Маги нашего города - Куприянов Сергей Александрович - Страница 30

Он заговорил чеканным слогом недовольного учителя и сам понимал, что делает не так. Он просто разозлился. С чего бы? Не злись.

Павел постарался смягчить интонацию.

– Понимаешь, они вольно или нет, чаще на подсознательном уровне, относятся к тебе как к батарейке. Это нормально. Как школьник к учителю, как ребенок к родителям, как... Я не знаю, как подданные к царю. Но они же и делятся с тобой чем-то. Скажем, энергией. Ну вот как зрители с любимым артистом.

– И что? – старательно наморщилась Любка.

– А то, что иногда, хотя бы время от времени, нужно от них закрываться. Есть такое понятие – энергетические вампиры...

– Я знаю.

– Это примерно то же самое. В общем, все названия условны, конечно. То есть ты понимаешь, что названия могут быть какие угодно, главное, чтобы они помогали... – Павел пошевелил пальцами, подыскивая нужное слово. – Ну, работать, что ли.

– Я понимаю. Это как сказать что-то типа "энергетическая составляющая предельно малого размера с чрезвычайно низким потенциалом заряда отрицательного значения", а можно просто "электрон".

– Правильно. Так что суть не в названии, потому что каждый может назвать любую вещь или явление так, как ему нравится или удобно, но при этом разные люди под одним и тем же названием могут понимать разные вещи или явления.

– Это я уже поняла, Паш, – мягко проговорила Любка, глядя ему в глаза.

– Естественно, – снова начал злиться он. – Я это тебе говорю так... – он заставил себя усмехнуться. – Так нужно, чтобы ты слышала не только термины, но понимала стоящую за ними суть. Вот это то, что я называю "плащ".

– Плащ?

– Да. Или «накидка». Смотри. То есть нет. Сначала закрой глаза. И слушай, стараясь делать, как говорю.

Любка старательно зажмурилась. Он попробовал разглядеть в ее лице привычное лукавство, но его не было.

– Представь себе, что ты накидываешь на себя... – Он вспомнил свой первый опыт и осекся. Начинать нужно с простых, легко описываемых фигур. – Что ты как бы выстраиваешь вокруг себя пирамиду. Или конус. Конус. С острой вершиной, которая несколько выше тебя, метра так на полтора, и с основанием в виде круга, в центре которого ты стоишь. Ты вся находишься в этом конусе, до последнего волоска и складки одежды. Он такой серебристый и струится, как будто ты черпаешь энергию сверху, через острие, и она, стекая по стенкам, медленно уходит в землю. А ты снова черпаешь... Представила?

– Пытаюсь, – проговорила она одними губами.

– Ты не напрягайся. Просто представь. Ты же видела такие конусы в школе. А еще шапки такие есть карнавальные. Ну, колпаки, что ли. У звездочетов, к примеру. Это не так сложно.

Любка напрягалась всем лицом, пытаясь представить, но, видно, ничегошеньки у нее не получалось. Павел посмотрел на часы. Прошло восемь минут. Еще семь – и секретарша запустит нового страждущего.

– Сначала круг вокруг себя. Основание, опора. Потом вообрази верхнюю точку...

Внезапно, в момент, он понял, что Любка никогда этому не научится. Ни в жизнь! То есть она может заучить слова, которыми будет производить впечатление на людей, станет еще внушительнее делать пассы над своим стеклянным шариком, овладеет искусством говорить замогильным голосом и производить несложные фокусы, но это все, предел того, на что она способна. Ему вдруг стало ее жаль. И он одним махом, не делая внешне ничего, создал шатер. Над ней и над собой. Конечно, увидеть его она тоже не сможет. Но...

– Вот! – торжественно проговорил он. – Держи так. Держи! Ты чувствуешь?

– Да... – выдохнула она.

– Держи еще.

Кто знает? Не исключено, что она действительно сумела почувствовать некую отгороженность от мира. Не исключено. Но он был склонен считать, что она всего лишь действует как прилежная ученица, не желающая да и не умеющая перечить своему великому учителю. У тебя получится. – Да. – Ты сумеешь. – Да. – Сначала попробуем вместе. – Да. – Вот, уже получается. – Да, я это чувствую. Спасибо... Что ж, это не самый худший способ придать человеку немного уверенности. А там – кто знает. Путь в тысячу ли начинается с первого шага.

