Рыцарь света - Вилар Симона - Страница 73

Артур понимал причину ее гнева. Но как ей объяснить, что еще раньше решил ехать в Святую землю, и теперь, даже если он откажется от этого, он не может исчезнуть, не сказав никому ни слова. Особенно Гастингсу, его покровителю, который не заслуживал подобной неблагодарности и неучтивости.

Он пытался ей это объяснить, но Ависе казалось, что это лишь отговорки. Она все готова была бросить, а он… Нет, ей необходимо что-то придумать, чтобы он не сомневался.

И она решилась:

— Ты не можешь отказаться от меня уже потому, что я родила тебе сына. И раз твоя память так темна, я напомню, что когда ты в последний раз уезжал, то знал, что я ношу под сердцем твое дитя. Ты сказал, что уйдешь из ордена госпитальеров, так как тебе теперь надо позаботиться о своем ребенке. Однако ты не вернулся, и я родила его одна, что отнюдь не принесло славы моему доброму имени. И теперь маленький Джеффри растет без отца, не знает его…

Ависа умолкла, сама испугавшись своей лжи. Джеффри был сыном Генриха Плантагенета. Но он так похож на Авису, что ей не составит труда убедить потерявшего память Артура, что это его ребенок. А потом они уедут в Уэльс, и никто ничего не узнает.

Артур медленно повторил:

— Мой сын растет без отца и не знает меня…

Ависа отметила, что это для него важно. Странно. Она помнила, как этот плут некогда похвалялся, что где-то у него уже есть дети — один или двое. Но он никогда не интересовался ими, зная, что о них позаботился его покровитель Гай, который даже постарался пристроить замуж их матерей. И вот теперь мысль, что его сын не узнает отца, почему-то произвела на него особое впечатление. Артур помрачнел, сел на кровать, закрыв лицо руками. Потом резко поднялся.

— Я приду, Ависа. Обещаю. Я не могу оставить вас с сыном. Но сейчас мне все же надо уйти.

Она сжала губы, чтобы не сказать какую-нибудь резкость. Порой ей было трудно сдерживаться, чтобы не опуститься до площадной брани, как иные из ее женщин. Однако сейчас ей лучше промолчать. Ибо этот потерявшийся в жизни парень ни на миг не должен заподозрить, что она не та достойная женщина, какую он всегда хотел любить.

Когда Артур вышел из дома Ависы, на улице было все так же сыро, хотя дождь прекратился. В воздухе ощущался запах дыма очагов и навоза. В переходах между домами стояли большие лужи, в которых плескались утки. Артур стал обходить одну из них, когда едва не налетел на какого-то типа в наброшенном на голову истрепанном капюшоне. Тот спешно посторонился, давая дорогу рыцарю с мечом у пояса.

По удару колокола Артур определил, что уже перевалило за полдень, и неспешно двинулся в сторону прецептории в Холборне. По пути ему пришлось пройти через открытое пространство Смитфилдского поля. И хотя юноша был погружен в свои думы, он все же остановился и огляделся. Сейчас поле было пустынным, если не считать нескольких торговых палаток, где в свете тусклого дня какие-то торговцы перекладывали на прилавках товары. Но покупателей было мало, да и вообще окрестность казалась унылой и пустынной. Однако в памяти Артура вдруг яркой вспышкой промелькнула картина: солнечный день, множество развевающихся на трибунах вымпелов, многоголосая толпа и расположенные вокруг арены палатки рыцарей.

Ему говорили, что некогда он тут отличился. Говорили… А вот сам он вспомнить не мог. В отчаянии он резко развернулся и опять заметил поспешившего прочь давешнего мужчину в изношенном капюшоне. Это вызвало у Артура усмешку. Что ж, сэр Ричард отпустил из прецептории своего неспокойного подопечного, но наверняка приказал кому-то следить за ним. И теперь ему сообщат, что Артур провел ночь с женщиной. Ну и плевать. Ведь в его жизни теперь многое изменится. Он встретил женщину, с которой обручен и которая родила ему сына. Готов ли он оставить свои еще недавно незыблемые планы о Святой земле ради союза в ней?

Об этом он и думал, когда вошел в ворота прецептории. Похоже, недавно окончилась трапеза, рыцари выходили из широких дверей, шли, как всегда, по своим делам. Некоторые даже приветствовали Артура, он кому-то помахал рукой. Несмотря на то что у него тут не со всеми ладилось, все же это было братство, где его все знали и мало кто сомневался, что он вскоре примет обет и отправится в Иерусалим.

