Нежданный праздник - Бэлоу Мэри - Страница 12

– Ну, – сказал дядя, – ответ получен. Она на самом деле действует. Никаких сомнений – это рождественская омела.

Но его голос странно прерывался, а губы тети Урсулы дрожали, и выглядела она так, будто в любой момент готова расплакаться. Случилось что-то, чего Каролина не понимала, но она была уверена, это что-то не было плохим. Омела действовала.

И они отправились домой, захватив столько зелени для украшения, сколько могли унести. Дядя Тимоти должен был вернуться за остатками. Они собирались украшать гостиную. Все вместе, с Каролиной. Тетя Урсула сказала, что ее поднимут, чтобы она помогла украсить падубом каминную полку и картины. И они не говорили ей, как няня, что она еще слишком мала и будет только путаться под ногами, и вообще, будет куда быстрее, если она отойдет в сторонку и просто посмотрит.

Она подумала, что тетя Урсула и дядя Тимоти самые замечательные люди на свете. Она любила их.

Она была рада, что они были мамой и папой малютки. Она была рада, что они были ее мамой и папой, и Руперта и Патриции тоже. Она была рада, что они были одной семьей, и будут жить все вместе отныне и навсегда.

– Аминь, – прошептала она.

***

Она хотела вернуть себе здравомыслие. Два дня назад она ехала из Лондона, и была в мире сама с собой. Была уверена и довольна, если не брать во внимание проблему, требовавшую решения.

Она знала, кем является, и ей нравилось, как течет ее жизнь. Еще два дня назад она жила руководствуясь разумом, а не чувствами. Жить эмоциями – это немыслимо. Она покончила с такой жизнью много лет назад и стала куда счастливее.

Два дня назад она вышла из кареты и оказалась в ином мире. А возможно, в иной вселенной. Теперь она уже ни в чем не была уверена, а ее разум был слишком взбудоражен, чтобы чувствовать себя довольной. И она уже не была уверена, что прошлое осталось в прошлом. Словно вернулось время, что было годы, сотни лет тому назад, когда ее не окружали унылость и пустота. В этом ином мире, в этой иной вселенной, она жила чувствами, и это было так тревожно. И так восхитительно. Неожиданно для себя она поняла, что ей нравятся дети. Поняла, что этих троих детей она полюбила. И не могла вынести мысль том, что придется расстаться с ними после Рождества, хотя знала, что он станет за них бороться.

Но и она будет сражаться с ним не на жизнь, а насмерть.

Она была уверена, что ни одному мужчине не удастся вновь пробудить ее чувства, уверена, что не сможет пожелать мужчину вновь. И ей это нравилось. Жизнь ее была покойна много лет, а тем более после смерти Карлайла.

Но он поцеловал ее под омелой у дубов на глазах у детей, и даже эта иная вселенная перевернулась вверх тормашками. С этого момента она остро ощущала его присутствие, его привлекательность, его мужское начало – и по пути домой, и пока они украшали гостиную, и пока делали и разрисовывали большую деревянную звезду, о которой с непередаваемой тоской во взгляде спросила Каролина, и которую следовало повесить рядом с омелой перед камином. Ее тело отзывалось на него так, как ни на кого и никогда со времен Воксхолла.

Она хотела его. Она хотела снова ощутить его губы на своих губах. Она хотела почувствовать на себе его руки. Она хотела почувствовать его тяжесть. Она хотела его в своем теле. Она хотела его там, несмотря на то, что все моменты интимной близости, что случались в первый месяц ее брака, в лучшем случае разочаровывали, а в худшем были просто противны.

Она желала его, хотя не должна была желать. Когда через несколько дней она вернется к своей обычной жизни, все закончится. Ее жизнь снова войдет в прежнее русло.

Но она так хотела собственных детей. Ее тело жаждало испытать опыт материнства, которого не знало девять лет. Но ей уже двадцать семь. Слишком поздно. Ей никогда не стать матерью.

Она хотела его ребенка. Он стал бы таким замечательным отцом.

