Рыцарь света - Вилар Симона - Страница 14

В промежутках между тренировками Гай рассказывал о правилах рыцарских состязаний. Объяснил, что, когда рыцари выезжают один против другого на конной сшибке, это называется «хейстилъюд», но есть еще и общий бой поединщиков, когда они собираются группами, и это по-французски звучит как «моле». С его слов выходило, что «моле» мало чем отличались от настоящей битвы, хотя и были ограничены рядом правил, дабы избежать увечий или гибели. Ранее, когда Гай сам принимал участие в турнирах «моле», правил было куда меньше, все выглядело почти как в настоящем бою, но Гай справился.

Артур хитро усмехался.

— Послушать стариков, только в их время все было достойным восхищения.

И тут же получил подзатыльник от Гая.

— Кто это старик? Я? Ну что ж, завтра ты узнаешь, на что способен этот старик. Ибо завтра я выеду против тебя в конной сшибке. Время пришло. На тренировках ты наносил хорошие удары, но теперь получишь отпор.

Артур понял, что имел в виду Черный Волк, когда рыцарь нанес ему встречный удар. Причем сам усидел в седле, а Артур был опрокинут на круп Султана и, как он ни старался удержаться, пока конь доскакал до конца поля, все же сполз и покатился по траве. Однако обескуражен не был. Снял шлем и, улыбаясь, посмотрел на Гая.

— Ну, сэр!.. Ну, волчище валлийский!.. На меня будто башня наскочила.

Но Гай, наоборот, помрачнел и тут же завалил Артура советами: главное — сконцентрироваться на направленное в тебя копье, не бояться закрывать глаза перед ударом, когда уже выбрал цель, — иначе щепы от разлетевшегося копья могут попасть в глаза. И копье надо опускать в последний момент. Если опустить слишком рано, оно начинает ходить вниз-вверх. И еще перед ударом важно слиться с конем: конь, копье и всадник при ударе должны стать как бы одним снарядом. Поэтому надо следить не только за копьем, но и уметь управлять лошадью, чтобы не дать животному шарахнуться или встать на дыбы. На турнирах менее постыдным считалось упасть вместе с конем, чем потерять над ним управление.

И он опять повелел Артуру идти на сшибку.

Юноша и не ожидал, что это будет настолько сложно, утомительно и болезненно. Треск от копий раздавался такой, что, казалось, трещат кости. Поначалу это пугало Артура, но потом он перестал обращать внимание на какие бы то ни было звуки. Зато когда они с Гаем после учений разделись и стали мыться в ручье, юноша увидел, что все его тело покрыто синяками.

— Ну что, не передумал еще учиться? Стоит ли твоя саксонка, чтобы ради нее идти на все это?

— Стоит! — Артур упрямо мотнул головой и тут же поморщился от боли. И все же решительно добавил: — Когда кому-то отдаешь свое сердце, то отдаешь его навсегда.

Гай отер мокрое лицо и внимательно поглядел на юношу.

— Я понимаю.

Он развернулся и пошел прочь. Да, его сын был такой же, как и он сам когда-то. Гаю ведь тоже всю жизнь нужна была только одна… та, которой он некогда без остатка отдал свое сердце. А другие… Они просто другие. С ними можно жить и даже испытывать какое-то удовлетворение. Но лишь одна оставила неизгладимый след в его душе. Им не судилось быть вместе, но она родила Гаю сына. Какой еще подарок он мог желать от судьбы? И он сделает из парня рыцаря, это его долг!

К началу лета Гай де Шампер считал, что его ученик уже готов к турниру. Особенно он убедился в этом, когда Артур стал регулярно выбивать его из седла. В последний раз это не прошло бесследно, и рыцарю пришлось пару дней отлеживаться. Артур даже испугался, но сам Гай был доволен.

— Теперь не стыдно выставлять тебя в поединках, клянусь честью! Но все же ты — горячая голова, и мне будет спокойнее, если я тоже поеду в Лондон и стану приглядывать за тобой. Да и представить Артура ле Бретона судьям-распорядителям должен знающий человек.

— Но не опасно ли вам появляться в Лондоне? — заметил Артур. — Вы ведь объявлены вне закона.

