Маги нашего города - Куприянов Сергей Александрович - Страница 55

– А если подпитка будет очень большой?

– Двигатель, находящийся на консервации, в любом случае сохраняется дольше работающего. Но при этом он может корродировать, а его составные части менять свои рабочие свойства и даже конфигурацию, вследствие обычного старения металла. Да и вообще, я не вижу никакого смысла в вечной жизни. Вечный Жид – отличный тому пример. В каком-то смысле речь еще может идти об эффективном долголетии, но с возрастом происходят неизбежные изменения психики. Понимаешь, будь мне лет десять или пятнадцать, я поднатужился бы и в одну ночь отгрохал этот монастырь, сотворив чудо, подвиг и глупость в одном флаконе. С возрастом же я понимаю, что люди должны это сделать сами, чтобы ценить сделанное. И чтоб их дети ценили. И чтобы продолжали это делать. Давай подолью.

Павел смотрел, как Чекалин наливает коньяк, и начинал понимать, почему тот превратился в отца Николая. Человеку захотелось найти смысл жизни в помощи конкретным людям и – чего уж там! – в покое. Но при этом вопросы к нему оставались.

– Ну а исчез-то ты почему? Мы уж всякое думали.

– Инквизиция, да? – усмехнулся хозяин. – Нет, я до такого уровня конфронтации не дошел.

– А она была?

– Кто? Конфронтация? Так я ж тебе объясняю.

– Что, Петрович не научил тебя строить дворцы? – подначил Павел.

– Господи! Да при чем здесь дворцы! Петрович... – Чекалин отвернулся, невидяще уставившись в стеклянную дверцу шкафа, за которой виднелись корешки книг. – Он измельчает профессию.

– Не понял. Переведи.

– Он сознательно сужает рамки. Жестко сужает. Я уже тогда много чего мог делать такого, а он гнал меня, да и всех нас, в одном направлении. Ну как же тебе объяснить? Человек уже стал скульптором, пусть и не таким уж великим, а его все заставляют рисовать эскизы.

– В каком смысле? Ты хочешь сказать, что перерос Петровича? – насторожился Павел.

– Да нет, вряд ли. Он сильный маг, очень сильный. Один из самых-самых, уж поверь мне. Но у него свой бзик. Он считал, да и сейчас наверняка считает, что мы должны работать только с людьми, но не переходить на неживую материю. По сути – обычные гипнотизеры. Даже пусть не совсем обычные, ладно! Но он сознательно уничтожает целое направление практической магии.

– Слушай, по-моему, ты перегибаешь. Уж Петрович-то никак не похож на уничтожителя.

– Он и тебе мозги запудрил. Ты когда-нибудь бывал в академических институтах? Где всякие академики, профессора и прочее?

– Ну, не бывал. А может, и был. Уже не вспомню. Много где приходилось бывать. А что?

– Да то! Посмотришь на них – все такие христосики. С бородками, благообразные, умные, интеллигентные, такие речи говорят – заслушаешься! А сколько они толковых ребят зарубили на своих ученых советах? Не счесть. Не повышая при этом голоса и не давая даже повода усомниться в их праве на небожительство. И все для того, чтобы отстоять свою линию в науке, защитить свое насиженное место от возможных конкурентов. Так и он.

– Ты это серьезно? – усомнился Павел.

– Если б несерьезно, не сидели бы мы здесь с тобой.

Чекалин залпом допил коньяк. Заметно было, что человек волнуется. Задели его за живое. В бутылке уже оставалось меньше трети.

– Ну хорошо, допустим, – примирительно проговорил Павел. – Но ведь у него нет лицензии на монополию. Есть и другие маги, не слабее его. Они-то что?

– Есть, конечно, – как-то вяло согласился отец Николай. Видать, перегорел. Устал.

– Они-то должны другой точки зрения придерживаться. Не могут же все в одну дуду дудеть.

– По идее, да. Только у меня на этот счет большие сомнения. В свое время я потолковал с одним человеком... Но ты учти, что в условиях работы под маг-директором наши контакты с другими практически сведены к нулю. Так, случайные пересечения, которые мягко, но очень эффективно пресекаются. Поэтому всей картины мы не видим и не знаем. Не только ты и я, а все мы. Любых цветов и оттенков. Так вот он, человек этот, сказал мне, что между высшими магами, ну, теми, кого мы называем маг-директорами, заключено что-то вроде соглашения. Про мировое правительство слышал?

