Акварель для Матадора - Курицын Вячеслав Николаевич - Страница 38

Маленький самолёт на аэродроме Силового Министерства давно прогревал моторы. Арину вдруг охватило глубочайшее безразличие.

— Слушай, тебе нужны деньги, надо ведь как-то жить. А мне нужна ты… Начнутся концерты, привезём туда всяких звёзд. Голубой Мальчик будет, тебе же нравился Голубой Мальчик… Я хочу, чтобы ты вела эти концерты. А потом, после Выборга, о твоей передаче подумаем, помнишь, ты хотела… Пока ты можешь вернуться на канал, публика тебя ждёт. Арина, ты меня слышишь?

— Чай не глухая.

— У нас пока будет два включения в день из Выборга. Утром и ближе к вечеру. Работай отсюда, из студии. Работы с гулькин кал, аванс тебе привезут сегодня.

Арина всё ждала, будет ли Гаев давить её тринадцатью тысячами. Нет, не стал.

— Самсон Наумыч, — заглянул в дверь Козлов, — министр приехал.

К трапу подруливал чёрный лимузин Силового Министра, который летел в Выборг агитировать за Гаева.

— Арина, я испаряюсь. Тебя отвезут домой… К Матадору не суйся, там опечатано. Козлов, скажи, чтобы ей дали телефон. Я позвоню из самолёта…

Убегая, Гаев схватил со стойки салфетку и запустил руку с салфеткой в широкую мотню.

— Скажи хоть что-нибудь, Глеб, — попросил Малыш. — Или спроси о чём-нибудь.

Матадор лежал, отвернувшись лицом к стене. Классическая одиночка: откидная кровать, стол и стул. Освещение бледное, как варёная картошка. Под самым потолком пыльные крестики-нолики решётки.

— Скажи хоть что-нибудь, Глеб. Возьми косяк, пыхни пару раз. Легче станет.

— Подследственному не положен косяк, — сказал Матадор.

— Да ладно тебе выёбываться.

— А ты не боишься быть здесь со мной? — повернулся на спину Матадор, не глядя на Малыша.

— Я… — растерялся Малыш, — А почему я должен бояться?

— А если я тебя начну убивать? Что — сразу влетят здешние халдеи и откроют стрельбу на поражение?

— Глеб, зачем ты так… Глеб, хорошо, я согласен признать себя подлецом, мудаком и засранцем.

— Много чести — столько-то сразу.

— Хорошо, без засранца. Подлецом и мудаком. Не наезжай, давай спокойно поговорим.

— Валяй, разговаривай, — разрешил Матадор. — Мне сказать нечего.

— Глеб, смотри. Когда ты прыгал на меня с ножом в лесу, ты думал, что я украл Арину, участвовал в покушении на тебя и ещё знал что-то лишнее про маску… Я так и не понял, что там с маской?

— Насрать. Тебя это не сношает.

— Ладно… Ну вот: и первое, и второе, и третье оказалось неправдой. Я не увозил Арину, не хотел тебя убивать, ясный пень, и не понимаю, что стряслось с маской. У тебя сейчас ко мне какие-то очень большие претензии. Может, ты снова ошибаешься? Давай обсудим, какие у тебя претензии…

— Брось. Тогда я мог только догадываться и не был уверен. А сегодня я всё сам слышал. Ты — плесень.

— Ты имеешь в виду, что я наехал на Барышева и Барановского?

— И ещё на покойника-депутата. Которого ты и убил там, у Думы.

— Понятно.

Малыш встал с табурета, попытался пройтись взад-вперёд по тесной клети, понял, что ничего путного из этого не выйдет, забрался на стол, поставил ноги на табурет.

— Понятно, — сказал Малыш, — Значит, ты полагаешь, что мерзкий коррупционер Анисимов, у которого в крови и руки, и сердце, и поршень, топит честного благородного Барышева, который хочет освободить страну от бандитов? Так?

Матадор промолчал.

— А ты знаешь, — продолжал Малыш, — что у честного благородного Барышева поларбуза зелёными в швейцарских банках? Знаешь, что он собирался съёбывать? Если бы его не уговорили в Кремль, он жил бы уже на берегу Женевского озера. А нелюбимый тобою генерал… он вкладывает свои кровавые деньги не в швейцарскую экономику, а в нашу. Сечёшь?

— В Акварель он их вкладывает…

— В минеральную воду он их вкладывает и в колбасу, между прочим.