— Ну, если тебе не опасно появиться там под видом госпитальера, то и я могу выйти под чужим именем. Не думаю, что за проведенные мной в Уэльсе годы имя Гая де Шампера настолько уж было в ходу и меня кто-нибудь помнит. Так что мы едем вместе!

То, что в Англии все только и говорят о предстоящем турнире, они поняли уже в дороге. И хотя мнимый госпитальер и его спутники избегали главных трактов, большое лондонское состязание обсуждали даже в небольших селениях и отдаленных монастырях. Причем монахи едва ли не первыми уверяли, что этот турнир наконец-то сплотит всех рыцарей и вельмож Англии. А ведь обычно Церковь выступала против столь жестоких и азартных игрищ: считалось, что христианским воинам необязательно рисковать на турнирах и что лучше бы они проявили свою доблесть в Святой земле, сражаясь с сарацинами. Но в этот раз все было по-другому; нынче король Стефан согласился на перемирие со своими вчерашними врагами, да и они с готовностью ехали в Лондон. И если что-то и удивляло Артура и его приятелей, так это странное единодушие, с каким поспешили к королю все его вчерашние противники, совсем недавно охотно поставившие свои подписи под неким документом, о котором им самим надо было забыть, раз о нем забыли изменники.

Пока путники были в дороге, они только и слышали о том, что теперь никто не захочет воевать, что вновь оживет торговля и люди перестанут прятаться от любого проезжающего мимо отряда. Год сулил надежду. Турнир казался праздником. Измученная войнами, ограбленная, обессиленная Англия оживала.

Такое же воодушевление царило и в Лондоне.

Ранее Артур никогда не бывал в столице. Теперь же он прибыл сюда на зафрахтованном близ Оксфорда судне, стоял на носу корабля и с интересом озирал окрестности.

Темная лента широкой Темзы, по которой сновало множество барок и лодок, уходила далеко вперед; ее берега соединяли несколько паромов, действовавших с тех пор, как сгорел большой деревянный мост через реку. На правом берегу виднелись высокие, устремленные к небу башни Вестминстерского аббатства, блестели на солнце крытые свинцовыми плитками кровли королевского дворца с его многочисленными окнами, башенками и флюгерами. От Вестминстера вдоль берега, среди раскинувшихся садов, виднелись крепкие, похожие на замки дворцы знати, а далее можно было различить Сити, древнюю колыбель Лондона, окруженную старыми, еще римскими стенами, кое-где уже разрушенными или подлатанными, а где и возведенными заново и сверкавшими белизной свежей каменной кладки.

По мере приближения к Сити оживление на берегу усиливалось: гарцевали на прекрасных лошадях верховые, гордо следовали отряды стражей, слуги несли портшезы с дамами или духовными лицами. Вдоль спускавшихся к реке пристаней двигались толпы людей, слышался многоголосый гомон, рев труб, крики, скрип канатов, взрывы смеха. Над городом, над огромным скоплением домов поднимались столбы дыма, а над крышами, словно каменные монолиты над вереском, возвышались башни и кровли церквей и монастырей. С реки был виден главный собор города Сент-Пол, весь укутанный строительными лесами: несколько лет назад он сгорел, что случалось с ним уже не впервые, и лондонцы с присущим им упорством в очередной раз возводили свою самую главную церковь на прежнем месте.

Кормчий в ладье переговаривался с матросами, решая, где им лучше пристать, когда сзади раздался рев трубы. Капитан налег на рулевое весло, сворачивая в сторону и позволяя проплыть широкой барке какого-то вельможи. От резкого крена лодку качнуло, и Артур едва успел ухватиться за канат, а затем принялся успокаивать взволнованно забившего копытами по палубе вороного Султана. При этом он оглянулся, и лицо его помрачнело.

— Принц Юстас!

Старший сын короля Стефана стоял на носу барки, его голову привычно покрывал большой черный капюшон, сзади ниспадал широкий бордовый плащ, сверкала на плечах дорогая цепь с подвесками. Когда баржа стала причаливать к одной из пристаней, принц повернулся к расположенному по центру барки шатру, что-то сказал, и один из его людей вывел оттуда закутанную в покрывала женщину. Юстас взял ее за руку, стал увлекать к сходням. Со стороны казалось, что он ее почти тащил.