»Небесный огонь» и другие рассказы - Николаева Олеся - Страница 23

И вот все вернулось на круги своя: Петя живет с родителями, Маша — со своей бабушкой, у каждого своя жизнь. Разве что Маша иногда в гости к молодому мужу ходит и пироги печет.

Так проходит год, проходит другой. У Пети всякие друзья, подружки, своя компания: артисты, музыканты, не чета этой бедной Маше. А Маша все же иногда захаживает. И печет пироги. И вот в какой-то момент родители уезжают в отпуск, Петя тоже должен отбыть на гастроли. А в доме — кот и множество растений. И просят они Машу как своего человека время от времени в их отсутствие приходить к ним кормить кота и поливать цветы. И Маша ходит. И в какой?то вечер она попадает на вернувшегося из поездки Петю, они вместе пьют чай, разговаривают о том о сем. Ну, в общем, она после этого снова понесла. А что? Между прочим, она — законная жена!

И рождает она через девять месяцев дочку, хотя они с Петей по — прежнему продолжают жить в разных местах. Теперь она приходит к нему в дом уже с дочкой, печет пироги и уходит к себе…

А тут Петя так влюбляется в свою однокурсницу, так влюбляется! Она — такая красавица! Тоже — музыкантша, скрипачка. И он просто светится от счастья. И музыкантша эта от него почти уже и не вылезает. А тут — на пороге Маша с дочкой. Да еще какой?то дурак ей посоветовал обрить дочку наголо — де, так волосы лучше растут. И дочка это ее — худенькая такая, бледненькая, жалкая, испуганная и к тому же лысая! И Петя их — выгнал! Сказал: больше без звонка не приходите.

Тут?то я их увидела, поскольку жили мы с Петей в одном подъезде. Стоят, птицы Божьи, одежонка старенькая, у обеих кожа да кости, в глазах слезы, губы дрожат. И повела их к себе. Посидели мы с Машей, поговорили, она мне все о себе рассказала, а я — о себе: вот, покрестилась недавно, детей покрестила… Маша и говорит:

— Помоги и нам покреститься! Мы тоже христиане.

Отвезла я их в храм, где служил отец Валериан Кречетов, и он их покрестил. И вот поразительно — была Маша до крещения что общипанная курочка, вся какая?то сутулая, неловкая, а из купели вышла — красавицей: в глазах небесный отсвет, чистота! Такого явного преображения человека я никогда больше не видела, хотя присутствовала при крещении многих людей.

И стала Маша со своей дочкой часто ко мне приходить… И вот как?то раз врывается она ко мне, лица на ней нет, рыдает. Что такое? Оказывается, встретила она у подъезда ту музыкантшу Петину — в руке скрипочка, глядит победительницей, вся в белом, дышит радостью, успехом, свободой, любовью. А Маша — жена какая — никакая, с ребенком малым,

тревожным, стоит перед ней в штопаных чулочках, в старой выцветшей юбчонке. А та ей:

— Если вы к нам, то мы уходим!

Маша только и сказала:

— Мы не к вам!

И у самых моих дверей разрыдалась.

И вот тогда стали мы с ней молиться. К Трифону — мученику ходили, плакали обе. К святителю Николаю. А уж у Матери Божьей пред несколькими Ее чудотворными иконами слезы проливали.

Прошло какое?то время. По всей видимости, скрипачка Пете дала отставку — я вдруг перестала ее встречать в нашем подъезде. Отца Пети увезли на скорой помощи. Мать свалилась с инсультом. Петя метался между больницей и домашней лежачей больной. И тут во дворе увидел Машу со своей дочкой…

Маша переселилась к Пете, чтобы ухаживать за его матерью. Выписали из больницы отца — осталась готовить им еду. А тут — приходит Пете повестка явиться в военкомат: Петю, музыканта, с его драгоценными пальцами, грозят забрать в армию!

Ну и что делать? Маша через девять месяцев благополучно родила ему второго ребенка. А с двумя детьми Пете никакой военкомат не страшен. И пока Петя в больничке скрывался от армии, Маша так прижилась в его доме, что вслед за вторым родила и третьего.

