Церковь в мире людей - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 49

Итак, Церковь не благословляет своим членам вступать в брак с людьми иных религиозных традиций, но если такой брак был заключен ранее, до вхождения одного из супругов в Православие, то этот брак церковного человека является вполне законным в глазах Церкви.

С другой стороны, в принципе Церковь может повенчать брак, который не зарегистрирован у государства. Если священник хорошо знает своих прихожан, то он может обвенчать их прежде государственной регистрации. Более того, во многих странах государство само признает такой брак, и священнослужитель имеет юридические права освидетельствовать брачный союз. Но в России церковный брак, увы, лишен гражданской юридической силы, поэтому венчание совершается, как правило, над супругами, зарегистрировавшими предварительно свои отношения в загсе.

Впрочем, Церковь не признает то, что сегодня (а не в XIX веке) называется "гражданским браком". Сожительство же без государственной регистрации и без церковного венчания – это не взаимное служение, а взаимное использование. Отказом от регистрации и венчания люди говорят, что они не хотят ничем жертвовать, не хотят ничего всерьез друг другу обещать.

– Странно: с одной стороны, Церковь за семью, но, с другой стороны, тот же апостол Павел призывает “не искать жены”, лучше “оставаться так”, т.е. не жениться и не выходить замуж.

– Для понимания этих слов надо отвлечься от бытового восприятия обстоятельств своей жизни. Здесь фундаментальный нравственный вопрос. По—настоящему нравственное сознание знает, что в мире ценностей есть иерархия. Мир этики не сводится к осознанию конфликта между добром и злом. В мире, который насквозь нравственно выверен, происходит постоянное сопоставление доброго и более доброго, высокого и еще более высокого.

Давайте немного отвлечемся от женской темы и вспомним слова Христа: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня" (Мф. 10, 37—38). Эти слова вызывают сегодня море возмущения: “Ваш Христос и ваше Евангелие проповедуют разрушение семьи и ненависть!…”.

Но остановите на секунду эмоции. Никакой текст нельзя понимать вне контекста. Скажите: Библия в ее целостности – это книга, благословляющая семью и почитание родителей, или же книга, проповедующая разрушение семейных уз? Очевидно, что Библия – это очень семейная книга, в ней царит подлинный культ брака. Люди, у которых не было детей, считались несчастными и даже проклятыми… И вообще при чтении Библии поражает, что при всем многообразии греховных ситуаций, описанных в ней, при всей ее честности (а в ней описываются грехи и слабости даже святых пророков) – в ней нет ни одной "семейной сцены". Ни одна из страниц библейской истории не повествует о побиении жены мужем.

Значит, если мы не хотим один библейский стих противопоставлять всему Писанию, мы должны найти более серьезное его истолкование.

И теперь вспомните один всем знакомый эпизод. В фильме "Семнадцать мгновений весны" русская “пианистка” Кэт оказывается перед выбором – или она должна пожертвовать своим новорожденным сынишкой, которого нацистский мерзавец морозит на подоконнике, или же предать Штирлица. В сердце Кэт сталкиваются друг с другом два долга: долг материнский и долг офицерский (она ведь офицер Советской Армии). Она понимает, что жизнь не только Штирлица, но и тысяч солдат сейчас зависит от нее. Какую из своих обязанностей она предпочтет исполнить?…

До конца эта сцена в фильме не разворачивается, но дается понять, что Кэт скорее предпочтет пожертвовать сыном (природным родством), но исполнит свой гражданский долг. Фильм был снят в советскую эпоху, однако, с огромной симпатией и пониманием смотрится и до сих пор. И ни тогда, ни сегодня я не встречал возмущения на тему: "А вы понимаете, что проповедует этот фильм? – Ради победы сталинизма он призывает жертвовать детьми! Это же пережиток тоталитарного сознания, это отрицание всякого гуманизма!…”.

Не было и нет таких возмущений. Что это означает? – Что по сути у нашего народа (и церковной, и нецерковной его части) есть согласие в восприятии этой сцены. Фильм сделан настолько корректно, тактично, по—человечески убедительно, что все согласились: "Да. Вот так, наверное, и надо было бы вести себя в этой ситуации".

