Мой генерал - Лиханов Альберт Анатольевич - Страница 26

Как здесь все здорово, как торжественно! И хотя я тут единственный зритель, я тоже имею отношение к параду. Ведь здесь мой дед.

Музыка будто стихает.

Иванов подходит к знамени. Поворачивается к деду, что-то говорит. Дед снимает с друга папаху. Генерал-майор становится на колено. Целует знамя.

И вдруг раздается залп. Я оборачиваюсь. Сбоку стоят солдаты. Они щелкают затворами, и снова раздается залп. Я считаю выстрелы. Их пятьдесят. Солдат – тоже пятьдесят. Пятьдесят залпов пятидесяти солдат. Генерал Иванов подходит к стрелкам. В глазах у него слезы. Он прижимается к солдату. Целует его. И строй рушится. Молодые ребята обнимают генерала. Закидывают автоматы за спины. А потом качают его. Осторожно, но с криком:

– Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!..

И все остальные солдаты без всякой команды вторят им:

– Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!..

И могучий полковник кричит вместе с ними.

И мой дедушка.

И я тоже. Кричу изо всех сил.

– Ур-ра! – Какое синее сегодня небо! – Урр-ра! – Какая сильная у нас армия! – Ур-ра! – Какой замечательный герой генерал Иванов! – Ура! Ура! Ура!

Бог войны

А потом начинается уже совсем прекрасное.

Мы едем куда-то. Довольно долго. Потом выходим на опушке леса. А там стоят орудия. Разные. Большие и поменьше. Возле них солдаты.

Мы поднимаемся на дощатый помост. Там стоят стереотрубы. Такие приборы, похожие на рогатку. Каждая рогулька – оптический глаз. Посильнее, чем у бинокля.

– Прикажете начинать, товарищ генерал-майор? – спрашивает могучий полковник.

Иванов кивает. Полковник берет огромный револьвер. Загоняет в него здоровый патрон с красной гильзой. Поднимает руку вверх. Револьвер жахает, и в небо, шипя, впивается красная ракета. Вот, значит, что это за револьвер! Но удивляться некогда.

Вдоль опушки проносится рев. Я даже испугаться не успеваю. Только вздрагиваю каждый раз. Это орудия стреляют одно за одним. Бых-бых-бых-бых! Подряд. Получается очередь. Только не автоматная, а орудийная. В конце поля взлетает земля.

Пушки прохают еще раз. И еще. Еще. Потом умолкают. Полковник уходит к пушкам. Предупреждает заранее:

– Сейчас будем танки бить. Прямой наводкой.

Тихо. После стрельбы тишина особенной кажется. Вот ворона каркнула. Ишь ты, молодец, не испугалась грохота! Голоса слышатся. Это солдаты у орудий разговаривают. Звякает металл. Наверное, пустые гильзы складывают.

Дедушка и Иванов улыбаются, переглядываются. Вдыхают запах пороха, который ветром от пушек принесло.

– Хорошо, Антоша! – говорит Иванов.

– Хорошо, Коля! – отвечает дедушка.

– А помнишь артподготовки перед наступлением? – спрашивает Иванов.

– Еще бы! – улыбается дед. – Тысячи снарядов на километре фронта! В считанные минуты!..

– Гарь, дым! – перебивает Иванов. – Соседних пушек не видно!

– Веселое время – наступление, – кивает дед.

– Ребята у орудий скачут как черти! – горячится Иванов. – Черные от копоти, веселые! От канонады оглохшие!

– Нет! – восклицает дед. – Никто лучше Лермонтова про артиллерию не написал: «И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой!»

– Что говорить! – смеется Иванов. – Бог войны наша с тобой артиллерия!

Они замолкают. А я на них любуюсь. Шинели расстегнули. Папахи сняли. Седые волосы на солнце блестят. Улыбаются, довольные.

– Ты знаешь, Коля, – говорит дед, – встретил я в Сибири одного сержанта. Наказал я его несправедливо на войне. За то, что фашиста пленного ударил.

– Лежачих не бьют, – сказал Иванов.

– Да этот фриц у своего же пленного пайку хлеба, оказывается, отнял. А сержант-то мне этого и не объяснил. Испугался начальства. И теперь вот встретились.

– Неудобно вышло, – вздохнул Иванов. – Что ж, нам, командирам, перед сержантом извиниться не грех. Было уж, что там говорить. На вежливость времени не хватало. Поговорить не могли толком. Выполняй приказ, и все тут. Да и кто перед солдатом не в долгу, скажи? Сами ведь солдатами были. Помним.