– Да кто не слышал? Только, по-моему, фигня все это. Есть крупные финансово-промышленные корпорации, которые определяют общую экономику и политику стран и даже регионов, да и то не всегда, и все. Политики, военные. Мафия, в конце концов.

– Ага! А мы как в эту картинку вписываемся? Да при желании я один могу самую большую корпорацию раком поставить. А уж Петрович со своей командой – тем более. Деньги штука, конечно, важная, без них всего этого, – Чекалин коротким жестом обвел свой кабинет, – не было бы, как и много другого. Но есть кое-что посильнее денег. Или, если хочешь, важнее.

– И что же?

– Люди. Просто люди. Дети, женщины, любовь, секс, удовольствия. Даже трудности, хотя их, естественно, никто не любит.

– Это понятно. Так что ты про мировое правительство-то? – вернул его в колею разговора Павел.

– А-а. Ну, в общем, все крупняки будто бы договорились меж собой, что будут сдерживать все, что выходит за рамки человеческого. То есть дальше гипнотизеров нас с тобой никто не пустит. Вот так-то!

– Как, силой, что ли?

– Найдут способ, – сказал Чекалин и отчего-то подмигнул. – Вот у тебя – я помню – были очень неплохие задатки. Можно сказать, талант. Я помню, как ты стаканы ловил. И что? Где все это?

Павел почти забыл ту историю. У них на фирме происходило предновогоднее застолье. Петрович от ресторана отказался категорически, поэтому пьянку устроили в офисе. Сдвинули столы, питье закупили в магазине, но зато закуску заказали в ресторане. Но, видно, ошиблись с выбором, а может, рестораторы перед праздником зашивались и оттого халтурили, отчего еда оказалась невкусной. Словом, так получилось, что больше пили, чем ели. И как-то очень быстро напились. Танцы, шманцы, обниманцы – это само собой. Это подразумевалось изначально. Но когда кто-то неловко толкнул стол, и посуда полетела на пол, грозя превратить респектабельную, в общем, корпоративную вечеринку в отвратительную пьянку с битьем посуды и донельзя скользкими салатами на полу, Павел, первым заметивший катастрофу, собрался и подхватил весь этот посудо-, вино– и закускопад, подняв все это хозяйство высоко над столом. Тогда, после выпитого, он несколько не рассчитал свои силы и едва не отправил все это вместо пола на потолок, но вовремя спохватился. Был кратковременно отрезвляющий эффект, были аплодисменты, имело место даже похлопывание по плечу, но, в общем, и всё. Мероприятие после короткой заминки продолжилось, а уже через неделю никто про этот случай и не вспоминал. Даже он сам.

Павел посмотрел на пустую рюмку Чекалина, сосредоточился и поднял ее в воздух с легкостью. И сразу вспомнил про ковер, вставший перед ним непреодолимой стеной.

Рюмка мягко опустилась на стол.

– А налить старому товарищу слабо?

С бутылкой тоже, в общем, получилось. Она чуточку вихляла в воздухе, когда коньяк, выливаясь из горлышка, менял центр тяжести сосуда, но при этом и капли мимо не пролилось.

– Знаешь что? А оставайся, а? Мы тут с тобой такое заварим! Я серьезно.

– Спасибо, конечно. Но как-то...

– Брось! Интеллигентщина это и все такое. Проще говоря, неуверенность. Дают – бери, бьют – беги. Давай за это и выпьем.

Чекалин поднял рюмку, взглядом призывая последовать его примеру, они чокнулись и лихо выпили. Со стороны посмотреть – любо-дорого. Гусары отдыхают.

Но Павел, пришибленный интеллигентщиной и всем таким прочим, сказал, нарушая традицию:

– Я не знаю. Надо подумать. И вообще...

– Брось! – Теперь было видно, что Чекалин изрядно пьян. – Знаешь, что я тебе расскажу? Ну вот, как ты думаешь, почему я здесь поселился? Именно в этом месте?

– Да откуда ж я знаю.

Разговор теперь стал отчетливо напоминать характер пьяного трепа, когда все сначала клянутся в любви и вечной дружбе, а потом ни с того ни с сего начинают бить друг дружку по морде. Пора завязывать.