Галатея (СИ) - Измайлова Кира Алиевна - Страница 2

…Меня снова везли морем. Теперь – обратно на север.

Меня поставили в полутемном величественном здании, увенчанном тем же знаком, что был на воинских плащах. Здесь, невидимые за высокими колоннами, чистыми и высокими голосами пели дети. Этот хор заставлял забыть обо всем, и невольно думалось о вечности. Не о земле, из которой я вышла и в которую когда-нибудь вернусь, ибо мой камень – часть ее, а о небе, бесконечном и бездонном, куда заказан путь духам земли. И еще отчего-то о солнце в этом бездонном небе, ослепительном и безжалостном солнце…

Сюда часто приходили люди. Они молили меня о разных благах, но я была всего лишь духом земли и не могла помочь им – для этого в самом деле нужно было быть богиней. Приходил иногда и тот суровый рыцарь. Он подолгу стоял передо мной, склонив голову. Наверное, тоже о чем-то просил, только про себя, а я ведь не умею читать мысли людей… И в глазах его, когда мне удавалось поймать его взгляд, я замечала странный огонь…

Время шло. Менялись люди, их одежда, их мольбы. Не менялся только сам храм. И я не менялась. Другие статуи – их было немало в храме –от времени дряхлели, истирались, рассыпались, – но мой камень был слишком прочным. Даже время ничего не могло поделать со мной.

Как-то ночью здание вздрогнуло, словно от удара. Снаружи раздавался ровный грозный гул, грохот и крики. По этим крикам я догадалась, что снова идет война – во все времена люди на войне кричат одинаково.

В высокие узкие окна проникало зарево пожаров. В храм, оказавшийся на удивление прочным, приходили люди, сюда же приносили раненых. Все они просили о защите, молили о помощи, но я была всего лишь духом земли и ничем не могла им помочь. Разве что не позволяла зданию обрушиться и похоронить под обломками всех, кто был в нем.

А потом наступила тишина. Здание опустело. Потом внутрь вошел мрачный человек в черной военной одежде – теперь люди называли это "формой". Он поднял на меня безразличные глаза, и на лице его внезапно отразилось удивление. Он махнул рукой своим солдатам.

– Грузите, – велел он. – Остальное – сжечь.

…И снова дорога. Только на сей раз меня везли в большом деревянном ящике, набитом соломой. Куда-то привезли. Да так и оставили.

Я не знала, сколько прошло времени. Может, несколько дней, а может, целая вечность. Для камня это не имеет никакого значения… Но однажды послышались голоса.

– А здесь что? – спросил кто-то, и от ящика оторвали крышку. Чьи-то руки разворошили солому, и я увидела изумленных людей в тёмно-зеленой форме.

– Вот уж не ожидал наткнуться на такое, – как-то смущенно сказал один из них. – Упакуйте как следует и отправляйте первым же рейсом…

На этот раз меня везли по воздуху, что немало меня удивило. Неужели люди научились летать? А мой совсем уже позабытый возлюбленный, сильф, утверждал, что им никогда не оторваться от земли…

Так или иначе, но что-то случилось. Прервался ровный гул, закричали люди… А немного позже я оказалась в воде. В морской воде…

…Снова шли годы. Деревянный ящик истлел в соленой воде и развалился. Я лежала на дне, а вокруг шныряли яркие разноцветные рыбы, росли кораллы, похожие на невиданные цветы. Иногда меня навещали нереиды и тритоны, духи моря. Рассказывали о странных существах, иногда появляющихся на глубине. Говорили, что в море стало тяжко жить – воду словно отравили.

А как-то раз неподалеку от меня появились непонятные создания. Они были похожи на людей, только плавали, как рыбы. Они счистили с меня водоросли, обменялись взволнованными жестами и уплыли, а через некоторое время вернулись с большой сетью и, осторожно уложив меня в неё, подняли на поверхность.

Там, наверху, вокруг меня долго ходили разные люди. Они бережно очищали поверхность камня, которую когда-то так долго шлифовал скульптор, от ракушек и кораллов.