Он поднял взгляд. У него получился классный конус. Переливающийся, заходящийся разноцветными спиралями, толстостенный, мощный. Он едва не доставал до потолка. Он был как... Крепость? Нет, не так. Как монумент. Как выставочный экземпляр.

И вдруг... Павел подумал, что он просто сморгнул, и оттого изображение дернулось, как это бывает с картинкой в телевизоре при незначительных скачках напряжения. Присмотрелся – конус, его совершенный защитный конус прогнулся, словно кто-то давил на него извне. Павел даже оглянулся. Чисто интуитивно, но никого рядом не было. Случайность? Брак? Или... Неужели действительно нападение? А что еще?!

Дальше он действовал как автомат, без рассуждений и колебаний.

– Не шевелись, – напряженно прошептал он.

– Не шевелюсь, – ответила Любка. От нее исходил жар. И вдруг очень сильно запахли ее тяжелые, «магические» духи. – А что...

– Молчи!

Теперь серебристые, окрашенные в фиолет и розовый спирали с разной скоростью пошли навстречу друг другу, переплетаясь и перекрывая друг друга, утолщая стенки и не давая возможности отследить ни одну из них. Мгновением позже желтые лучи протянулись от вершины к основанию, каждый из которых постоянно менял интенсивность окраски. Напряжение на поверхности вроде бы уменьшилось, но на самом деле это было не так.

За считаные мгновения он втрое-вчетверо увеличил прочность и неуязвимость своей конструкции, если угодно, ее невидимость и неуловимость, но прогиб, точнее, несколько прогибов, похожие на вмятины на жести, получаемые от заряда дроби, только, в отличие от них, шевелящиеся, находящиеся где-то в полуметре над головой Павла, уменьшились разве что вполовину. То есть оттуда тоже наращивали давление. И очень стремительно, качественно наращивали. Умело.

И давление продолжает нарастать. А он почти на пределе.

Надо уходить.

Он притянул к себе Любку. Рывком. Грубо.

– Ох!

– Молчи!

Павел быстро сплел кокон. Черный, в отличие от искристо-праздничного конуса. И, в отличие же, он не имел завершенной классической формы геометрической фигуры. Это было нечто бесформенное, почти безобразное. Вроде амебы. С недоразвитыми ручками-ножками, похожими на слабо шевелящиеся наросты, с неопределенной формой. И цвет был омерзительный, с красными и фиолетовыми зигзагами на матовой поверхности.

На секунду или чуть меньше спирали справа от Павла раздвинулись, и кокон, в котором находились двое людей, рывком покинул убежише.

– Ты чего?! – возмутилась Любка, и в голосе ее послышались капризные нотки. Только Павлу было сейчас не до нюансов.

Он тряхнул ее за плечи.

– Я сейчас уйду!

– Куда?

Она ничего не понимала. И к счастью. Не нужно будет ничего объяснять. Да и ей врать не придется.

Павел посмотрел на конус. Тот все еще работал. С его уходом он быстро стает. Ладно. Ничего. Нужно уходить.

– Срочное дело. Я позвоню. Ты пока сядь туда, – он показал на ее рабочее кресло.

– Паша...

– Все!

Он легонько толкнул ее, высвобождая из кокона, и вышел в приемную.

– Еще две минуты, – сказал он секретарше. Та заученно кивнула.

На посетителей он даже не посмотрел. Не до них.

Через те самые две минуты он сидел в своей машине и прогревал двигатель, до предела выдвинув рукоятку подсоса топлива.

Кто же это его так шарашил? Хорошо так, адресно. И ведь, если бы не «плащ», уконтропупил бы к чертовой матери! Нет, не насмерть, скорее всего, но мало бы тоже не показалось. Кто? Петрович? Зачем это ему?

Павел приспустил боковое стекло, врубил вентиляцию, чтобы не запотевали стекла, и закурил.

Так зачем это ему? Обиделся? Так он вроде не мстительный. Да и что, в конце концов, произошло? Ну, повздорили. Ну, ушел сотрудник. Обидно, неприятно, но это совсем не повод так жать. Да и не практикует он в этом. Тогда... А Мих Мих? Его попроси – он Петровичу не откажет. Но не до убийства же! И даже не до травм. Михалыч человек тихий, смирный и не кровожадный. Эх, надо было следок пощупать! Нюхнуть его. Хоть одной, так сказать, ноздрей. Но на Петровича это все равно не похоже, не его это стиль. Он предпочитает дать утихнуть страстям и мирно договориться. Если только не произошло что-то из ряда вон.