Брусилов - Семанов Сергей Николаевич - Страница 13

7 октября 1881 года на перроне тифлисского железнодорожного вокзала около вагона первого класса, что стоял в середине небольшого пассажирского состава, шумела группа офицеров. Лица их были веселы, возбуждены, а в цветовой гамме явно преобладал розовый — без труда можно было догадаться, что господа офицеры только что прибыли к поезду после обильного дружеского обеда и возлияния.

Бледностью лица и сдержанностью поведения отличался только стройный, молодцеватый штабс-капитан — очевидный герой торжеств. Видно было, что он взволнован, растроган, даже несколько опечален. Его целовали, обнимали, гремели лихие пожелания — словом, завершалась обычная церемония проводов офицера из полка. Давно уже прозвенели положенные три удара станционного колокола, давно уже обер-кондуктор настойчиво упрашивал господ офицеров отойти от вагона, а господину штабс-капитану сесть в вагон, его не слушали, опять следовали объятия и поцелуи.

Наконец поезд тронулся. Брусилов, высунувшись чуть ли не на половину корпуса из окна, изогнувшись, словно на джигитовке, все махал и махал оставшимся товарищам. Слезы, навернувшиеся на его глаза, были искренни. Он любил свой Тверской полк, своих соратников, город своего детства — Тифлис. Он грустил, ибо особенно остро почувствовал сегодня, в шумных товарищеских проводах, что он одинок, что у него нет ни родителей, ни собственной семьи, а ему уже двадцать восемь, и он уезжает за тридевять земель на совершенно новое место службы. Как-то все будет…

Путь от Тифлиса до Петербурга неблизок. И сегодня, в век скоростей, поезд проходит это расстояние без малого за трое суток. А сто лет назад хрупкие маломощные паровозы прошли ту же дорогу ровно за десять дней: ехали медленно да и подолгу стояли на каждой станции — меняя паровозы, проверяли смазку вагонных осей и т. п. Порядком утомленный Брусилов прибыл в Петербург утром 17 октября.

Он не был в столице уже девять лет. Проезжая по Невскому, а потом через Неву на Васильевский, в гостиницу, он видел знакомые с юности великие памятники великого города, пышные и стройные здания, оживленные толпы разнообразно одетых прохожих. Ничего не изменилось здесь. Только поразила его неожиданная пустынность на Дворцовой площади и вокруг Зимнего дворца. После 1 марта 1881 года новый царь Александр III почти постоянно жил в Гатчине, а дворец находился под усиленной охраной. Власти опасались новых покушений и заговоров.

Брусилов, разумеется, слышал и о неоднократных покушениях террористов на прежнего царя и на некоторых сановников. Читал он и о недавней казни пятерых цареубийц. Для него все это было непонятно и неприемлемо. Как, поднять руку на государя, помазанника божия?! Что же тогда произойдет с Россией, кто будет править, как устроится мирская жизнь — на эти и другие вопросы Брусилов ответа не находил. Так же не понимали происходящего, так же терялись тут и его товарищи-офицеры. Разумеется, они видели многие нестроения и нарушения в военном деле России — том деле, коему служили верой и правдой. Они не могли не замечать, что нестроения эти с годами не уменьшаются, а даже вроде бы и возрастают. Почему?.. Виноваты ли в этом социалисты, бросающие бомбы, или кто-то другой? Что-то другое?..

Брусилов не знал, и по русской черте отмахиваться порой от чего-то непонятного, неприятного, сложного, беспокоящего он тоже отодвигал неясные эти для себя темы куда-то в глубину сознания, «на потом». А потом повседневность жизни словно бы и переносила все это на второй план, сомнения и поиски ответа становились вроде бы не главным, умствованием, что ли. А военному человеку полагалось служить, командовать, да не умствовать.

