Вид из окна - Козлов Сергей Сергеевич - Страница 48

— Ты тоже это чувствуешь? — но прозвучала она совсем в другом мире.

Влечение к Лизе обрело такую силу, что для того, чтобы перебороть его, нужно было минимум удариться с разбегу лицом о стену. А Лиза продолжала раздеваться, и хотя тело её покрылось странными красными пятнами, общей стройности и красоты они не портили, не перекрывали. Тупое вожделение овладело Словцовым, и он даже не понял, что вздорная домработница уже тянет его к себе на диван. Тянет за руку? Или он сам каким-то странным образом перелетел через накрытый стол из кресла, в котором сидел? Из окружающего мира напрочь исчезло всё, кроме магнитящего тела Лизы, и последние очаги сопротивления — мысли о Вере — просто завязли в той самой мокрой вате, которая заменила разум. Вязкое и липкое наваждение погрузило в себя сплетающиеся тела. Сумасшествие ли, временное ли помрачение — так или иначе, всё остальное погасло, как по команде из единого центра. Любые возражения любого порядка в данный момент просто не могли заявить о себе в этой комнате. Но и Лиза выполняла в этой игре далеко не вторичную роль. Скорее, наоборот. Вот только Павел всё равно бы этого не понял. Как не понимает марионетка в кукольном театре, отчего рядом дергается её соседка. И лишь явное отсутствие кукловода ставило под сомнение действие по заданному сценарию. Дьявольское искушение отнимало силы настолько, что после преодоления двух, трех, а, может, и четырех кульминаций, прокативших на одном уровне полного бесконтрольного безумия, куклы Павел и Лиза теперь уже в полном изнеможении провалились в такой же неконтролируемый сон.

Вера застала их обнаженные тела в ворохе беспорядочно разбросанной одежды там же на диване и в первый момент, стараясь постигнуть зрелище не только глазами, усомнилась: живы ли вообще?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В этот день её задерживали на работе всякие несуразности, необязательная текучка, а перед самым обедом позвонил представитель «Бритиш петролиум», чтобы долго и нудно прощупывать зоны возможного сотрудничества. В итоге общее опоздание к столу составило больше часа. И вот теперь Вера стояла перед странной, завораживающей своей наглостью и нелепостью картиной. Стояла и не могла определиться, что же делать дальше. Для начала очень хотелось перевернуть стол и чисто по-бабски одеть на голову Словцову какое-нибудь блюдо. Почему-то хотелось кастрюлю с макаронами — этакий штамп бытовой ссоры. Но что-то во всём увиденном настораживало больше, чем само зрелище. В такую наглость даже с Лизиной стороны не верилось. Тем не менее, факт был в буквальном смысле на лицо. Трезвое решение — сначала успокоится, а потом уже всё остальное — пришло чисто по-русски вместе с желанием выпить. Глянув на приготовленную явно для неё бутылку вина, Вера Сергеевна цыкнула в её сторону и направилась на кухню, где достала из холодильника дежурную бутылку водки. Наплескала себе две трети стакана и, не сдержавшись, хлопнула дверцей холодильника так, что Словцов открыл-таки глаза.

Вера, сделав несколько глотков, с интересом наблюдала в дверной проём, как он с ужасом осматривается на месте сексуального побоища. Радовало одно: ужас и непонимание в его глазах были неподдельными и очень схожими с теми, которые минуту назад горели в её собственных.

— …здец, — выругался Словцов, от которого она за всё это время ни разу не слышала скверного слова.

Он явно был обескуражен. Торопливо оделся и не решался разбудить Лизавету. Рука его автоматически потянулась к бутылке с вином, а от голоса Веры он вздрогнул так, что, показалось, вместе с ним содрогнулась вся комната, во всяком случае — всё воздушное пространство в ней.

— Лучше — водки, — посоветовала Вера, демонстрируя стакан в своих руках.

— Лучше, — хрипло согласился он, подошёл к холодильнику и бесцеремонно опрокинул в себя остатки водки прямо из горлышка, будто колодезную воду в знойный день.

Выждав пока водка уляжется, он заговорил:

— Я не знаю, что это было, но это точно было не по моему желанию, а, скорее, против него. Полагаю, что все мои аргументы бессмысленны и абсурдны, как и всё, что тут… Короче, я уволен. Вещей у меня немного, соберусь быстро.

