Ползучий плющ - Купер Наташа - Страница 13

– Никто из учеников вашей школы не пропадал, не попадал в группы риска, не получал необъяснимых травм? – внезапно спросил Сэм. – Ничего такого, сэр, о чем нам следовало бы знать? В вашем классе или в других?

– Нет, констебль, ничего подобного не было.

– Но вы согласны, что такое случается? – спросил Сэм, и голос у него, на взгляд Кэт, звучал так, словно он пытался загнать Уэблока в угол. Она решила дать ему еще немного воли, прежде чем вмешаться.

– Судя по газетам, конечно. Но сам я ни с чем подобным не сталкивался и постепенно прихожу к выводу, что подобных происшествий гораздо меньше, чем полагает большинство людей.

– Да, в самом деле? Вы лично знакомы с педофилами, сэр?

– Нет, констебль, не знаком.

– Некоторые говорят, что их надо лечить, сэр, а не наказывать. Как вам такая точка зрения?

Бен Уэблок вздохнул и прислонился к уродливой горчичной стене, сунув руки в карманы своих широких вельветовых брюк.

– Все нарушающие закон должны быть наказаны. Но любой, кто неправильно обращается с детьми, нуждается в просвещении и лечении, чтобы…

– Лечении, сэр? – Голос Сэма Хэррика наполнился отвращением.

– Чтобы заставить их осознать преступность своего поведения, – ровно произнес Бен, на которого, по-видимому, никакого впечатления не произвел ни тон полицейского, ни презрение, написанное на его лице. – Да будет вам, констебль, не разыгрывайте удивление. Вы должны знать, что они говорят. Например, «ей это понравилось», «она со мной заигрывала, напрашивалась на это», «мне это не причинило никакого вреда, почему это должно повредить ему?». Таким людям нужно внушать, что они не должны переступать эту черту. И их нужно заставить признать, что они причиняют зло, когда переходят данную черту.

– Вы с такой страстью говорите на эту тему, сэр.

– Да, констебль, верно. Эта тема всегда меня волнует. А вас нет?

– Ну да.

Хэррик открыл рот, словно собирался что-то добавить, возможно, нечто недопустимое, и поэтому Кэт подтолкнула его к выходу.

– Спасибо, мистер Уэблок, – сказала она, когда они снова остались одни. – Должна сказать, что я с вами согласна.

– Прекрасно. Вы сообщите мне, когда ребенка найдут? Я не могу положиться в этом вопросе на Антонию.

– Да, если смогу. Но, думаю, вы услышите об этом по радио раньше, чем я до вас дозвонюсь. До свиданья.

Сэм Хэррик уже сидел за рулем, когда Кэт подошла к машине.

– Ну? – спросила она, пристегивая ремень безопасности и зная, что Бен Уэблок стоит в дверях и смотрит на них. – Что ты нашел в доме, Сэм?

– Ни черта, сержант. Нигде ни следа детских вещей, кроме рисунков на стене в кухне. А какой беспорядок наверху, я вам доложу! В спальне на всех стульях висит женская одежда. Чистая, но, по-моему, никогда не видевшая утюга. И вперемешку со стопками полотенец и простыней. Вторая его жена, видно, неважная хозяйка.

Кэт подавила напрашивающийся комментарий, потому что хотела как можно быстрей получить нужную информацию.

– В подвале тоже ничего, и в саду не видно, чтобы копали. Там все в таком же состоянии, как и в доме: жалкие клочки травы посередине, необрезанные розы на клумбах, пораженные черными пятнами и целиком пошедшие в стебель, всевозможные засохшие кустарники. Мой старик перевернулся бы в гробу. Землю там не копали много лет. И забор надо поправить. В некоторых местах он прогнил насквозь, упадет, как только ветер дунет посильнее. Пара нерях, если хотите знать мое мнение. Но ни следа ребенка или детей.

– Понятно. Придется опросить соседей, но, думаю, не сейчас, когда он знает, что мы здесь. И его коллег. И побеседовать с его врачом. Что ты о нем думаешь?

– Подкаблучник. Не удивительно, что его бывшая его дурила.

– Правда? Почему?

– Она пыталась заставить его хоть раз поступить по-мужски, разве нет? Топнуть ногой и сказать: он ее хочет и ни один сукин сын не смеет распускать… свои лапы.