Брусилов и его товарищи не знали и не ведали, разумеется, что эти «старшие» по возрасту и званию давно уже не решали, не решают, а главное — не могут и не умеют решить, даже если б и захотели. Но обнаружилось все этого много-много спустя…

К занятиям в Офицерской кавалерийской школе Брусилов приступил сразу же. Только что созданная школа была еще очень небольшой — всего 36 учащихся офицеров, из них 23 армейца и 13 казаков. Программа была рассчитана на два года, но сама-то программа еще только-только складывалась. Первоначально предполагалось, что слушатели будут получать не одну лишь теоретическую подготовку, но и наиболее совершенную практику конноспортивной выездки.

Увы, последнее сразу же пошло неважно. Брусилов оказался самым молодым по возрасту среди своих новых товарищей, многие ротмистры и подполковники были сорокалетние или уже разменяли давно пятый десяток. Более того: многие, как это, к сожалению, водилось среди русского обер-офицерства, несколько погрузнели, потяжелели, скачки, да еще с препятствиями, оказались бы для них не очень… И программа с ходу была изменена в сторону преимущественно теоретическую.

Для будущего генерала Брусилова в этом обнаружился полезный предметный урок. Человек подтянутый, до самой глубокой старости сохранивший подобающую военному стройную фигуру, он терпеть не мог всякой расхлябанности и излишеств. Армия требует крепкого и закаленного здоровья — это закон, а кто по разным причинам ослабел или обрюзг, должен менять род занятий — это правило было для Брусилова непреложным всю жизнь. С отвращением смотрел он, как иные его товарищи по школе с трудом перекидывали тяжелые, едва гнущиеся бедра через круп лошади, как трясли отвисшими щеками в легкой рыси, не смея перейти в галоп. И это кавалерийские командиры!

Брусилов занимался со страстью. То был уже не леноватый баловень Пажеского корпуса, нет. Боевой офицер, получивший уже немалый жизненный опыт и в тяготах войны, и в черновой повседневности гарнизонного служаки, он на собственном опыте знал, как не хватает в русской армии серьезной учебной подготовки, как драгоценен полезный учебный навык в армейской жизни.

И он учился с истинным увлечением.

Условия для приобретения опыта были недурны. Школа размещалась на тогдашней окраине столицы, в конце Шпалерной улицы, около Смольного монастыря. Казармы, построенные еще мрачно знаменитым Аракчеевым, были просторны и удобны, конюшни — превосходны, а лошади — просто великолепны для всякого понимающего конника! Теоретическая наука преподавалась тут не бог весть как, зато практика, от которой так охотно отлынивали многие из его новых коллег, эта практика оказалась превосходной.

Брусилов побывал в лучших кавалерийских частях русской армии, познакомился со множеством замечательных конников, опытнейших боевых офицеров. Что из того, что формальная программа его школы давала много места для ничегонеделания или даже откровенного отлынивания от занятий, он с удовольствием и страстью человека, преданного любимому делу, упорно штудировал древнейшую из наступательных наук — кавалерийскую науку. И пусть роль кавалерии вот-вот, через какое-то самое короткое время, начнет уже увядать — Брусилов не знал и не предчувствовал этого, — но страсть к атаке, жажда стремительного наступления, прорыва — это необходимейшее чутье военачальника он в полной мере обрел здесь.

Два неполных года пребывания в школе прошли быстро и легко — так всегда бывает, когда человек занимается любимым делом, и занимается им в охотку. Брусилов взял все необходимое из предоставленных ему возможностей. Он занимался прилежно, на что обратил внимание высшего командования русскими кавалерийскими войсками. А ведь вновь созданная школа подчинялась ни много ни мало главному инспектору всей кавалерия, это не шутка! Опять же Брусилов не участвовал в кутежах, не бретерствовал, не проигрывался в карты «на мелок» (то есть в долг, на запись), а все это было, увы, общепринятым и совсем даже не осуждаемым бытом столичного офицерского сословия. Он не угодничал, не прислуживался перед начальством, что в равной мере не ценят ни товарищи по службе, ни само начальство. Не барствовал, не мордовал «низших чинов». В итоге он научился многому и был отмечен уважением товарищей и положительной оценкой командования. 12 августа 1883 года Брусилов, как сказано в его послужном списке, «окончил курс наук отдела эскадронных и сотенных командиров по разряду «отличных».