Красотка 13 - Коли Лиз - Страница 6

— Господь милосердный! — побледнев, пробормотал отец. Взъерошив руками волосы, он сцепил на затылке пальцы.

Энджи почувствовала, что у нее дрожат руки.

— Нет, я… не ношу такие вещи, — едва слышно сказала она и почувствовала, что к горлу подступает ком. Откуда у нее все это?

Броуган снова сунул руку в пакет.

— О-о! Теперь я понимаю, почему он такой тяжелый. Узнаешь это?

Прищурившись, она посмотрела на книгу, которую он держал в руке. Она называлась «Занимательная кулинария».

— У мамы есть такая книга. Я почти не умею готовить.

На самом дне пакета лежала весьма странная вещь — узкая металлическая полоска с одним заостренным концом. Броуган положил ее на свою покрытую резиновой перчаткой ладонь.

— Тебе эта вещь знакома? — спросил он.

Голос его казался спокойным, однако Энджи уловила в нем что-то такое, что заставило ее насторожиться.

— Нет. Что это? — спросила Энджи.

— Похоже на самодельный нож.

— Как он мог туда попасть? — спросила Энджи.

Пристально глядя на нее (его глаза с рыжеватыми крапинками в этот момент были похожи на глаза пантеры), Броуган сказал:

— Думаю, что ты сложила в этот пакет вещи, представляющие для тебя наибольшую ценность. Эту штуку ты могла бы использовать для самозащиты или…

— Я никогда раньше не видела эту вещь, — быстро сказала она.

Похоже, лезвие было очень острым. И опасным.

— Разве таким ножом можно нанести серьезную рану? — спросила она.

— О, им легко можно убить человека, — спокойно сказал Броуган. — Если ты, конечно, умеешь им пользоваться, — добавил он.

После слова «ты» он сделал короткую паузу, и она почувствовала, как по спине побежали мурашки.

Глава 2

Осмотр

— Как ты себя чувствуешь, Энджи? — в третий раз за последние три минуты спросила мама.

На ее щеках горел яркий лихорадочный румянец. Похоже, она очень разволновалась, увидев, какая суматоха поднялась в отделении интенсивной терапии после их приезда.

— Мне хочется, чтобы все это побыстрее закончилось, — сказала Энджи. — Я вообще не хочу, чтобы меня осматривали, но, похоже, моего согласия тут никто не будет спрашивать.

Услышав эти слова, детектив Броуган повернулся к ней:

— Ты не права. Есть определенные формальности, которые необходимо соблюсти. Без твоего согласия они не имеют права осматривать тебя. Однако я не стану долго распространяться о том, как это важно для расследования дела.

Бесшумно ступая по полу в своих мягких белых тапочках, к ним подошла медсестра. В руках она держала планшет-блокнот. Полистав страницы блокнота, она посмотрела на Энджи. Ее лицо выражало сочувствие и понимание.

— Давайте пройдем в смотровую и начнем, — сказала она.

Энджи показалось, что отец хотел что-то сказать, но вместо этого просто потер ладонь о ладонь.

— Я это… хм… Я подожду здесь с детективом, — наконец произнес он.

Комната была ослепительно белой, и только на потолке были нарисованы светло-голубые облака. Стол, на котором осматривали пациентов, был слишком коротким для того, чтобы на него можно было лечь, вытянув ноги. «Как бы мне с него не свалиться», — подумала Энджи. Она вполуха слушала медсестру, которая объясняла, как будет проходить осмотр. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим.

Медсестра протянула ей ручку:

— Дорогуша, поставь здесь свою подпись, хорошо?

Очень медленно, красивым ровным почерком она написала «Анжела Грейси Чепмен», пожалев о том, что у нее только два имени. Если бы их было больше, то и подпись была бы длиннее. Следующая строка была пустой, а возле нее был напечатан вопрос, на который нужно было ответить, однако Энджи поняла, что дать правильный ответ без посторонней помощи не сможет.

— Мама, какое сегодня число?

— Восемнадцатое сентября, — ответила мать.

Прищурившись, Энджи написала дату, а потом передала ручку матери, чтобы та поставила подпись в графе «родители/опекун несовершеннолетнего».

Мама молча исправила год в написанной дате.

Почувствовав во рту неприятный, кисловатый привкус, Энджи сглотнула слюну. Три года. Один росчерк пера — и трех лет как не бывало. Разве такое возможно?

