Третья тропа - Власов Александр Ефимович - Страница 29

— Вот ведь беда какая! — вздохнула она устало. — Не на то ты тратишь себя, Богдан. — Она взглянула на первый лист протокола, прочитала отчество и повторила: — Не на то, Богдан Петрович! И не на тех!.. Ты сейчас в этом убедишься.

Откуда-то привели Кремня. И увидел Богдан, как высекались из него не искры, а мутные фальшивые слезы. Поминутно сморкаясь и кашляя, он говорил даже то, о чем его и не спрашивали на очной ставке, врал о каких-то деньгах, которые он якобы давал Богдану. И вообще получалось так, что Богдан и другие мальчишки заставляли его принимать ворованные билеты и расплачиваться за них.

Кремень был таким трусливым и гадким, что Богдан, вспомнив героическую проповедь, услышанную на скамейке у пруда, истерически захохотал.

Кремня увели. Богдана отпоили валерианой, и, когда он успокоился, женщина спросила, хочет ли он видеть гривастого парня, и добавила, что не советует.

— Он такой же? — Голос у Богдана дрожал. — Такой же?

— Не лучше. — Женщина убрала со стола стакан, из которого поили Богдана, и придвинула к себе бланк протокола. — Говори-ка сам. Ты хоть врать не будешь.

— А можно мне спросить? — Богдан еще надеялся на что-то. — Можно?

— Спроси.

— Кого сначала… арестовали?

— Горе ты мое луковое! — Женщина встала и поправила загнувшийся воротничок на рубашке Богдана. — Ну конечно же, этого… Кремня… Ты еще спроси: как мы вышли на него? И тоже отвечу. Очень просто: на каждом билете свой номер… Скажешь — глупо попался? А я так тебе скажу: сколько лет в милиции работаю, а не видела ни одного умного человека, который вздумал бы воровать. Ты у меня — первый!

— Я? — привстал Богдан. — Да разве я из-за воровства?

— Вот и расскажи подробно: из-за чего?..

Как ни старалась женщина-следователь выискать смягчающие вину обстоятельства, факт участия Богдана в заранее подготовленном, организованном, групповом ограблении киоска оставался фактом.

Суд так и квалифицировал это преступление. На суде Богдан получил еще один удар — и совсем уже с неожиданной стороны — от отца.

Отец ждал выдвижения на новый, ответственный пост. Документы находились на утверждении в последней, высшей инстанции. Он был холодным и расчетливым человеком. Как счетная машина, отец перебрал варианты и увидел, что нет никакой возможности оградить сына от суда, а о себе надо и можно позаботиться. Самой большой преградой для его выдвижения был бы судебный документ — частное определение о плохом воспитании сына. Чтобы избежать этой опасности, он выступил на суде с такой обвиняющей речью, что народные заседатели удивленно зашептались. В рассчитанной на эффект концовке отец заявил, что отказывается от такого сына.

Тихо заплакала в зале мать Богдана, а сам он как оглох. Голос судьи, объявлявшего приговор, доходил до него приглушенно, как через толстую стену. Его осудили на три года заключения, но решили отсрочить исполнение приговора на полтора года, с условием, что за это время он не допустит ни одного правонарушения, — окончит восьмой класс и поступит в училище по собственному выбору.

Богдана в зале суда освободили из-под стражи, но ни отсрочка, ни это освобождение не обрадовали его. Он был зол на весь мир. Все люди казались ему предателями. И не верил он, что избежит трехлетнего заключения. Чувствовал, что с таким настроением может сорваться каждую минуту. Полуторалетняя отсрочка представлялась затянувшейся пыткой. Уж лучше бы отсидеть в заключении положенные три года, чем висеть на волоске целых восемнадцать месяцев.

Ему противно было находиться дома и в школу ходить не хотелось, но он все же проучился до конца года в седьмом классе и обрадовался, когда его направили летом в этот лагерь.

Богдан думал, что здесь никто его не знает, и ошибся. Первая же стычка с Шурупом и шурупчиками показала, что до многих дошли преувеличенные, раздутые слухи о нем. Он не оттолкнул мальчишек от себя, но и не поверил в заискивающие взгляды и подчеркнутую готовность подчиниться ему во всем. Богдана трудно было удивить предательством, но все-таки он не ожидал, что Шуруп и шурупчики в тот же день откажут ему в такой мелочи, как место в палатке.