— Я про это ничего не знаю, — сказал Матадор. — Мне плевать на всех этих кремлёвских козлов.

Малыш оживился.

— Так какого же хрена? Если там все козлы, так почему я не могу работать на того, кто больше платит?

— Потому что с этими новыми, с Барышевыми, жизнь становится цивильнее. И порядок будет — как у нас на Лубянке. А с твоими партийными мудоломами как был сплошной понос, так и продолжается… А Акварель? Что бы у нас началось, если бы Акварель…

— Ты рассуждаешь, как домохозяйка. Страшный и ужасный наркотик Акварель… Ни хера бы не началось. Не больше, чем с водки… А мои партийные мудоломы, между прочим, за то, чтобы Россия сильнее была. Мы ещё вместе с тобой Севастополь брать будем…

— Грузишь, как чеченский боевик, — нахмурился Матадор. — Есть война — есть работа.

— А ты? — удивился Малыш. — Ты-то где собираешься работать при Барышеве? В кремлёвском полку ангелов? Не будет такого полка.

— А депутат? Он ни в чём не виноват. А ты льёшь на него говно…

— А к трупу говно не липнет, Глеб. Трупу на говно насрать. Ты говоришь, ни в чём не виноват… Но он сам предлагал Барышеву бизнес на десятки миллиардов баксов… Глеб, когда человек лезет в такую игру, его поздно жалеть. Это профсоюз…

— Что?

— Профсоюз. Каждый должен знать опасности своей профессии. Лезешь в пекло — будь готов к пуле.

Малыш опять вскочил на ноги и расхаживал по камере, натыкаясь на стены.

— Репу разъебёшь, будешь так прыгать… Значков, Малыш, хотел легализации марихуаны. Того, о чём мечтают миллионы, которым надоело трястись над каждым косяком, потому что непонятно, где купить следующий. Которых любой мент ни за член собачий может сунуть в скворешник… А ты…

— Глеб, успокойся. Значков приблизил день легализации… Он теперь станет символом…

Матадор наконец поднялся. В глазах его вспыхнули недобрые огоньки.

— О символах заговорил? Учителя кинул и заговорил о символах?

Заскрежетал дверной засов, в двери замаячила встревоженная усатая голова.

— Брысь! — крикнул Малыш.

Голова исчезла. Матадор осёкся, снова лёг и отвернулся к стене.

— Буква «у», — торжественно-насмешливо протянул Малыш. — Учитель… Учитель мне говорил и тебе говорил, что мораль включается, пока ты выбираешь себе работу. А когда ты уже выбрал, то не задаёшь лишних вопросов.

Малыш помолчал, ожидая реакции Матадора. Реакции не последовало.

— Когда контора меня сдавала после этой кавказской истории, учитель согласился, чтобы меня сдали.

— Он не мог ничего поделать, — сказал Матадор. — Он переживал…

— Так и я не мог ничего поделать, — рассудительно сказал Малыш, — Вы меня сдали. Силовики меня подобрали. Я что, должен был гнить в лагере? Сохранять верность учителю, который очень переживал, но поделать ничего не мог? Он, между прочим, и тебя кинул. Это он украл девку.

— Подлец, — повернулся и поднялся на локтях Матадор, — Отмазаться хочешь, валишь всё на Коменданта…

— Дурак, — спокойно продолжал Малыш. — Ему нужно было тебя раскрутить. Чтобы ты рассвирепел и положил всех врагов одной левой. Барановский мужик опытный, понял, что тебя надо щучить за гениталии…

— Гонишь, — возразил Матадор.

— Позвони, спроси, — предложил Малыш.

— Кому? — не понял Матадор.

— Барановскому. Я скажу, чтобы принесли твой телефон, ты с ним свяжешься, задашь один вопрос: да или нет? Он скажет правду.

— Это чтобы у твоих паханов было ещё одно свидетельство?

— Да какое же это свидетельство, слово из подслушанного разговора… Ни один суд не примет. Потом, я тоже рискую — они тебя запеленгуют, поймут, где тебя держат… Ну? Глеб, это честная игра.

Матадор подумал, пожевал губами. Кивнул.

— Глеб, где ты? — генерал Барановский был очень взволнован.

— Я могу задать только один вопрос, господин генерал. А вы должны ответить, да или нет.

— Но… — Барановский помедлил. — Давай, Глеб, свой вопрос.

— Вы всё время знали, где была Арина? Приём, я жду ответа.

В наступившей тишине Малыш услышал, как стучит сердце Матадора.

— Да, — сказал генерал.