— Паша, — нарушила конвенцию об имени Вера, — ты никогда не был похож на банального ловеласа-истребителя, и мне очень хочется тебе верить… — Вера запнулась, теперь после водки ей хотелось просто по-женски заплакать, — Потому что верить уже совсем некому.

— Вер, это наваждение какое-то… — Словцов поискал слова и вспомнил: — Вудистика! Зомбирование! Я даже не знаю, что здесь было… Мы просто обедали. Лиза, конечно, красивая, стройная, вон… — Он набросил на голое тело плед с кресла. — Но я не испытывал… В общем не мог я… Но, получается… Прости, я предчувствовал, что мой кусок счастья просто так мне никто не даст…

— А мой?! — справедливо спросила и одновременно возразила Вера. — Слушай, ты дома… в семье скандалы устраивал?

Павел посмотрел на неё с интересом и, не долго думая, признался:

— Бывало, ещё как. Я же думал, что я поэт…

— А я не хочу, не умею устраивать скандалы.

— Я понял, я тихо уйду, — грустно сказал Словцов и двинулся к лестнице, чтобы подняться в свою комнату собирать вещи.

— Я тебя не выгоняла, — заявила ему вслед Вера, — я ещё сама не знаю, как к этому относиться.

— Зато я знаю…

— Но я тебя и не увольняла.

— По контракту — имею право…

— Паш, ты так говоришь, как будто я в чём-то виновата.

В этот момент пришла в себя Лиза. Она с удивлением, словно только что родилась, осматривалась в комнате. Сообразив, что она голая, а вокруг разбросано её бельё и вещи, Лиза что-то вспомнила и оценила это весьма оригинально:

— Э, я не нанималась кухаркой с полной отдачей! Что за фигня?

— Хочется спросить об этом у тебя, Лиза, — Вера уселась со стаканом в кресло, наблюдая, как спешно одевается её домработница.

— Вы щас скажете, что я у вас всех мужиков отбиваю, но можете резать меня на куски, у меня и в мыслях не было! Фигня какая! Полная фигня! И в этой фигне я ни фига не понимаю!

Павел, между тем, скидал свои немногочисленные вещи в сумку и подошёл к окну, пытаясь хоть как-то упорядочить в голове мысленный ряд.

— Я же говорил, вид из окна здесь никудышный, — начал он вслух, но, тем не менее, почувствовал вдруг такой мощный приступ тоски, отчего показалось, подкашиваются ноги, как бывает только от дикого страха. Тоска пришла с осознанием, что в какие-то считанные минуты он потерял Веру и не имеет никакого морального права за неё бороться. Да, в мире богатых было комфортно, но неуютно. Для пребывания в нём нужна специальная подготовка. Типа, как курс молодого бойца. А потом, соответственно, присяга на верность существующему положению вещей и принятым нормам поведения. Внешним нормам. Он точно знал, что всё произошедшее за обедом являлось следствием воздействия чего-то. Но покуда это «что-то» не поддавалось дешифровке. Пока что тоска и боль перевешивали все остальные чувства, в том числе возможность трезво оценить произошедшее. Стопка листов — черновых глав романа, работая над которым он ощущал себя провидцем или хотя бы толковым аналитиком, заставили его ввести в обиход бытового литературоведения определение «узловая подлость» сюжета. Пришлось признаться себе в том, что на такую, он, как автор был неспособен. Пообедали, что называется, в кругу семьи. Что было бы, если б Вера не опоздала? Но ключевое слово «обед» заставило мысль пульсировать точечной болью в правом виске. Она требовала: надо уходить, надо уходить, надо уходить… И отзывалась эхом в левом: стыдно, стыдно, стыдно… Синие безбрежные глаза Веры смотрели отовсюду с укором. Драма абсурда! У героя качественно, добротно, но беспомощно гуляют желваки! Наезд камеры — стоп-кадр! Отъезд! Мелодрама обращается в мениппею.

— Вид из окна никудышный, а уезжать не хочется, — признался себе вслух Павел, но, вместе с тем, взял в правую руку сумку, левой он нащупывал в кармане джинсов ключ. — Ключ Егорыча выстрелил, как и полагается, в следующем акте пьесы.