, словно к воронке водопровода.

Это она сделала Ваньке укол. Она, Арина, убила человека.

— Горячий укол, — сказал Ёжиков. — Это он говорил в ящике, что Матадор торгует героином. Его зовут Степан, его Пуся опознал. Его вписали в мою камеру наседкой.

Вздувшаяся на лбу Ваньки-Степана исчерня-синяя жилка вдруг лопнула. По лицу потекла струйка тяжёлой багровой крови. На губах жертвы надувались и лопались маленькие белесые пузырьки.

Арина слышала о горячих уколах, об адских смесях препарата, воды и углекислого газа, которые вводят жертве под видом наркотика.

— Глеб, я убила человека, — тихо прошептала Арина, обращаясь к далёкому Матадору. — Я теперь как ты, Глеб.

Ванька со скрипом повернул голову. Ванька посмотрел на Арину в упор: будто прицелился для ответного выстрела.

У Ваньки с промежутком в две секунды лопнули оба глаза. Первый скатился ленивой яичницей по бледному телу. Второй выстрелил, как шампанская пробка.

В комнату влетел визжащий Пуся:

— Дайте мне! Быстрее! Укол!

Арина отёрла лицо большим носовым платком с портретом Натальи Гончаровой.

— Нет, Пуся, — строго сказала Арина, — тебе придётся потерпеть. Надо найти в большой квартире склянку с Акварелью. Ты должен быть голоден…

Генерал Барановский сделал глубокий вдох через нос, задержал и медленно выпустил воздух.

Матадор сделал глубокий вдох через нос и выпустил воздух. В этом упражнении важно, чтобы выдох был вдвое длиннее вдоха.

— Ты так легко произносишь это слово — предательство, — сказал Барановский. — Для тебя это безусловный, безоговорочный грех. Но ты подумай: не оттого ли людям даны разные тела, чтобы каждый заботился о своём? Должен ли учитель сохранять верность ученику, даже если это опасно для его дела и тела? Или для их совместного с учеником дела?

— Слова ваши, может, и правильные, господин генерал, — отвечал Матадор. — Но вы меня кинули. Кинули. Вы посадили мою девчонку в клетку, чтобы я прыгал, как буратина… Право вы, может, имеете, но учителем после такого быть перестаёте.