– Какая интересная мысль!

– К чему этот сарказм, сержант?

– А по-моему, он хороший человек, – медленно проговорила Кэт, глядя сквозь прозрачное лобовое стекло, но не видя ни машин, ни пешеходов. Она вспоминала постаревшее, изборожденное морщинами лицо и добрую улыбку, приятный голос и острый ум, ощущавшийся в человеке, которого они только что оставили. – Я бы хотела, чтобы он учил меня в начальной школе. А ты нет?

– Да я то время уже и не помню, – отозвался Сэм с отличающей его приземленностью. – Но сомневаюсь. Даже тогда он был бы для меня слишком занудлив.

– Мне кажется, он может оказаться крепче, чем ты думаешь.

– Да ладно, сержант! Он же размазня. А вы что думаете? Мог он похитить ребенка?

– Такой человек, как он? Не думаю, а ты?

– Только если он сделал это, чтобы вернуть свою бывшую. Не для того, чтобы навредить ребенку, на это он, по-моему, не способен. Но он вполне мог спрятать ее в безопасном месте, чтобы наблюдать за муками бывшей.

– У тебя какой-то извращенный ум, Сэм.

– За это мне и платят.

Глава шестая

– Что мне делать, Триш? Я не могу сидеть и ждать… я к этому не привыкла. Я разучилась отдавать руководство делом в чужие руки.

– Придется, Антония. Полиция знает, что делает. Тебе будет чем заняться, когда… – Триш замолчала, не желая произносить фальшивые слова утешения и в то же время не имея сил поправить «когда» на «если». – Позднее, – невнятно добавила она. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи мне о Роберте.

– Что именно?

– Как у тебя с ним отношения? Счастливы ли вы? Вот об этом.

– А что? – Подозрение поднялось над головой Антонии, словно иглы обороняющегося дикобраза. Триш даже услышала их треск.

После обнаружения крови в кукольной коляске Шарлотты и рассказа о синяках на ее руках трудно было поверить, что никто из обитателей дома не обижал девочку. Зная из статистики, что Роберт – более вероятный подозреваемый, чем няня, Триш хотела разузнать о нем побольше. Антония единственная могла рассказать ей что-нибудь полезное, но была настолько полна подозрительности, что действовать приходилось осторожно.

После секундного размышления Триш решила сослаться на собственную несостоятельность в личной жизни:

– Я совершенно не умею поддерживать отношения и не понимаю, в чем дело. Вот и подумала, что, послушав про твои, пойму.

Не очень-то убедительно, сказала она себе, дожидаясь ответа Антонии. Я прекрасно знаю, в чем дело. Просто я ненавижу то, как мужчины рубеж за рубежом заставляют тебя сдавать оборону, пока ты не станешь совсем беззащитной, и тогда бросают тебя… или используют в качестве мишени в своих упражнениях. В любом случае ты оказываешься несчастной, полной гнева и испуганной собственной обнажившейся сущностью.

– Раньше я могла поддерживать отношения почти год, а сейчас не могу протянуть дольше трех месяцев. Я смотрю на такие пары, как ты и Роберт, и восхищаюсь вами, а потом начинаю думать, как тебе это удается.

– А не надо слишком много думать. – Голос Антонии прозвучал сухо, но гораздо менее подозрительно. – Это всегда плохо кончается.

– Почему? Я имею в виду, что такое ты боишься обнаружить, если начнешь думать о Роберте?

– Ничего страшного, поэтому не надо смотреть на меня с таким интересом. Я не романтик, как ты, и видела слишком много, чтобы верить в вечное блаженство или даже счастливую жизнь в браке. Лучше сосредоточиться на поверхности и не копать вглубь в поисках неприятностей.

Я тоже много повидала, подумала Триш, но именно поэтому я больше не стану с этим мириться.

– Послушай, Триш, ты же прекрасно знаешь, как и я, что ни один мужчина не остается навсегда таким привлекательным – или таким увлеченным, – каким был вначале. Такова жизнь. Но я бы сказала, что Роберт, пожалуй, совсем не плох. У нас по-прежнему есть общие интересы, и он умеет меня рассмешить. – Губы Антонии раздвинулись в улыбке, больше похожей на гримасу. – И он никогда не зевает мне в лицо, как это всегда делал Бен. Меня от этого просто тошнило.