Наконец меня поставили в огромном зале. Собралась огромная толпа, люди громко разговаривали между собой, сверкали странные вспышки. "Уникальная находка! – говорили люди. – Божественно! Восхитительно! Открытие века!" Так продолжалось несколько дней, а потом меня отвезли в большое унылое здание посреди огромного серого города и оставили в полупустом зале с пыльным ковром на полу. Раз в несколько дней пожилая женщина в сером платье сметала с меня пыль. Иногда появлялись любопытствующие, но их больше занимала табличка на моём постаменте, чем я сама. Впрочем, случались и исключения…

Как-то раз меня навестил мой прежний возлюбленный, сильф. Он как будто состарился, хотя мы, духи стихий, неподвластны времени. В его кудрях мелькала седина, да и сам он выглядел как-то серо. Так же, как и небо за мутным окном.

– Ты всё так же красива, – грустно сказал он.

Я промолчала. Я уже очень давно не разговаривала с себе подобными.

– Прости меня, – сказал он. – Может быть, начать всё сначала?

– Слишком поздно, – все-таки ответила я. – Мир изменился. И мы изменились…

Он не понял, а я не стала объяснять. Вскоре ему стало скучно – духи воздуха слишком непостоянны, – и он упорхнул. А я снова осталась одна…

…Шли годы, и я затосковала. Мне не нравился пыльный безмолвный зал, не нравились мрачные картины на стенах и редкие посетители. Мне не нравилось одиночество. А ведь когда-то меня называли Снежной Девой и Белой Дамой! Мне поклонялись, меня молили о защите. За меня убивали. Мне посвящали поэмы. Мной восхищались. Меня боготворили. А теперь обо мне просто забыли…

В один из унылых дней, похожий на прочие, в зал вошли люди.

– Смотрите, какое чудо, – произнес один из них, высокий худой юноша.

– Неужто она и впрямь такая древняя? А как сохранились – ни единого скола. Хотя неудивительно – очень твердый камень, – сказал второй, низенький и плотный. – Какие прежде были мастера… Посмотри, как скульптор использовал дефекты в камне – кажется, что у неё тёмные глаза…

– Интересно, как её звали при жизни? – задумчиво спросил высокий.

– Наверно, Галатея! – презрительно фыркнула пришедшая с ними девушка.

– Смотрите-ка, – сказал полный юноша. – Цветы.

Он указывал на маленький букетик фиалок. Его оставила сегодня утром милая женщина с грустными глазами.

– Фу, как на кладбище! – Девушка сморщила остренький носик.

– Да нет, это скорее языческое подношение, – сказал полный юноша. – Ты, может, читала, дикари её когда-то почитали, как богиню.

– Сколько она повидала на своем веку, – произнес высокий. – Если бы статуи могли говорить, мы узнали бы немало интересного…

– Если бы она могла говорить, ты бы всё равно её не понял, – заметил второй. – На древних языках никто уже не говорит…

Он не знал, что я понимаю любой язык, как и все духи стихий, а я, конечно, не могла ему об этом сказать: мы не можем говорить с людьми.

– Она красивая, – задумчиво сказал высокий. – Это-то я понимаю.

– Что вы в ней нашли? – вмешалась девушка. – Тоже мне, красавица!

Я пристально посмотрела на неё. Больше всего девушка напоминала мышь. Впрочем нет, мыши, что в незапамятные времена жили под моей скалой, были не в пример симпатичнее. В девушке не было ничего ни от строгой простоты современниц создавшего меня скульптора, ни от гордой, величественной, немного холодной красоты северянок. Не было в ней ни утонченной хрупкости и изящества красавиц в пышных кружевах, ни гибкости и чувственной грации женщин далекого юга. Она была бы совершенно бесцветной, если бы не яркая одежда и не менее ярко раскрашенное лицо. Небольшого роста, довольно худая, с короткими волосами… И тем не менее оба юноши из кожи вон лезли, добиваясь её внимания.

– Ну ведь я права, верно? – не унималась девушка. – Она совсем не красивая!

– Верно, она не красива, – сказал кто-то, невидимый в тени. – Она – прекрасна.

Он подошел ближе. Мы встретились взглядами. На мгновение мне показалось, что я вижу перед собой усталые глаза скульптора, окруженные сеточкой морщин… нет, это глаза северного вождя цвета холодной стали… Или на меня снова смотрят умные и насмешливые синие глаза поэта в завитом парике? Да нет, это ведь загадочный и печальный тёмный взгляд восточного владыки… мне показалось, или сверкнул мрачный огонек взгляда сурового рыцаря в белом плаще? Мелькнули сумрачные глаза человека в черной форме, удивленные – другого, в тёмно-зеленой…