Ну, а теперь у меня вопрос: Если для Кэт нравственно допустимо пожертвовать ребенком ради Штирлица, почему в случае выбора судьбы нельзя пожертвовать семейным покоем ради Христа?

Представим, что с некоторой семьей произошла какая—то религиозная неудача: инерция семейной традиции не допускает обращаться ко Христу.

Юноша расслышал зов Христа, устремился к своему рискованному будущему, а родители пеленают его порыв, требуют быть “как все”.

Что делать? Человек должен решить, кто он прежде всего: "Я – сын своих родителей, я – их отголосок, их плод, или я нечто самостоятельное?". Требование природного родства, природной идентичности вступает в противоречие с самопознанием человека, с попыткой отыскать свой путь. И вот, если отец начинает кричать: "Как ты посмел, мерзавец, пойти в семинарию, когда твой дедушка в армии Буденного воевал, а я член КПСС с 50—го года!" – вот в таких случаях надо сказать: "Пап, я тебя очень люблю. Но чтобы между нами все было хорошо, не убивай, пожалуйста, ту веру, ту любовь, которая родилась сейчас во мне. Любовь ко Христу. А после этого, когда ты отпустишь мое сердце, мы с тобой найдем общий язык".

В таких случаях человек должен решить, что в нем важнее: его собственное имя или его отчество. Это выбор между прошлым и будущим, между происхождением и призванием.

Христианский мыслитель III века, свидетель еще традиционно—языческого уклада жизни, Климент Александрийский поясняет смысл слов Христа о ненависти к родителям: “Словом мать, которую приходится оставлять ради Христа, обозначено аллегорически отечество и родная страна. Под словом же отец Писание разумеет порядки частной жизни, над которыми праведник с благодарением и великодушием должен возвышаться, чтобы стать угодным Богу” (Строматы, IV,4). “Господь вовсе не повелевает проникнуться ненавистью к своему собственному семейству. Господь хочет сказать нам своими словами только это: Не увлекайтесь неразумными пожеланиями и избегайте следовать обычаям общественным, ибо семейство состоит из родных, а города из семейств” (Строматы III,15).

Речь идет о том, чтобы быть готовым отказаться от следования общественным предрассудкам (естественно, даже в том случае, если эти предрассудки побуждают родителей воспитывать сына в духе противления Евангелию – а потому "Убежим от обычая: он душит человека" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 118,1). "Вы состарились в суеверии, молодыми придете к истинному богопочитанию" (Там же, 108,3). "Есть также люди, которые говорят: мы соблюдаем все то, что оставили нам отцы наши. Разве те, кому отцы их оставили нищету, не стремятся разбогатеть? А те, кого родители не воспитывали, хотят получить воспитание и выучиться тому, чего не знали отцы их. И почему это дети слепых видят, а дети хромых ходят прямо? Ибо нехорошо человеку следовать за своими предками, жившими дурно. Поэтому исследуй, хорошо ли жил твой отец, а если отец твой жил плохо, ты живи хорошо. И оплачь отца своего, что он жил плохо, если плач твой может помочь ему" (Слово Мелитона Философа пред Антонином Кесарем)[118].

Так что евангельские слова прежде всего психологически достоверны. Так в человеке воспитывается осознанная иерархия ценностей: "Все мне позволено, но не все полезно". Или: "Так – это хорошо, но вот так – лучше"…

И слова апостола Павла – о том же. Он благословляет брак, но как бы говорит: "Для тех горячих сердец, которые ищут чего—то большего, ищут всецелого служения духовному возрастанию, всецелого служения людям и Христу, для них я благословляю безбрачие. Но это не для всех: могущий вместити да вместит". Повторяю, здесь не выбор между “злом” – браком, и “добром” – безбрачием, а просто указание на горизонты роста. Слова апостола непонятны, если не вспомнить притчу Христа о талантах. Для тех, кому много дано – особые советы.