Мохнатый ребенок - Аромштам Марина Семеновна - Страница 8

— Ты уже это все рассказывал, про раков, — рассердилась Ринка.

Ну и что, — не смутился Толик. — Что ж я, виноват, что черепах тоже едят? Но твоя-то — дохлая. Из нее съедобного супа не выйдет. Из нее только панцирь может выйти — черепашья кость. Черепашья кость — почти что как слоновая. Дорого стоит.

— Как это — может панцирь выйти?

— Ну, как-как? Опять же — варить надо. Чтобы мясо от костей отвалилось.

Ринка подумала-подумала и неожиданно для себя — согласилась. Ее поразила Толикова осведомленность по поводу Галапагосских островов. К тому же вернуть черепаху к жизни все равно было невозможно. Похоронить зимой тоже нельзя. Только выбросить. А если получится черепашья кость, можно будет сделать морской музей. Собрать туда ракушки, камни гладкие, разные вещи с потонувших кораблей, бутылки с письмами…

Идея музея всем понравилась. Борька сказал, что его дядя служил на флоте. У него есть ремень с якорем, и Борька попросит — не навсегда, а на время, для музея. У Тани дома были большие рапаны, которые они с мамой и папой привезли с Черного моря. У Тамары, кроме хомячков, ничего не было. Но она пообещала поискать в старых журналах «Вокруг света» картинку с Галапагосскими островами. Может, ей даже попадутся моряки или черепахи. Толик пообещал раздобыть «у одного человека» песок с морского дна, с самого глубокого места, из Бермудского треугольника. Но главным его вкладом в организацию музея должно было стать отделение кости от всего остального, что раньше было черепахой.

Договорились варить черепаху завтра, после школы.

Таня и Тамара в этом «морском деле» участвовать отказались. А Борька Шалимов решил прийти — чтобы во время варки быть для Ринки моральной опорой.

— Надо кастрюлю правильно подобрать, — сказал Толик, засучив рукава. — Где твоя черепаха?

Ринка достала из-под ванны завернутую в газеты черепаху и стала перебирать кастрюли.

— Давай побольше, чтобы черепаха целиком влезла, — командовал Толик. — Все равно она дохлая и не сможет просить пощады.

— В этой кастрюле мы суп варим. Мама ругаться будет.

— И мы тоже почти суп будем варить. Все быстро сделаем и выльем. Никто не узнает.

Толик положил черепаху на дно кастрюли, налил воды, накрыл крышкой и поставил на огонь.

Все сели за стол в кухне и стали ждать, пока мясо отделится от кости.

Очень скоро кухня наполнилось резким неприятным запахом.

— Долго еще? — сморщившись, спросил Борька.

— Вода еще не закипела, — ответил Толик. — А потом — как закипит — часа два.

— Больше не могу. Меня сейчас вырвет.

— Эх, ты, слабак! А если б тебя на обитаемом острове высадили? Там и не такое есть приходится!

— Когда моя мама была в эвакуации, мальчишки нашли дохлую крысу, — сказала Ринка. — Они ее тоже сварили.

— И что — съели?

— Съели. У них потом живот болел.

— Так то ж во время войны было! Во время войны люди еще не то ели. Даже людей мертвых ели, — сказал Толик. — Закипело. Можно огонь поменьше сделать.

— Ну, про людей — это ты загнул. Все. Не могу больше — Борька вскочил, зажимая рот рукой, и замычал Ринке: — Выпусти меня. Выпусти быстрее!

Борька ушел, и Ринка сразу пала духом:

— Меня тоже тошнит, — сказала она Толику, — от этого запаха ужасного.

— Осталось немного. Скоро уже мясо начнет с кости сползать.

— Ринка вдруг представила, что мясо — это голова и черепашьи ноги, которые торчат из-под панциря. И вот сейчас они начнут отваливаться…

— Толик, — сказала она жалобно. — Ты не мог бы доварить черепаху где-нибудь в другом месте?

— Боишься? Эх, ты! А я-то думал… — Ринка вдруг поняла, что именно в этот момент, прямо у нее на глазах, улетучивается Толикова влюбленность. — Тогда я панцирь себе заберу.

— Забирай, — быстро согласилась Ринка. Она хотела только одного — чтобы все это кончилось.

Толик выключил газ и выплеснул из кастрюли воду в раковину. Кухня наполнилась густым вонючим паром.