Тогда он снова почувствовал гнетущее одиночество. Он и здесь был лишним, никому не нужным, даже Фимке с Димкой и Самоварику. И хотя они сами в ту ночь пошли за ним, Богдан понимал, что не он им, а они ему были в тот момент совершенно необходимы.

Взглянув на спящих у костра Фимку и Димку, Богдан стряхнул с себя мучительные воспоминания.

Уже вставало солнце, но он все-таки подбросил хворосту в огонь и поймал себя на мысли о том, что сделал это только ради них — ради спящих мальчишек, чтобы они не замерзли на утреннем холодке.

Медаль

Старшая повариха просыпалась в лагере раньше всех. Растопив плиту на кухне, она будила своих помощниц — стучала в дверь и напевно произносила:

— Девочки! Солнышко встало!

Катя мигом выпрыгивала из постели, а Ната неторопливо высовывала из-под одеяла сначала руки, потом ноги. Садилась в кровати, сладко потягивалась и, прислушиваясь к насмешливому стрекотанию подружки, начинала заплетать косы. От Кати ей доставалось часто, но она привыкла к ней и не обижалась. На этот раз Нате попало за косы.

— Не надоело? — Катя остановилась перед ней. — И хлопотно, и старомодно!

— А мне нравится! — улыбнулась Ната.

— А у меня? — Катя с вызовом тряхнула коротко остриженными волосами. — Хуже?

— И у тебя хорошо.

— Спасибо!

Отвесив подруге поклон, Катя побежала к двери, сердито защелкала крючком. Этот крючок очень плотно сидел в металлической петле, но Ната для полной безопасности вечером привязывала его еще и веревкой. Перед тем как ложиться спать, проверяла она и запоры на окнах, а шторы скалывала булавками, чтобы не было ни щелочки.

— Гос-споди! — ворчала Катя, распутывая узел. — Трясется вся, а вчера небось сама к ним потащилась!

Ната промолчала, только щеки у нее разгорелись.

За полчаса до подъема завтрак был почти готов, и старшая повариха отпустила девчат покупаться. О своей договоренности с Сергеем Лагутиным Катя сказала подруге лишь тогда, когда они с полотенцами вышли из кухни. Ната чуть не вернулась обратно, но Катя схватила ее за руку и потащила за собой. И все-таки Ната не пошла по просеке — постеснялась.

— Чумичка! — обозвала ее Катя и ради подруги свернула в лес.

Легко бежалось вниз к речке. Когда за деревьями забелела палатка, в которой поселился Сергей, Катя аукнула довольно громко. Ната присела от стыда, а Катя, не останавливаясь, продолжала бежать дальше.

Ее голос разбудил Фимку. Он сел, растолкал Димку, и они оба виновато уставились на Богдана.

— Мы долго? — Фимка покосился на солнце. — Подъем, никак, сыграли?

— Поварихи взбесились, — ответил Богдан, скрывая собственное удивление.

Он лишь тогда понял, кому аукнула Катя, когда из палатки вышел Сергей Лагутин. Довольный тем, что дежурные не спят и, судя по костру, не спали ночью, он удовлетворенно кивнул головой.

— Происшествий не было?

— Не-а! — отозвался Фимка и снова посмотрел виновато на Богдана.

— Можете подремать до завтрака, — разрешил Сергей.

Сегодня у него командирский тон явно не получался. Ему бы поставить наряд по стойке смирно и по всей форме принять рапорт о ночном дежурстве, но он удовлетворился и этим простым разговором. А все из-за Кати.

Взглянув на часы, зажатые в руке, Сергей повернулся к мячу, лежавшему на прежнем месте — на бугорке с плоской макушкой, — разбежался, сильным ударом послал мяч вниз по Третьей Тропе и сам помчался за ним.

Ната была уже в воде, когда он прибежал к речке. Она плавала осторожно, не плескаясь, чтобы не замочить косы. Катя в купальнике сидела на берегу. Она предупредила подругу, что хочет подшутить над Лагутиным, разыграть этого, как она его называла, задавалу. Сергей подкатил к ней мяч, фасонисто поставил на него ногу, картинно поджал живот и напряг мускулы.