Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Сочинения. В 2-х томах - Клюев Николай Алексеевич - Страница 108

108

Изменить размер шрифта:

(1930-е гг.)

412

Есть дружба песья и воронья

Во имя пищи и зловонья,

Змеиная в глухой норе,

У жаворонка в серебре;

Черемуха ломает руки

С калиной-девушкой в разлуке,

Плотица тянет плавники,

Где забияки-тростники

Целуются с речной осокой.

Лишь от меня любовь далёко,

И дружбу позднюю мою

Я с одиночеством делю.

Гляжу в совиное дупло —

Там полюбовное тепло.

И от излук, где вентеря…

Не сом ли полюбил тебя,

Моя купава, мой ершонок?

Иль это сон на старом плёсе,

Как юность грезится под осень

Челну, дырявому от гонок?

Иль это сон на ржавом дне

И нет черемухи в окне,

Янтарного пушка над губкой?

И лишь на посохе зарубкой

Отметить приведется деду,

Что гнал он лося не по следу,

Что золоченое копытце

В чужие заводи глядится

Купальской смуглою тоской

С подругой — тучкой голубой!

(1930-е гг.)

413

Шапку насупя до глаз,

Спит. «Не доскачешь до нас».

Старый колдун — городишка, —

Нос — каланчевая вышка,

Чуйка — овражный лопух…

Только б ночник не потух!

Снова кручинится деду,

Некому дрёмы поведать.

Ясени в лунных косынках,

Садик в росистых барвинках,

В хворосте спят снегири…

Где вы, глаза купыри

В травах стрельчатых ресниц,

Локон пьяней медуниц?

Пляшет ответно ночник:

Впредь не влюбляйся, старик!

Плюнул бы дурню в бельмо:

Сердце не знает само —

Двадцать ему или сотня!..

Где ты, мой цветик болотный?!

В срок я доштопал коты,

Мягко подрезал кусты,

Зерен насыпал щеглу,

Жучку приветил в углу,

Сел на лежанку совой: —

Где ты, подснежник лесной?!

Сумерки дратвы длинней,

Ночи — одёр без возжей —

Тянут чугунный обломок,

Чтоб улыбнулся потомок

Виршам на нем пустозвонным:

«Умер в щегленка влюбленным».

Тяжек могильный колпак…

Вспыхнул за окнами мак

[Буйственным] алым плащом,

Видятся меч и шелом,

Сбруя с арабской насечкой:

«Грозный, тебе ли за печкой

Тени пустые ловить?!»

Только любви не избыть!

Подвиг ли, слава ли, честь ли?

Что там? Колеса да петли!

Терпкая пытка моя!..

Тянется веткой заря

В просинь сутулого зальца…

Выстрел, иль хрустнули пальцы?

Ах, то щегленок старинный

Утро вплетает в седины —

В пустую, в худую постель!..

Где ты, лесная свирель?!

(1930-е гг.)

414

Я лето зорил на Вятке,

Жених в хороводе пихт,

Любя по лосьей повадке

Поречье, где воздух тих.

Где чёлн из цельной осины

Веет каменным веком, смолой:

Еще водятся исполины

В нашей стране лесной!

Еще гнутая лодка из луба

Гагарой и осетром,

Из кряковистого дуба

Рубят суровый дом.

И бабы носят сороки —

Очелья в хазарских рублях,

Черемиска — лен синеокий

Полет в белесых полях.

Жаворонковый бисер, как в давнем,

При посаднике, земской избе,

И заводь цветком купавным

Теплит слезку в полюдье-судьбе.

Полюдье же локтем железным

Попирает горбыль кедрячам.

Ой, тошнёхонько дедам болезным

Приобыкнуть татарским харчам!

(1930-е гг.)

415

Мы старее стали на пятнадцать

Ржавых осеней, вороньих зим,

А давно ль метелило в Нарым

Нашу юность от домашних пятниц?

Обветшали липы за окном,

На костыль оперся дряблый дом,

Мыши бы теперь да вьюга —

Вышла б философия досуга.

За годами грамотным я стал

И бубню Вердена по-французски,

Только жаворонок белорусский

С легковейной ласточкой калужской

Перстнем стали, где смежил опал

Воды бледные у бледных скал.

Где же петухи на полотенцах,

Идолище-самовар?!

«Ах, вы сени» обернулись в бар,

Жигули, лазурный Светлояр

Ходят, неприкаянные, в немцах!

А в решетчатых кленовых сенцах,

Как судьба, поет стальной комар.

Про него не будет послесловья, —

Есть комарье жало, боль и зуд.

Я не сталь, а хвойный изумруд,

Из березовой коры сосуд,

Налитой густой мужицкой кровью,

И, по пяди косы, Парасковью

На базар не вывожу, как плут!

Ах, она болезная, родная,

Ста пятидесяти миллионов мать,

Про нее не хватит рассказать

Ни степей моздокских, ни Китая, —

Только травы северного мая

Знают девичью любовь и стать.

Я — Прасковьин сын, из всех любимый,

С лебединым выводком в зрачках,

С заячьей порошей в волосах,

Правлю первопуток в сталь и дымы, —

Кто допрежде, принимайте Клима,

Я — Прасковьин сын, цветок озимый!

Голос мой — с купавой можжевель,

Я — резной, мудрёный журавель.

На заедку поклевал Верлена,

Мылил перья океанской пеной,

Подивись же на меня, Европа, —

Я — кошница с перлами Антропа!

Мы моложе стали на пятнадцать

Ярых осеней, каленых зим,

И румяным листопадом чтим

Деда снежного — глухой Нарым

С вереницей внучек — серых пятниц!