И поэтому, пока они вечером шли в церковь, она пыталась вернуть себе здравомыслие. Они пошли пешком, так как церковь была неподалеку, а снег все еще слишком глубок. Она держала за руки Руперта и Патрицию, а Тимоти нес Каролину, укутав девочку в свое пальто, чтобы той было потеплее.

Заняв места на передней скамье, они восхищались сценой Рождества, выстроенной перед алтарем, и слушали праздничный звон, доносящийся с колокольни. Если она не будет твердо придерживаться здравого смысла, думала она, если утратит прочную связь с реальностью, то может вообразить, что они на самом деле семья. Каролина устроилась у нее на коленях. Патриция сидела рядом с ней, а Руперт – с Тимоти. А они сидели рядом друг с другом и их плечи почти соприкасались. Она ощущала тепло его тела, чувствовала запах его табака и мыла.

Рождество всегда было для нее приятным временем из-за множества званых обедов и развлечений. Приятно было отправиться в церковь, потому что все, кто оставался в городе, поступали так же, и большинство знакомых приходили в ту же самую церковь, задерживаясь после службы, чтобы пообщаться. Она всегда наслаждалась этим праздником.

Но до сих пор не осознавала, что Рождество – праздник семейный. Праздник рождения, родительских чувств и любви. Праздник надежды и долга. Сегодня вечером она это поняла.

И все ее здравомыслие растаяло без следа.

К тому времени, как служба закончилась, Каролина спала у нее на груди и сосала большой палец, чуть приоткрыв им ротик, а Патриция прикорнула на ее руке. Руперт прислонился к Тимоти, но бодрился изо всех сил и таращил глаза.

– Вы сможете нести ее? – спросил Тимоти, почти вплотную приблизив к ней голову, и кивком указывая на Каролину. – Я возьму Патрицию.

Они шли домой бок о бок, и каждый нес по ребенку. Руперт между ними едва переставлял ноги, упорно отрицая, что устал. Они донесли девочек до детской, и она осталась, чтобы помочь няне раздеть их и уложить спать. Она поцеловала каждую и нежно улыбнулась им, хотя обе уже почти спали.

– Спокойной ночи, тетя Урсула, – пробормотала Патриция.

– Завтра праздник? – сонно спросила Каролина и зевнула. – Вот малыш удивится. Правда, мама?

Кончиками пальцев она коснулась кудряшек девочки и задумалась, в какой сказочной стране та пребывала на этот раз. У нее болезненно сжалось горло.

– Необыкновенно удивится, – согласилась она, прежде чем зайти к Руперту, чтобы пожелать спокойной ночи и заверить в ответ на его вопрос, что да, она на самом деле верит, что утром его сестер будут ждать подарки. И его, возможно, тоже.

Она встретила Тимоти в коридоре у детских спален и приняла предложенную им руку. Но, хотя было уже поздно, он повел ее не к ее комнате, а к лестнице.

– Рождественский пунш прежде, чем мы отправимся на отдых, – предложил он.

Она не возражала и позволила проводить ее вниз. Прекрасно понимая, что нужно принять решение. Незамедлительно. Здравомыслие или безрассудство. Она попыталась убедить себя, что надо быть сильной и сохранить рассудок.

Но ей хотелось быть безрассудной. Безрассудной отныне и навсегда.

***

Однажды она уже причинила ему сильную боль. Очень сильную. Поначалу ему казалось, что он не выживет, хотя и тогда понимал, что эта мысль смехотворна. От разбитого сердца еще никто не умирал. И в случившемся была значительная доля его вины. Волосы вставали дыбом, стоило только вспомнить, с какими ужасными обвинениями набросился он на Урсулу после тайного бегства Марджори с ее братом.

Разница в том, что с его стороны это была только вспыльчивость. С ее же – самая настоящая неприязнь и равнодушие. Она переметнулась к другому мужчине так, словно у них вообще не было никаких отношений, вышла за того замуж и, по-видимому, счастливо прожила с ним целых семь лет.

Он не желал вспоминать боль, причиненную ею. Он поклялся, что эта боль никогда не повторится. Он никогда не позволит себе снова полюбить.