– Это верно, – ответил дедушка, – не зря скребет на сердце.

Примчался полковник. Снова жахнул из ракетницы. Иванов прильнул глазами к стереотрубе. Дедушка взял бинокль. Мне свой полковник отдал.

Я смотрю в бинокль. В настоящий полевой бинокль!

Разные ведь есть бинокли. Можно и в магазине такой же купить. Такой же, а не такой. Вот винтовка. У нее номер есть. Она на учете числится, как солдат. Потому что она – боевое оружие. Мой бинокль – как винтовка. Он армии служит. Военным помогает. Это настоящий военный бинокль.

Я смотрю в него сквозь тонкие крестики и черточки, которыми стекло помечено. Разглядываю поле вдали и вдруг вижу, как по нему движутся странные предметы.

На санях установлен столб. Это как бы мачта. А на мачте натянуто полотно. Движется по земле парус. Все ближе, ближе к нам. Но пушки молчат. Парусов уже много на поле. И они быстрее ползут.

– Чего же медлят? – говорит дедушка. – Расстояние позволяет.

Иванов хмыкает, ничего не говорит. А полковник объясняет:

– Отрабатываем дрезденский маневр генерал-майора. Видите, пушки стоят под углом в атаке. Огонь будем вести с близкого расстояния. И на всю глубину.

– Вот как! – изумляется дед. – Да сейчас же тактика другая. Орудия другие. В военных условиях такой атаки может и не быть!

– Может и не быть, – соглашается полковник. – А может и быть…

– Ну, – хохочет дедушка, – вас не проведешь! Молодцы. Да так и надо! Новому учитесь, но и старое не забывайте!

И тут начинается пальба.

Пушки грохочут. И я вижу, как в парусах появляются дырки. Один парус пополам сломало – угодило прямо в мачту!

Те паруса, где дыры, – останавливаются. Много «танков» уже подбито. А другие еще идут. Ползут – и все.

У стволов огонь пляшет. Дым клубами. Остановились последние «танки». Все. Победа.

Иванов от стереотрубы отвалился, зубами сверкнул.

– Что ж, – сказал, – спасибо бойцам! Стреляли отлично. – Подмигнул деду: – Давай их поблагодарим. Покажи-ка, ты умеешь!

Полковник снова из ракетницы жахнул. На опушке солдаты к нам повернулись. Понять не могут, в чем дело. Ведь стрельба закончилась.

А дедушка подошел к краю помоста, сложил руки рупором, набрал воздуха и гаркнул:

– Бла-годарим за служ-бу-у!

Солдаты переглянулись. Быстро выстроились рядом с пушками. И хором ответили:

– Служу Советскому Союзу!

И так складно у них получилось, что мы все засмеялись. Будто солдаты только и знали, что генералам за полкилометра кричать в нарушение всяких уставов.

Потом обед был. Стол стоял огромной буквой П. За столом одни офицеры сидели. Когда всем налили вина, полковник произнес:

– Товарищи офицеры, прошу встать!

Все встали по стойке «смирно». Щелкнули сапогами враз. И я тоже встал. И генералы мои встали.

– Товарищи офицеры! – сказал полковник. – Предлагаю тост за здоровье дважды Героя Советского Союза гвардии генерал-майора Николая Петровича Иванова!

Офицеры выпили.

– Ура генералу Иванову, – тихо сказал дед.

Крыша чуть не рухнула от могучего, сильного «ура!».

По дороге домой

Мы сидим, как в гнезде.

Я отбросил эту палку, на которую локти ставят и которая наши кресла отделяет. Приткнулся к дедушкиному боку. Он меня рукой прикрыл. Будто крылом. Как грачи сидим. Грачи в самолете.

– Никто ведь не поверит мне! – бормочу. – За одни весенние каникулы столько пролететь! Столько увидеть! Ты, дедушка, молодец, что меня взял!

– Мне бы и скучно без тебя было! – отвечает негромко дедушка. – Хорошо, что мы вместе летали!

– Еще летим! – улыбаюсь я.

– Летим! – шепчет дедушка.

Лететь нам долго. Много часов. Но совсем не скучно. Потому что мы с дедом говорим. Помолчим. Подремлем. Опять продолжаем длинный разговор.

Действительно, столько замечательного увидел я за каникулы, но на душе у меня кошки скребут. Никак не забуду того парня в застежках. Фиделя. Тоже прокурор нашелся! Я и без него про себя знаю. Знаю, что похож был на тех внуков. Но в Москве-то чем я виноват оказался? Сами же явились!