Они живут в браке уже лет тридцать пять. Дети выросли, и у них — свои дети. И теперь даже странно представить, что когда?то в этой семье был такой разброд, такое шатание…

— Да — а! — сказала Ася. — Теперь я понимаю, как мне надо бороться!

И она взяла у меня перечень тех чудотворных икон, через которые Маше пришла помощь Божья, и стала совершать молитвенные подвиги, умоляя вернуть ей мужа. Я верила, что Господь ей поможет.

Но тут она познакомилась с «интересным мужчиной», который ей понравился и который стал за ней ухаживать, и они даже провели у него ночь… А после этого разошлись с неприязнью. И муж так и не вернулся к ней.

— Видишь, — недавно сказала мне Ася, — Господь помог твоей Маше, послав ей испытание, в котором она смогла проявить себя как настоящая жена. Поэтому она победила. А я споткнулась на первом же искушении, поэтому и осталась одна. После этого я и не могла больше просить Бога: «Верни мне мужа!», раз я сама показала, что не очень?то он мне и нужен, что есть варианты, что может быть и кто-то другой!

Она именно так это поняла.

Зеница ока

Еще со времен советской власти в сознании наших граждан укоренилось странное предубеждение против священников. Я не раз слышала от весьма даже просвещенных людей, что у «попов» «под рясой погоны» и что они только спят и видят, как бы выдать компетентным органам тайну исповеди: этот?де исповедник маловерен, нарушает пост, молится с прохладцей, раздражается, ссорится с ближними, тщеславится, празднословит… А те — воспользуются такой полезной информацией и…

Были у меня такие случаи, когда я даже верующих людей, остро нуждавшихся в помощи священника, не могла убедить обратиться к тем пастырям добрым, которых хорошо знала.

Я помню, когда в середине 80–х в Киеве посадили за решетку моего бывшего сокурсника по Литинституту Павла Проценко и в Москву приехала его жена, чтобы похлопотать о его освобождении, я никак не могла уговорить ее пойти к священнику. Удивительно, ведь сам Павел был верующим уже тогда, когда я и крещена?то еще не была. И посадили его за то, что он собирал материалы для канонизации новомучеников, пострадавших от кровавых гонений советских безбожников. И жена эта вроде бы была человеком церковным… Но на каждое мое предложение пойти к такому?то, вполне достойному доверия священнику или к такому?то, отсидевшему за веру в сталинских лагерях старцу она решительно мотала головой:

— Этот? Так он давно продался органам! А на этом и клейма негде ставить…

Странно, но куда больше надежд она возлагала на советских писателей и просила собрать подписи под коллективным письмом в защиту Павла. Это письмо подписали Евтушенко, Битов, Аверинцев, еще кто?то, и действительно его вскоре освободили.

Подобное отношение к иереям Божьим было и у только что вернувшейся из ссылки Зои Крахмальниковой. Она допытывалась у меня, к кому из священников она могла бы пойти за советом, и я назвала ей весьма многих, которые ежедневно молились на Божественной литургии за «плененную Зою» во время ее заключения, как это было, например, в Троице — Сергиевой лавре, когда диакон возглашал на солее ее имя.

Но кого бы я ни называла, все оказывались в ее глазах «агентами», «сексотами» и «гебистами». Отвергнув кандидатуру святого человека, старца, архимандрита Кирилла Павлова («Олеся, он же духовник Лавры, неужели вы думаете, это просто так?»), она остановила свой выбор на отце Иоанне Крестьянкине («Сидел? Хорошо. Служит в провинции? Хорошо») и написала ему письмо с просьбой приехать к нему на разговор.

Я отвезла это письмо о. Иоанну, и ему не надо было объяснять, кто такая Зоя Крахмальникова.

— Зоинька! Зоинька мне письмо написала, ну я тоже ей напишу! А вот ей еще и святыньки, и гостинчики!

И он стал кружить по своей келье, подбирая посылочку «для любимой Зоиньки». Набрал целый пакет иконочек, книжечек, духовных наставлений святых отцов, бутылочек со святым маслицем и святой водичкой, свечечек, написал ей письмецо «с благословениями». С тем я и уехала.

Но «Зоинька», когда я передала ей эти подарки, была разочарована. Оказывается, отец Иоанн не советовал ей приезжать к нему в Печоры. Почему? Бог весть. Видимо, у него были на то какие?то духовные резоны.