К Артуру подошел один из послушников, сообщив, что в прецепторию прибыл епископ Генри Винчестерский и что командор велел прислать к нему Артура ле Бретона, ибо его преподобие хотел его видеть.

Хотел видеть — это именно то, что сделал епископ, когда Артура ввели в помещение, где кроме восседавшего в кресле епископа находились главы Темпла. Ричард Гастингс сам представил Артура его преосвященству, а тот продолжал сидеть, будто окаменев, и не сводил с коленопреклоненного рыцаря своих карих, немного выпуклых глаз.

Артур тоже смотрел на него. О Генри Винчестерском он знал (или помнил?), что за все время войн за корону тот неоднократно переходил из лагеря своего брата Стефана в лагерь анжуйской партии и обратно. Должно быть, он очень неглупый человек, если умудрялся так скоро налаживать отношения со вчерашними соперниками. Однако сейчас, когда Артур разглядывал Генри Винчестерского, тот показался ему каким-то придурковатым. Вот смотрит на него, пряча от сырости руки в меховую муфту, моргает, даже рот приоткрыл, словно деревенский дурачок.

Наконец епископ повел головой, словно ему жал ворот, лицо его стало суровым и подозрительным.

— Так это и есть упомянутый госпитальер?

— Он самый.

Под пристальным взглядом епископа Артур склонил голову и прижал руку к груди, выражая почтение. А когда выпрямился, то увидел, что епископ вынул руку из муфты и, сверкнув неимоверной ценности перстнями, сделал жест, словно изгоняя его. Да сколько угодно! Была Артуру охота столько стоять коленопреклоненным на холодных плитах. Но уже выходя, он услышал, как епископ сказал присутствующим: «Впервые его вижу».

«Как и я вас, преподобный», — усмехнулся юноша.

Во дворе Артура стали спрашивать, чего хотел от него его преосвященство. Попробуй тут ответь. Артур сказал, что досточтимый епископ демонстрировал ему свои перстни. Рыцари расхохотались, а брат-пекарь поинтересовался, ел ли сегодня Артур? Нет? Так пусть отправляется в кухню, он ему сейчас что-нибудь разогреет.

Все-таки Артур сжился с этими парнями. Но как же Ависа и ребенок? И если, как он полагал, ему удалось бы прожить без Ависы, то сама мысль, что его сын вырастет, так и не узнав своего отца, казалась ему кощунственной, почти болезненной.

Но особо предаваться размышлениям было некогда. Уже слышался звук трубы, оглашавшей сбор, и Артуру сообщили, что сегодня они отправляются на мессу в церковь нового Темпла. Причем проводить службу будет епископ Винчестерский.

Из прецептории храмовники выезжали внушительной кавалькадой: впереди на прекрасных лошадях ехали епископ Генри и главы ордена, потом двигались верхом рыцари-тамплиеры в своих белых с алыми крестами плащах, а за ними — сержанты и рыцари, еще не прошедшие обряд посвящения. И хотя путь был недолог, они значительно растянулись, проезжая мимо глазеющих лондонцев с пением псалмов и с развевающимися на древках копий орденскими знаменами. Окрестные жители смотрели на одетых в белое тамплиеров вроде бы с почтением, однако порой можно было расслышать, как кто-то говорил, что уж до чего надменны эти храмовники, на простой люд и не глянут, словно им одним дано прославлять Господа.

В церкви Темпла храмовники стояли плотной массой, но Артуру иногда казалось, что, когда епископ обращал взгляд на паству, он неизменно выискивал его. Это мешало юноше сосредоточиться на молитве, и он, прячась за спинами рыцарей, осторожно отошел в сторону и оказался перед могилой недавно погребенного тут Эдгара Гронвудского. Артур долго смотрел на нее, словно она могла вызвать в его памяти образ человека, которого он должен был знать. И опять навалились вопросы: зачем он приезжал к барону Эдгару? что их связывало? почему он взялся защищать этого изменника, сражался за него и едва не погиб? Ранее он пытался вызнать это у Ричарда Гастингса, но тот всякий раз уходил от ответа. А ведь гибель барона Эдгара, как понял Артур, опечалила тамплиера. Он отзывался о нем с неизменной почтительностью и теплотой, говорил, что некогда тот состоял в рядах рыцарей Храма и сделал для ордена очень много.