— Кастрюлю потом занесу. Пока, эвакуация!

На следующий день Толик пришел в школу и даже не посмотрел на Ринку. Вместо этого он время от времени открывал портфель и что-то сосредоточенно там разглядывал. Наверное, думал, Ринка попросит показать, что у него там. Но Ринка не попросила. На сердце у нее была тяжесть — словно к нему внутри подвесили камень размером с замерзшую черепаху. На перемене Толик отозвал Ринку в сторонку.

— Вот, — сказал он и достал из портфеля чистенький и гладкий черепаший панцирь. — Настоящие моряки не сдаются!

Ринка посмотрела на панцирь и как-то очень спокойно отметила, что он блестит. Толик снова повертел панцирем у нее перед носом:

— Ну, как договорились. Мой!

Набежали ребята.

— Это что — панцирь? Вот это да! Вот это вещь! — говорили кругом.

Толик стал подробно рассказывать, как он варил мертвую черепаху и у нее сначала отвалилась голова, потом лапы, и последним — хвост. Какая вонь при этом стояла и как он, Толик, мужественно отскребал от панциря кусочки застрявшего мяса и потом долго промывал его под краном.

— А откуда черепаха-то? — спросил кто-то.

— Ринкина. Ей какой-то козел к Новому году подарил.

— Так до Нового года далеко еще. И зачем ей мертвая черепаха? На елку вешать? А может, он — дурак просто?

— Я же говорю — козел!

Ребята с интересом посмотрели на Ринку, но, не получив никаких разъяснений, разошлись. А Ринка все стояла на месте и смотрела на панцирь.

— Вечером зайду, занесу кастрюлю, — сообщил Толик и убрал панцирь в портфель.

Домой из школы Ринка шла самой длинной дорогой. С дерева на дерево перелетали вороны и каркали. «Что будет с вороной, если ее сварить? — внезапно подумала Ринка. — Наверное, то же, что и с курицей. У нее мясо отвалится от костей. И зачем я только ем эту курицу? Что я — моряк на необитаемом острове, что ли?»

Около дома Ринку поджидал Толик.

— Ты куда делась-то? Опять маньяка встретила? — поинтересовался он. — Я тебе кастрюлю принес. Вымыл с «Гигиеной». Можно снова нормальный суп варить.

«Гигиеной» назывался чистящий порошок, которым в то время пользовались мамы и бабушки, и еще тетеньки в столовых для мытья раковин и унитазов. Ринка взяла у Толика пакет с кастрюлей. Толик хотел уже уходить, но вдруг замялся:

— Ринка, ты это… Она же мертвая была! — вдруг сказал он. — А живую я бы не стал варить. И про раков… Это отец раков варил, а я только ел. Я всего двух раков съел. Остальных они с приятелями сожрали. Ели и запивали пивом. А если ты музей откроешь, я, это, — панцирь туда отдам. И песок достану. Из Бермудского треугольника. Не веришь?

— Верю, — сказала Ринка. — Хорошо, что ты кастрюлю «Гигиеной» помыл.

Музей так и не открылся. У всех почему-то пропало настроение собирать морские редкости. И панцирь остался у Толика. Потом он выменял его на трещотку для велосипеда: подвешиваешь к крылу колеса, и велосипед на ходу тарахтит, как трактор. А бабушка так и не узнала, что варилось в кастрюле для супа.

Борька принес Ринке треснувший аквариум, а Толик раздобыл песок. Возможно, это был тот самый песок, который достали со дна моря из Бермудского треугольника, но теперь это было неважно. Главное — устроить в аквариуме пустыню. Ринка красиво разложила в песке камушки и вкопала алюминиевую миску. В миску налили воды, а рядом воткнули маленький кактус, который Таня отщипнула от большого кактуса у себя дома. Она сказала, это — «детка». «Детка» пустит корни и будет вырабатывать кислород. Не очень много, но для черепашьей пустыни хватит. Потом Таня предложила прикрепить к задней стенке аквариума картинку с верблюдами, которую Тамара вырвала из журнала «Вокруг света».

— Картинка-то черепашонку зачем? — не понял Борька.

— Для красоты, — уверенно ответила Таня. Перед красотой Борька всегда малодушно отступал.

Некоторое время все любовались получившейся пустыней и представляли, как бы они радовались, если бы были черепахами, а им предложили здесь жить. Наконец пришло время черепашонка.