Мама все еще держала руку над страницей.

— Ее еще никогда не осматривал гинеколог, — сказала она.

— Вы хотите присутствовать при осмотре? — спросила медсестра.

Поймав взволнованный взгляд мамы, Энджи покачала головой.

— Нет, это уже слишком, — сказала она. — Мама подождет в коридоре. Вместе с папой.

— Не беспокойтесь, миссис Чепмен, — сказала медсестра, тронув маму за плечо, — я буду здесь во время осмотра, от начала и до конца процедуры. У меня большой опыт в подобного рода делах. Вы можете оставить мне сменную одежду дочери.

На лице мамы застыло странное выражение — она была рада тому, что ей разрешили уйти, и в то же время ей было стыдно из-за этого. Она подписала разрешение и поцеловала Энджи в щеку.

— Я буду рядом. Прямо за дверью, — сказала она.

Когда щелкнул замок и за ней закрылась дверь, Анжеле показалось, что ей не шестнадцать, и даже не тринадцать, а лет семь, не больше. Ей хотелось, чтобы мама вернулась, чтобы она держала ее за руку, успокаивала ее и говорила, что все скоро закончится. Она хотела, чтобы мама напомнила ей, что на обратном пути они должны купить наклейку, или спросила, куда она хочет пойти после осмотра, чтобы порадовать себя мороженым с двойной порцией сливок. Это всегда помогало ей побороть страх, когда ее осматривал врач, смущение и стыд из-за того, что приходилось раздеваться полностью. Помогало согреться в холодном кабинете и пережить несколько ужасных, томительных минут в ожидании укола.

— Итак, Анжела, постой пока здесь, — сказала медсестра, расстелив на полу брезент. — А теперь стань на середину брезента и положи рядом всю одежду, так, чтобы она не коснулась пола.

— Зачем? — спросила Энджи, расстегивая блузу.

Ей пришлось повозиться с пуговицами, просовывая их в петли непослушными, дрожащими пальцами.

— На твоей одежде могут остаться волосы или мелкие волокна. Это все вещественные доказательства. Обувь тоже сними.

— О-о, — едва слышно простонала Энджи.

Краснея от смущения, она расстегнула молнию на брюках. Эти брюки она никогда раньше не видела. Они, наверное, были чужими. Спустив их до лодыжек, она сняла туфли. В голубом стерильном свете ее кожа казалась мертвенно-бледной. Она сжалась от холода и почувствовала, как тело покрывается «гусиной кожей». Потом она сняла носки.

— Откуда у тебя эти шрамы, дорогуша? — спросила медсестра, указав на ступни Энджи.

Глядя туда, куда указывала медсестра, она чувствовала, что у нее сводит живот и к горлу подступает тошнота. Обе лодыжки опоясывали широкие (шириной не менее пяти сантиметров) и толстые рубцы. Кожа на них была грубой и бугристой. Она прижала ладонь ко рту, пытаясь унять рвотные позывы.

— Я не знаю, — прошептала она сквозь пальцы, и ее глаза стали влажными от слез.

О господи, что же с ней такое случилось? Ее ноги стали просто огромными. И такими ужасными! Она больше никогда не сможет надеть босоножки.

Она стояла в одних трусиках и дрожала, обхватив руками свою голую грудь и сунув пальцы под мышки. Трусики были маленькими, выцветшими от долгой носки. Однако, как ни странно, эта вещица казалась ей очень знакомой. Это действительно были ее трусы. Блеклые бабочки порхали по ее бедрам. Она не отрываясь смотрела на них. Трусы были единственной вещью, не вызывавшей никаких отрицательных эмоций.

Медсестра посмотрела на нее, подняв голову от своего блокнота.

— Все с себя снимай, дорогуша, а потом залезай на стол. Там лежит бумажная рубашка, — сказала она и нажала на кнопку внутренней селекторной связи, чтобы пригласить врача.

Энджи сняла своих «бабочек» и подошла к столу. Несмотря на то что жесткая одноразовая рубашка царапала кожу, она была рада тому, что ей наконец удалось хоть чем-то прикрыть свою наготу. Сев на стол и свесив ноги, она посмотрела на свои синие выпуклые колени. Всю ее одежду сложили в пластиковые мешки и унесли.